Впрочем, это долгий разговор, тебе все равно не понять. Пойми, я так говорю не потому, что хочу к тебе придраться или что-то там. Просто, кому ж это понравится, если концы с концами не сходятся. Тут уж кто-то отвечать должен.
— Что-то я не пойму, что ты за человек. С такой великой функцией — и по переулкам здесь зазывалой шляешься.
— Я не человек . Сколько раз тебе говорить?
— Какая разница?
— Да, я шляюсь по переулкам, чтобы сюда тебя привести. Помогаю тебе. И решил за символический гонорар сделать тебе приятное. Церемонию такую устроить.
— Помогаешь?
— Слушай, я уже говорил, что не имею формы. Говоря строго, я — метафизический абстрактный объект. Могу принимать любую форму, любой облик, не являясь при этом субъектом. А для того, чтобы исполнить что-то реальное, требуется субъект.
— Значит, я сейчас субъект.
— Точно, — согласился Полковник Сандерс.
Они не спеша шагали по тропинке через лесок, пока не вышли к небольшой молельне, сооруженной под кровлей толстенного дуба, ветхой, старой, заброшенной, без всяких украшений. Казалось, люди забыли о ней, оставили на произвол судьбы и погоды. Полковник Сандерс посветил фонарем.
— Камень там. Открывай дверь.
— Да ты что? — покачал головой Хосино. — Разве можно вот так в храм залезать? Чтобы проклятие накликать? Нос и уши отвалятся.
— Ничего. Все нормально. Давай, открывай. Никто тебя не проклянет. И нос твой никуда не денется. И уши. Откуда у тебя такие замшелые представления?
— Папаша, а может, ты сам откроешь? Не хочу я лезть в это дело…
— Ну и тупица… Я же говорил: я не субъект, а всего лишь абстрактное явление. Сам я ничего не могу. Зачем тогда я тебя сюда притащил? Зачем такое удовольствие обеспечил? Это ж надо — целых три раза, и за такую плату!
— Да, правда. Такой кайф словил… Но все-таки как-то не по себе. Мне дед, сколько себя помню, всегда говорил: храм — это храм… И чтоб ни-ни…
— Ишь, деда вспомнил. Такой ответственный момент, а ты мне свою деревенскую мораль под нос тычешь. Времени на это нет.
Ворча что-то себе под нос, Хосино с опаской отворил дверь. Полковник Сандерс посветил внутрь фонариком. Там действительно лежал старый круглый камень, похожий, как и рассказывал Наката, на рисовую лепешку. Размером с пластинку, белый, плоский.
— Неужели тот самый? — спросил парень.
— Ага! — подтвердил Полковник Сандерс. — Вытаскивай его сюда.
— Погоди, папаша. Это ж воровство получается.
— Да какая тебе разница? Подумаешь, камень какой-то. Никто и не заметит. Кому до него дело?
— Но это ведь Божий камень. Бог обидится, если мы его утащим.
Полковник Сандерс сложил руки на груди и пристально посмотрел на Хосино.
— А что такое Бог?
Парень задумался.
— На кого он похож? Чем занимается? — наседал Полковник.
— Точно не знаю. Но Бог есть Бог. Он везде. Смотрит, что мы делаем, и судит, что хорошо, что плохо.
— Вроде футбольного судьи, что ли?
— Ну, что-то в этом роде, наверное.
— В трусах, со свистком и с секундомером?
— Давай все-таки полегче, папаша, — сказал Хосино.
— Японский Бог и иностранный — они кто? Родственники или враги?
— Да откуда мне знать?
— В общем так, Хосино-тян. Бог живет только в сознании людей. А в Японии — и к добру, и не к добру — он очень изменчивый. Вот тебе доказательство: император до войны был Богом, а как приказал ему генерал Дуглас Макартур, тот, который оккупационными войсками командовал: «Побыл Богом и хватит», — так он сразу: «Есть. Теперь я как все, обыкновенный». И конец. С 1946 года он уже не Бог. Вот как с японским Богом разобрались. Стоило американцу в форме, черных очках и с дешевой трубкой в зубах что-то приказать, и все изменилось. Сверхпостмодернизм какой-то. Скажут: «Быть!» — будет. Скажут: «Не быть!» — не будет. Поэтому меня это все не колышет.
— Угу.
— Так что давай, тащи. Всю ответственность беру на себя. Я хоть не Бог и не Будда, но кое-какие связи у меня имеются. Похлопочу, чтобы тебя никто не проклинал.
— Ты, правда, это… насчет ответственности?
— Я же сказал, — отрезал Полковник Сандерс. Хосино вытянул руки и осторожно, будто имел дело с миной, приподнял камень.
— Тяжелый, однако.
— Это же камень, а не тофу.
— Не-е. Даже для камня тяжеловат. И чего теперь с ним делать?
— Забирай. Под подушку положишь. А потом делай с ним, что хочешь.
— Что же, мне его до рёкана тащить?
— Поезжай на такси, если тяжело, — предложил Полковник Сандерс.
— А можно его так далеко уносить?
— Хосино-тян! Все материальные объекты находятся в движении. Земной шар, время, понятия и представления, любовь, жизнь, вера, справедливость, зло… Все течет, все изменяется. Нет ничего, что сохранялось бы вечно в одном и том же месте и в одной и той же форме.
— Ага…
— Поэтому камень сейчас только временно здесь лежит. И от того, что ты маленько поможешь его перемещению, ничего не изменится.
— И чего в этом камне особенного, а, папаша? Самый обыкновенный, облезлый какой-то.
— Если говорить точно, камень сам по себе ничего не значит. Обстановка чего-то потребовала и случайно этот камень подвернулся. Русский писатель Антон Чехов здорово сказал: «Если на стене висит ружье, оно обязательно выстрелит». Понял?
— Нет.
— Да куда тебе, — заявил Полковник Сандерс. — Я и не думал, что поймешь, но решил спросить. Ради приличия.
— Вот спасибо.
— Чехов вот что хотел сказать: Неизбежность — понятие независимое. У него другое происхождение, нежели у логики, морали или смысла. В нем обобщены ролевые функции. То, что необязательно для выполнения роли, не должно иметь места, а что обязательно — должно. Это драматургия. Логика, мораль, смысл рождаются не сами по себе, а во взаимосвязи. Чехов в драматургии разбирался.
— А я совсем не разбираюсь. Мозги сломаешь.
— Твой камень — это и есть чеховское ружье. И оно должно выстрелить. Вот чем он важен. Особенный камень. Но святости в нем никакой. Так что насчет проклятия можешь не волноваться, Хосино-тян.
— Этот камень — ружье? — нахмурился Хосино.
— В метафорическом смысле. Естественно, никакая пуля из него не вылетит. Будь спокоен. — Полковник Сандерс залез в карман пиджака и, вытащив большой платок, вручил его Хосино со словами: — На, заверни камень. Чего людей пугать?
— Выходит, мы все-таки его украли?
— Снова здорово… Ну, ты совсем плохой. Не украли, а только позаимствовали на время для серьезного дела.
— Хорошо, хорошо. Понял. Просто по необходимости переносим материальный объект в другое место. По законам драматургии.
— Вот именно, — закивал Полковник Сандерс. — Усек-таки.
Завернув камень в темно-синий платок, Хосино зашагал по тропинке обратно. Полковник Сандерс освещал ему дорогу. Камень был намного тяжелее, чем казался на первый взгляд, поэтому пришлось несколько раз останавливаться и переводить дух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
— Что-то я не пойму, что ты за человек. С такой великой функцией — и по переулкам здесь зазывалой шляешься.
— Я не человек . Сколько раз тебе говорить?
— Какая разница?
— Да, я шляюсь по переулкам, чтобы сюда тебя привести. Помогаю тебе. И решил за символический гонорар сделать тебе приятное. Церемонию такую устроить.
— Помогаешь?
— Слушай, я уже говорил, что не имею формы. Говоря строго, я — метафизический абстрактный объект. Могу принимать любую форму, любой облик, не являясь при этом субъектом. А для того, чтобы исполнить что-то реальное, требуется субъект.
— Значит, я сейчас субъект.
— Точно, — согласился Полковник Сандерс.
Они не спеша шагали по тропинке через лесок, пока не вышли к небольшой молельне, сооруженной под кровлей толстенного дуба, ветхой, старой, заброшенной, без всяких украшений. Казалось, люди забыли о ней, оставили на произвол судьбы и погоды. Полковник Сандерс посветил фонарем.
— Камень там. Открывай дверь.
— Да ты что? — покачал головой Хосино. — Разве можно вот так в храм залезать? Чтобы проклятие накликать? Нос и уши отвалятся.
— Ничего. Все нормально. Давай, открывай. Никто тебя не проклянет. И нос твой никуда не денется. И уши. Откуда у тебя такие замшелые представления?
— Папаша, а может, ты сам откроешь? Не хочу я лезть в это дело…
— Ну и тупица… Я же говорил: я не субъект, а всего лишь абстрактное явление. Сам я ничего не могу. Зачем тогда я тебя сюда притащил? Зачем такое удовольствие обеспечил? Это ж надо — целых три раза, и за такую плату!
— Да, правда. Такой кайф словил… Но все-таки как-то не по себе. Мне дед, сколько себя помню, всегда говорил: храм — это храм… И чтоб ни-ни…
— Ишь, деда вспомнил. Такой ответственный момент, а ты мне свою деревенскую мораль под нос тычешь. Времени на это нет.
Ворча что-то себе под нос, Хосино с опаской отворил дверь. Полковник Сандерс посветил внутрь фонариком. Там действительно лежал старый круглый камень, похожий, как и рассказывал Наката, на рисовую лепешку. Размером с пластинку, белый, плоский.
— Неужели тот самый? — спросил парень.
— Ага! — подтвердил Полковник Сандерс. — Вытаскивай его сюда.
— Погоди, папаша. Это ж воровство получается.
— Да какая тебе разница? Подумаешь, камень какой-то. Никто и не заметит. Кому до него дело?
— Но это ведь Божий камень. Бог обидится, если мы его утащим.
Полковник Сандерс сложил руки на груди и пристально посмотрел на Хосино.
— А что такое Бог?
Парень задумался.
— На кого он похож? Чем занимается? — наседал Полковник.
— Точно не знаю. Но Бог есть Бог. Он везде. Смотрит, что мы делаем, и судит, что хорошо, что плохо.
— Вроде футбольного судьи, что ли?
— Ну, что-то в этом роде, наверное.
— В трусах, со свистком и с секундомером?
— Давай все-таки полегче, папаша, — сказал Хосино.
— Японский Бог и иностранный — они кто? Родственники или враги?
— Да откуда мне знать?
— В общем так, Хосино-тян. Бог живет только в сознании людей. А в Японии — и к добру, и не к добру — он очень изменчивый. Вот тебе доказательство: император до войны был Богом, а как приказал ему генерал Дуглас Макартур, тот, который оккупационными войсками командовал: «Побыл Богом и хватит», — так он сразу: «Есть. Теперь я как все, обыкновенный». И конец. С 1946 года он уже не Бог. Вот как с японским Богом разобрались. Стоило американцу в форме, черных очках и с дешевой трубкой в зубах что-то приказать, и все изменилось. Сверхпостмодернизм какой-то. Скажут: «Быть!» — будет. Скажут: «Не быть!» — не будет. Поэтому меня это все не колышет.
— Угу.
— Так что давай, тащи. Всю ответственность беру на себя. Я хоть не Бог и не Будда, но кое-какие связи у меня имеются. Похлопочу, чтобы тебя никто не проклинал.
— Ты, правда, это… насчет ответственности?
— Я же сказал, — отрезал Полковник Сандерс. Хосино вытянул руки и осторожно, будто имел дело с миной, приподнял камень.
— Тяжелый, однако.
— Это же камень, а не тофу.
— Не-е. Даже для камня тяжеловат. И чего теперь с ним делать?
— Забирай. Под подушку положишь. А потом делай с ним, что хочешь.
— Что же, мне его до рёкана тащить?
— Поезжай на такси, если тяжело, — предложил Полковник Сандерс.
— А можно его так далеко уносить?
— Хосино-тян! Все материальные объекты находятся в движении. Земной шар, время, понятия и представления, любовь, жизнь, вера, справедливость, зло… Все течет, все изменяется. Нет ничего, что сохранялось бы вечно в одном и том же месте и в одной и той же форме.
— Ага…
— Поэтому камень сейчас только временно здесь лежит. И от того, что ты маленько поможешь его перемещению, ничего не изменится.
— И чего в этом камне особенного, а, папаша? Самый обыкновенный, облезлый какой-то.
— Если говорить точно, камень сам по себе ничего не значит. Обстановка чего-то потребовала и случайно этот камень подвернулся. Русский писатель Антон Чехов здорово сказал: «Если на стене висит ружье, оно обязательно выстрелит». Понял?
— Нет.
— Да куда тебе, — заявил Полковник Сандерс. — Я и не думал, что поймешь, но решил спросить. Ради приличия.
— Вот спасибо.
— Чехов вот что хотел сказать: Неизбежность — понятие независимое. У него другое происхождение, нежели у логики, морали или смысла. В нем обобщены ролевые функции. То, что необязательно для выполнения роли, не должно иметь места, а что обязательно — должно. Это драматургия. Логика, мораль, смысл рождаются не сами по себе, а во взаимосвязи. Чехов в драматургии разбирался.
— А я совсем не разбираюсь. Мозги сломаешь.
— Твой камень — это и есть чеховское ружье. И оно должно выстрелить. Вот чем он важен. Особенный камень. Но святости в нем никакой. Так что насчет проклятия можешь не волноваться, Хосино-тян.
— Этот камень — ружье? — нахмурился Хосино.
— В метафорическом смысле. Естественно, никакая пуля из него не вылетит. Будь спокоен. — Полковник Сандерс залез в карман пиджака и, вытащив большой платок, вручил его Хосино со словами: — На, заверни камень. Чего людей пугать?
— Выходит, мы все-таки его украли?
— Снова здорово… Ну, ты совсем плохой. Не украли, а только позаимствовали на время для серьезного дела.
— Хорошо, хорошо. Понял. Просто по необходимости переносим материальный объект в другое место. По законам драматургии.
— Вот именно, — закивал Полковник Сандерс. — Усек-таки.
Завернув камень в темно-синий платок, Хосино зашагал по тропинке обратно. Полковник Сандерс освещал ему дорогу. Камень был намного тяжелее, чем казался на первый взгляд, поэтому пришлось несколько раз останавливаться и переводить дух.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138