Футболка, трусы и майки, носки, хлопковая рубашка с воротником, брюки из такого же материала. Размер был примерно мой, хотя кое-что не очень подходило. И все однотонное — ни узора, ни рисунка. Глядя на эти вещи, можно было подумать, что другой одежды на свете не бывает — только такая. Я не заметил на вещах ни этикеток, ни названий фирм. Ни единой буквы, ни одного иероглифа. Сняв свою пропахшую потом майку, я переоделся в серую, которую нашел в одном из ящиков. Она пахла солнцем и мылом.
Немного погодя — интересно, сколько времени прошло? — опять появилась та девушка. Постучала тихонько, вошла, не дожидаясь ответа: дверь в доме не запиралась, — и сняла с плеч свой большой рюкзак. За окном уже совсем рассвело.
Как и в прошлый раз, она отправилась на кухню и принялась готовить омлет. Яйца зашипели на маленькой черной сковороде, смазанной маслом, распространяя по комнате аппетитный запах. Поджарила хлеб в небольшом допотопном тостере — такие увидишь теперь только в старом кино. На девушке было все то же бледно-голубое платье, волосы так же сколоты на затылке. Красивая гладкая кожа. Тонкие, словно фарфоровые, руки переливались в утреннем свете перламутром. В распахнутое окно влетела пчелка, сделав открывавшийся из него мир чуть совершеннее. Накрыв на стол, девушка присела рядом, искоса поглядывая, как я ем. Я уплетал омлет с овощами, намазывал на хлеб свежее масло, запивая чаем, настоянным на травах. Она же опять ничего не ела и не пила. Все повторялось, как накануне.
— Здесь, наверное, все сами себе готовят? — поинтересовался я. — А тебе вот со мной приходится возиться.
— Кто себе, а кто другим готовит. Но вообще-то народ здесь не очень ест.
— Как это — не очень? Мало, что ли?
Девушка кивнула:
— Так, изредка. Захотят — поедят.
— Хочешь сказать, как я, у вас тут не едят?
— Ну вот ты можешь целый день не есть?
Я покачал головой.
— А те, кто здесь живет, особенно не переживают, если день не поедят. Часто вообще об этом забывают. Бывает, на несколько дней.
— Я пока не привык, так что мне как-то надо.
— Наверное, — сказала она. — Вот я тебе и готовлю.
Я взглянул на нее:
— Интересно, долго я буду привыкать?
— Долго? — переспросила она и тихо покачала головой. — Не знаю. Время тут ни при чем. Это не зависит от времени. Наступит момент и раз! — ты уже привык.
Мы сидели друг против друга. Она положила руки на стол ладонями вниз. Пальцы у нее были сильные, уверенные. Я вглядывался в ее лицо. Наблюдал, как трепещут ресницы, считал про себя, сколько раз она моргнет, видел, как еле заметно подрагивает челка. Не мог от нее глаз оторвать.
— Момент?
— Ты же ничего от себя не отрезаешь, не отбрасываешь. И мы ничего не выбрасываем — только поглощаем, впитываем в себя.
— Значит, я впитываю?
— Ага…
— И что? — спросил я. — Что будет, когда я это впитаю?
Девушка задумалась и слегка наклонила голову. У нее это получилось очень естественно. Прямая челка тоже немного свесилась вбок.
— Вероятно, ты полностью станешь самим собой, — сказала она.
— А сейчас я еще не полностью я?
— Ты и сейчас ты, конечно, — ответила девушка и, подумав немного, добавила: — Но я не совсем об этом. Не знаю, как тебе объяснить…
— То есть пока сам не увидишь, что получилось, не поймешь, да?
Она кивнула.
Смотреть на нее стало тяжело, и я закрыл глаза, но тут же открыл, чтобы убедиться, что она никуда не делась.
— У вас тут что-то вроде общего хозяйства?
Девушка опять задумалась, потом ответила:
— Ага. Живут все вместе, вместе кое-чем пользуются… например, душ общий, электроустановка, торговый ларек, Ну, тем, о чем можно легко договориться. Хотя это не важно. Здесь и так все понятно, без слов, и думать особенно не надо. Поэтому чему мне тебя учить? «Это лучше так, а это — эдак», что ли? Самое важное — мы здесь все как один, все сливаемся. А пока все так, никаких проблем не будет.
— Как это — сливаемся?
— Короче, когда ты в лесу, ты становишься частью леса. Весь, без остатка. Попал под дождь — ты часть дождя. Приходит утро — часть утра. Сидишь со мной — становишься частицей меня. Вот так. Если вкратце.
— А ты, когда со мной, становишься частицей меня?
— Точно.
— И что же получается? Как это: когда ты — полностью ты и в то же время — без остатка частица меня?
Она посмотрела мне в глаза. Коснулась рукой заколки на голове.
— Я — это я и в то же время полностью часть тебя… Это так естественно, как бы само собой. Стоит привыкнуть и все очень просто. Это как летать.
— А ты что? Летать умеешь?
— Да это я так, к примеру. — Девушка улыбнулась. Улыбка была самая обыкновенная, без глубокого смысла или намека. Улыбка как улыбка. — Летать? Такое не поймешь, если не попробуешь. Вот это что такое.
— Совершенно естественно — так, что даже не задумываешься, да?
Она кивнула:
— Вот-вот. Очень естественно, спокойно, тихо, так, что даже не задумываешься. И надежно.
— Послушай, я не слишком много вопросов задаю?
— Что ты. Ничего не много. Просто мне надо объяснять лучше.
— А у тебя есть память, воспоминания?
Она снова покачала головой и положила руки на стол, на этот раз — ладонями кверху. Мельком взглянула на них, просто так, без особого выражения.
— Нет у меня воспоминаний. Время не важно, а значит — воспоминания тоже. Конечно, вчерашний вечер я помню. Я пришла к тебе, приготовила из овощей рагу. Потом ты все съел до крошки. Так? Из того, что накануне было, тоже помню кое-что. А вот что еще раньше — то плохо. Время во мне растворяется и уже не разберешь, где что.
— Значит, воспоминания здесь — не такой уж важный вопрос?
Девушка улыбнулась.
— Да. Воспоминания здесь — не такой уж важный вопрос. Воспоминания — это не у нас, а в библиотеке.
Девушка ушла. Я вернулся к окну и подставил руку под лучи утреннего солнца. На краю подоконника нарисовалась тень от ладони — четкие контуры пяти пальцев. Пчела угомонилась, прилипла к стеклу и застыла. Казалось, ушла в свои мысли, как и я.
Солнце уже клонилось к закату, когда в моем жилище появилась она . Но это уже была взрослая Саэки-сан. Тихо постучала и открыла входную дверь. В какой-то миг я не мог разобрать, кто это — девушка или она . Чуть изменился угол, под которым падал в комнату свет, иначе подул ветерок, и показалось, что все вокруг разом стало другим. В следующий момент передо мной стояла девушка — и тут же она снова превратилась в Саэки-сан. Нет, так не бывает. Это могла быть только Саэки-сан и никто другой.
— Здравствуй, — сказала Саэки-сан так просто и естественно, будто мы столкнулись в коридоре библиотеки. На ней была синяя блузка с длинными рукавами и такого же цвета юбка до колен. Тонкая серебряная цепочка, в ушах — маленькие сережки-жемчужинки. Ее привычный наряд. Отрывистый стук ее каблуков по деревянным доскам крыльца, показалось мне, как-то не подходил к этому месту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
Немного погодя — интересно, сколько времени прошло? — опять появилась та девушка. Постучала тихонько, вошла, не дожидаясь ответа: дверь в доме не запиралась, — и сняла с плеч свой большой рюкзак. За окном уже совсем рассвело.
Как и в прошлый раз, она отправилась на кухню и принялась готовить омлет. Яйца зашипели на маленькой черной сковороде, смазанной маслом, распространяя по комнате аппетитный запах. Поджарила хлеб в небольшом допотопном тостере — такие увидишь теперь только в старом кино. На девушке было все то же бледно-голубое платье, волосы так же сколоты на затылке. Красивая гладкая кожа. Тонкие, словно фарфоровые, руки переливались в утреннем свете перламутром. В распахнутое окно влетела пчелка, сделав открывавшийся из него мир чуть совершеннее. Накрыв на стол, девушка присела рядом, искоса поглядывая, как я ем. Я уплетал омлет с овощами, намазывал на хлеб свежее масло, запивая чаем, настоянным на травах. Она же опять ничего не ела и не пила. Все повторялось, как накануне.
— Здесь, наверное, все сами себе готовят? — поинтересовался я. — А тебе вот со мной приходится возиться.
— Кто себе, а кто другим готовит. Но вообще-то народ здесь не очень ест.
— Как это — не очень? Мало, что ли?
Девушка кивнула:
— Так, изредка. Захотят — поедят.
— Хочешь сказать, как я, у вас тут не едят?
— Ну вот ты можешь целый день не есть?
Я покачал головой.
— А те, кто здесь живет, особенно не переживают, если день не поедят. Часто вообще об этом забывают. Бывает, на несколько дней.
— Я пока не привык, так что мне как-то надо.
— Наверное, — сказала она. — Вот я тебе и готовлю.
Я взглянул на нее:
— Интересно, долго я буду привыкать?
— Долго? — переспросила она и тихо покачала головой. — Не знаю. Время тут ни при чем. Это не зависит от времени. Наступит момент и раз! — ты уже привык.
Мы сидели друг против друга. Она положила руки на стол ладонями вниз. Пальцы у нее были сильные, уверенные. Я вглядывался в ее лицо. Наблюдал, как трепещут ресницы, считал про себя, сколько раз она моргнет, видел, как еле заметно подрагивает челка. Не мог от нее глаз оторвать.
— Момент?
— Ты же ничего от себя не отрезаешь, не отбрасываешь. И мы ничего не выбрасываем — только поглощаем, впитываем в себя.
— Значит, я впитываю?
— Ага…
— И что? — спросил я. — Что будет, когда я это впитаю?
Девушка задумалась и слегка наклонила голову. У нее это получилось очень естественно. Прямая челка тоже немного свесилась вбок.
— Вероятно, ты полностью станешь самим собой, — сказала она.
— А сейчас я еще не полностью я?
— Ты и сейчас ты, конечно, — ответила девушка и, подумав немного, добавила: — Но я не совсем об этом. Не знаю, как тебе объяснить…
— То есть пока сам не увидишь, что получилось, не поймешь, да?
Она кивнула.
Смотреть на нее стало тяжело, и я закрыл глаза, но тут же открыл, чтобы убедиться, что она никуда не делась.
— У вас тут что-то вроде общего хозяйства?
Девушка опять задумалась, потом ответила:
— Ага. Живут все вместе, вместе кое-чем пользуются… например, душ общий, электроустановка, торговый ларек, Ну, тем, о чем можно легко договориться. Хотя это не важно. Здесь и так все понятно, без слов, и думать особенно не надо. Поэтому чему мне тебя учить? «Это лучше так, а это — эдак», что ли? Самое важное — мы здесь все как один, все сливаемся. А пока все так, никаких проблем не будет.
— Как это — сливаемся?
— Короче, когда ты в лесу, ты становишься частью леса. Весь, без остатка. Попал под дождь — ты часть дождя. Приходит утро — часть утра. Сидишь со мной — становишься частицей меня. Вот так. Если вкратце.
— А ты, когда со мной, становишься частицей меня?
— Точно.
— И что же получается? Как это: когда ты — полностью ты и в то же время — без остатка частица меня?
Она посмотрела мне в глаза. Коснулась рукой заколки на голове.
— Я — это я и в то же время полностью часть тебя… Это так естественно, как бы само собой. Стоит привыкнуть и все очень просто. Это как летать.
— А ты что? Летать умеешь?
— Да это я так, к примеру. — Девушка улыбнулась. Улыбка была самая обыкновенная, без глубокого смысла или намека. Улыбка как улыбка. — Летать? Такое не поймешь, если не попробуешь. Вот это что такое.
— Совершенно естественно — так, что даже не задумываешься, да?
Она кивнула:
— Вот-вот. Очень естественно, спокойно, тихо, так, что даже не задумываешься. И надежно.
— Послушай, я не слишком много вопросов задаю?
— Что ты. Ничего не много. Просто мне надо объяснять лучше.
— А у тебя есть память, воспоминания?
Она снова покачала головой и положила руки на стол, на этот раз — ладонями кверху. Мельком взглянула на них, просто так, без особого выражения.
— Нет у меня воспоминаний. Время не важно, а значит — воспоминания тоже. Конечно, вчерашний вечер я помню. Я пришла к тебе, приготовила из овощей рагу. Потом ты все съел до крошки. Так? Из того, что накануне было, тоже помню кое-что. А вот что еще раньше — то плохо. Время во мне растворяется и уже не разберешь, где что.
— Значит, воспоминания здесь — не такой уж важный вопрос?
Девушка улыбнулась.
— Да. Воспоминания здесь — не такой уж важный вопрос. Воспоминания — это не у нас, а в библиотеке.
Девушка ушла. Я вернулся к окну и подставил руку под лучи утреннего солнца. На краю подоконника нарисовалась тень от ладони — четкие контуры пяти пальцев. Пчела угомонилась, прилипла к стеклу и застыла. Казалось, ушла в свои мысли, как и я.
Солнце уже клонилось к закату, когда в моем жилище появилась она . Но это уже была взрослая Саэки-сан. Тихо постучала и открыла входную дверь. В какой-то миг я не мог разобрать, кто это — девушка или она . Чуть изменился угол, под которым падал в комнату свет, иначе подул ветерок, и показалось, что все вокруг разом стало другим. В следующий момент передо мной стояла девушка — и тут же она снова превратилась в Саэки-сан. Нет, так не бывает. Это могла быть только Саэки-сан и никто другой.
— Здравствуй, — сказала Саэки-сан так просто и естественно, будто мы столкнулись в коридоре библиотеки. На ней была синяя блузка с длинными рукавами и такого же цвета юбка до колен. Тонкая серебряная цепочка, в ушах — маленькие сережки-жемчужинки. Ее привычный наряд. Отрывистый стук ее каблуков по деревянным доскам крыльца, показалось мне, как-то не подходил к этому месту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138