Но если происходит что-то особенное, он наливается небывалой тяжестью, становится „камнем от входа“. Ну, если, к примеру, на город гроза налетит…»
Хосино подошел к окну, отодвинул занавеску и, выйдя на лоджию, посмотрел на небо. Как и накануне, его затягивала пепельная облачная пелена, но дождя или грозы пока не намечалось. Напрягая слух, Хосино, принюхиваясь, втягивал воздух, однако ничего необычного не уловил. Статус-кво сохранялось. Похоже, это была главная тема дня.
— Вот такие дела, отец! — обернулся он к мертвому Накате. — Выходит, нам с тобой придется сидеть в этой комнате и покорно ждать, когда это особенное случится. Но что это может быть? Понятия не имею. Когда это произойдет, тоже не известно. Если дело будет плохо — сейчас все-таки июнь, — твое тело начнет постепенно разлагаться. Запашок пойдет. Может, тебе это слышать неприятно, но ничего не поделаешь. Против природы не попрешь. Так что чем дальше в лес — то есть, чем дольше я буду молчать и не говорить ничего полиции, — тем хреновей мои дела. Ну, ничего. Постараюсь сделать все, что смогу, а уж ты пойми мое положение.
Ответа, естественно, не последовало.
Хосино бесцельно мерил шагами комнату. Может, Полковник Сандерс позвонит? Уж он-то наверняка знает, что делать с камнем. Поддержал бы, что-нибудь дельное посоветовал. Однако сколько Хосино ни глядел на телефонный аппарат, звонка так и не дождался. Телефон хранил молчание, погруженный сам в себя, и больше ничто его не занимало. В дверь ни разу не постучали, почтальон не приходил. Вообще не происходило ничего особенного . Погода неприятных сюрпризов не преподносила, и предчувствий никаких не было. Время бесстрастно отмеряло свой бег. Миновал полдень, день тихо уступил дорогу вечеру. Стрелки электронных часов на стене скользили по глади времени, как жук-плавунец по воде, а мертвый Наката так и лежал на кровати. Аппетита у Хосино почему-то не было совсем. Ближе к вечеру он выпил еще банку колы и будто по обязанности сжевал несколько крекеров.
В шесть Хосино уселся на диван, нажал кнопку на пульте телевизора. Посмотрел программу новостей «Эн-эйч-кей». Так, ничего интересного. Самый обыкновенный, ничем не примечательный день. Новости кончились, он выключил телевизор. Что за голос у этого диктора… Вот зануда… За окном совсем стемнело. С приходом ночи в комнате стало еще тише.
— Эй, отец! Очнись ты хоть на минутку! Хосино-кун влип маленько. Ну, подай голос.
Наката, конечно, не отвечал. Он по-прежнему пребывал по ту сторону водораздела — безмолвный, неживой. Стояла такая тишина, что стоило, казалось, напрячь слух — и услышишь, как вращается земля.
Хосино прошел в гостиную, поставил на проигрыватель компакт-диск с «Эрцгерцогом». При первых же звуках из глаз сами собой потекли слезы. Поток слез. «Ого! Интересно, когда это я плакал в последний раз?» — подумал парень, но так и не вспомнил.
Глава 45
Дальше от входа дорога и впрямь пошла страшно запутанная. Собственно говоря, как таковой дороги уже не было. Лес становился все глуше и внушительнее. Земля под ногами круто пошла в гору, неразличимая в диких зарослях травы и кустарника. Неба почти не было видно, вокруг сгущался сумрак, будто дело шло к вечеру. Толстые нити паутины, крепко настоянный аромат растений. Висевшая в воздухе тишина все больше пропитывалась тяжестью, лес решительно сопротивлялся вторжению людей. Тем не менее солдаты с винтовками за спиной шли впереди, без труда отыскивая проходы в чащобе. Двигались они удивительно быстро. Ныряли под низко свисавшие ветки, карабкались на скалы, перепрыгивали через ямы, ловко пробирались сквозь ощетинившийся шипами кустарник.
Я изо всех сил старался не потерять их из виду, а солдаты и не думали проверять, иду я за ними или нет. Точно испытывали, насколько меня хватит. Или даже сердились на меня немножко — непонятно только, за что. Ничего не говорили: ко мне не обращались, между собой тоже словом не обмолвились. Шли и шли вперед, ни на что не обращая внимания и молча сменяли друг друга во главе нашего маленького отряда. Вороненые стволы закинутых за их спины винтовок мерно покачивались перед моими глазами. Совсем как два метронома. Я шагал, глядя на них, и мне казалось, что я постепенно засыпаю. Сознание уплывало куда-то, будто скользило по льду. Но я не поддавался — думал только о том, как бы не отстать, и, обливаясь потом, молча шел вперед.
— Мы не очень быстро? — наконец обернулся ко мне коренастый. Голос его звучал совершенно спокойно, дыхание было ровным.
— Нет. Нормально. В самый раз.
— Ты молодой. Тебе должно быть в самый раз, — не поворачивая головы, заявил долговязый.
— Мы здесь ходить привыкли. Ноги так сами и бегут, — словно извиняясь, проговорил коренастый. — Так что если не поспеваешь — скажи. Не стесняйся. Притормозим немного. Хотя особо тормозить ни к чему. Понял?
— Ладно, скажу, — ответил я, тщетно пытаясь восстановить дыхание и не показывать усталость. — Далеко еще?
— Не очень, — сказал долговязый.
— Еще чуть-чуть, — подтвердил его товарищ.
Впрочем, я не слишком доверял их словам. Ведь солдаты сами говорили, что время здесь большого значения не имеет. Через несколько минут мы молча двинулись дальше, но теперь уже не в таком диком темпе. Похоже, испытание закончилось.
— А здесь ядовитые змеи водятся? — спросил я. Этот вопрос меня всерьез беспокоил.
— Ядовитые змеи? — пробурчал, не оборачиваясь, долговязый очкарик. У него была манера разговаривать, глядя прямо перед собой. Как бы ждал, что вот-вот у него перед носом кто-нибудь выскочит. — Мы об этом как-то не думали.
— Может, и водятся, — повернулся ко мне коренастый. — Мне лично не попадались, не помню, хотя все может быть. Но даже если и водятся, нам-то все равно.
— Мы хотим сказать, — как-то беззаботно добавил долговязый, — что наш лес тебе не навредит.
— Так что на змей и других тварей внимания не обращай. Ну, успокоился? — спросил коренастый.
— Ага, — отозвался я.
— Здесь тебе никто вреда не причинит — ни ядовитые змеи, ни ядовитые пауки, ни ядовитые насекомые, ни ядовитые грибы, ни другая чудь, — по-прежнему глядя вперед, успокоил долговязый.
— Чудь? — переспросил я. Что бы это могло значить? Я никак не мог представить. Воображения не хватало. Устал, наверное.
— Чужаки, — пояснил солдат. — Здесь ни один чужак ничего тебе не сделает. Что ни говори, это же самая чаща. Никто тебе не навредит, даже ты сам.
Я пытался сообразить, что он имеет в виду, но голова уже варила плохо. Пот, усталость, от монотонной ходьбы клонило в сон… Все навалилось как-то разом. Ни до чего толкового я так и не додумался.
— В армии нас заставляли отрабатывать удары штыком в живот. Зверское упражнение, — поделился наболевшим коренастый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
Хосино подошел к окну, отодвинул занавеску и, выйдя на лоджию, посмотрел на небо. Как и накануне, его затягивала пепельная облачная пелена, но дождя или грозы пока не намечалось. Напрягая слух, Хосино, принюхиваясь, втягивал воздух, однако ничего необычного не уловил. Статус-кво сохранялось. Похоже, это была главная тема дня.
— Вот такие дела, отец! — обернулся он к мертвому Накате. — Выходит, нам с тобой придется сидеть в этой комнате и покорно ждать, когда это особенное случится. Но что это может быть? Понятия не имею. Когда это произойдет, тоже не известно. Если дело будет плохо — сейчас все-таки июнь, — твое тело начнет постепенно разлагаться. Запашок пойдет. Может, тебе это слышать неприятно, но ничего не поделаешь. Против природы не попрешь. Так что чем дальше в лес — то есть, чем дольше я буду молчать и не говорить ничего полиции, — тем хреновей мои дела. Ну, ничего. Постараюсь сделать все, что смогу, а уж ты пойми мое положение.
Ответа, естественно, не последовало.
Хосино бесцельно мерил шагами комнату. Может, Полковник Сандерс позвонит? Уж он-то наверняка знает, что делать с камнем. Поддержал бы, что-нибудь дельное посоветовал. Однако сколько Хосино ни глядел на телефонный аппарат, звонка так и не дождался. Телефон хранил молчание, погруженный сам в себя, и больше ничто его не занимало. В дверь ни разу не постучали, почтальон не приходил. Вообще не происходило ничего особенного . Погода неприятных сюрпризов не преподносила, и предчувствий никаких не было. Время бесстрастно отмеряло свой бег. Миновал полдень, день тихо уступил дорогу вечеру. Стрелки электронных часов на стене скользили по глади времени, как жук-плавунец по воде, а мертвый Наката так и лежал на кровати. Аппетита у Хосино почему-то не было совсем. Ближе к вечеру он выпил еще банку колы и будто по обязанности сжевал несколько крекеров.
В шесть Хосино уселся на диван, нажал кнопку на пульте телевизора. Посмотрел программу новостей «Эн-эйч-кей». Так, ничего интересного. Самый обыкновенный, ничем не примечательный день. Новости кончились, он выключил телевизор. Что за голос у этого диктора… Вот зануда… За окном совсем стемнело. С приходом ночи в комнате стало еще тише.
— Эй, отец! Очнись ты хоть на минутку! Хосино-кун влип маленько. Ну, подай голос.
Наката, конечно, не отвечал. Он по-прежнему пребывал по ту сторону водораздела — безмолвный, неживой. Стояла такая тишина, что стоило, казалось, напрячь слух — и услышишь, как вращается земля.
Хосино прошел в гостиную, поставил на проигрыватель компакт-диск с «Эрцгерцогом». При первых же звуках из глаз сами собой потекли слезы. Поток слез. «Ого! Интересно, когда это я плакал в последний раз?» — подумал парень, но так и не вспомнил.
Глава 45
Дальше от входа дорога и впрямь пошла страшно запутанная. Собственно говоря, как таковой дороги уже не было. Лес становился все глуше и внушительнее. Земля под ногами круто пошла в гору, неразличимая в диких зарослях травы и кустарника. Неба почти не было видно, вокруг сгущался сумрак, будто дело шло к вечеру. Толстые нити паутины, крепко настоянный аромат растений. Висевшая в воздухе тишина все больше пропитывалась тяжестью, лес решительно сопротивлялся вторжению людей. Тем не менее солдаты с винтовками за спиной шли впереди, без труда отыскивая проходы в чащобе. Двигались они удивительно быстро. Ныряли под низко свисавшие ветки, карабкались на скалы, перепрыгивали через ямы, ловко пробирались сквозь ощетинившийся шипами кустарник.
Я изо всех сил старался не потерять их из виду, а солдаты и не думали проверять, иду я за ними или нет. Точно испытывали, насколько меня хватит. Или даже сердились на меня немножко — непонятно только, за что. Ничего не говорили: ко мне не обращались, между собой тоже словом не обмолвились. Шли и шли вперед, ни на что не обращая внимания и молча сменяли друг друга во главе нашего маленького отряда. Вороненые стволы закинутых за их спины винтовок мерно покачивались перед моими глазами. Совсем как два метронома. Я шагал, глядя на них, и мне казалось, что я постепенно засыпаю. Сознание уплывало куда-то, будто скользило по льду. Но я не поддавался — думал только о том, как бы не отстать, и, обливаясь потом, молча шел вперед.
— Мы не очень быстро? — наконец обернулся ко мне коренастый. Голос его звучал совершенно спокойно, дыхание было ровным.
— Нет. Нормально. В самый раз.
— Ты молодой. Тебе должно быть в самый раз, — не поворачивая головы, заявил долговязый.
— Мы здесь ходить привыкли. Ноги так сами и бегут, — словно извиняясь, проговорил коренастый. — Так что если не поспеваешь — скажи. Не стесняйся. Притормозим немного. Хотя особо тормозить ни к чему. Понял?
— Ладно, скажу, — ответил я, тщетно пытаясь восстановить дыхание и не показывать усталость. — Далеко еще?
— Не очень, — сказал долговязый.
— Еще чуть-чуть, — подтвердил его товарищ.
Впрочем, я не слишком доверял их словам. Ведь солдаты сами говорили, что время здесь большого значения не имеет. Через несколько минут мы молча двинулись дальше, но теперь уже не в таком диком темпе. Похоже, испытание закончилось.
— А здесь ядовитые змеи водятся? — спросил я. Этот вопрос меня всерьез беспокоил.
— Ядовитые змеи? — пробурчал, не оборачиваясь, долговязый очкарик. У него была манера разговаривать, глядя прямо перед собой. Как бы ждал, что вот-вот у него перед носом кто-нибудь выскочит. — Мы об этом как-то не думали.
— Может, и водятся, — повернулся ко мне коренастый. — Мне лично не попадались, не помню, хотя все может быть. Но даже если и водятся, нам-то все равно.
— Мы хотим сказать, — как-то беззаботно добавил долговязый, — что наш лес тебе не навредит.
— Так что на змей и других тварей внимания не обращай. Ну, успокоился? — спросил коренастый.
— Ага, — отозвался я.
— Здесь тебе никто вреда не причинит — ни ядовитые змеи, ни ядовитые пауки, ни ядовитые насекомые, ни ядовитые грибы, ни другая чудь, — по-прежнему глядя вперед, успокоил долговязый.
— Чудь? — переспросил я. Что бы это могло значить? Я никак не мог представить. Воображения не хватало. Устал, наверное.
— Чужаки, — пояснил солдат. — Здесь ни один чужак ничего тебе не сделает. Что ни говори, это же самая чаща. Никто тебе не навредит, даже ты сам.
Я пытался сообразить, что он имеет в виду, но голова уже варила плохо. Пот, усталость, от монотонной ходьбы клонило в сон… Все навалилось как-то разом. Ни до чего толкового я так и не додумался.
— В армии нас заставляли отрабатывать удары штыком в живот. Зверское упражнение, — поделился наболевшим коренастый.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138