Но она исчезла на целых двадцать пять лет, и мы не узнаем, что и где она делала, если у нее самой об этом не спросим.
Я набрался духу:
— А можно совсем дурацкий вопрос?
— Совсем дурацкий?
Я покраснел.
— Нелепый.
— Давай, спрашивай. Хоть нелепый, хоть дурацкий. Без разницы.
— Осима-сан… Чтоб я такое кому-то сказал… Сам себе не верю. — Осима чуть наклонил голову. — Как вы думаете, может быть так, что Саэки-сан — моя мать?
Осима молчал. Опершись на стойку, он какое-то время подыскивал слова для ответа. А я слушал, как тикают часы.
— Давай-ка вкратце обобщим, что ты хочешь сказать, — начал он. — Вот что получается. В двадцать лет Саэки-сан в отчаянии уехала из Такамацу, тихо где-то поселилась. Случайно познакомилась с твоим отцом — Коити Тамурой, вышла за него замуж, благополучно произвела тебя на свет, потом, через четыре года, по каким-то причинам тебя бросила и ушла из дому. Затем — загадочный пробел, и через какое-то время она вернулась в родные места, на Сикоку. Так?
— Да.
— Я не взял бы на себя смелость сказать, что этого быть не может. То есть оснований отрицать сейчас твою гипотезу нет. Что за жизнь у нее была все это время — для нас загадка. Говорят, она жила в Токио. Лет ей примерно столько же, сколько твоему отцу. Но в Такамацу она вернулась одна. Впрочем, дочка ее вполне может жить где-нибудь в другом месте, сама по себе. Э-э-э… сколько сейчас твоей сестре?
— Двадцать один.
— Как мне, — сказал Осима. — Но я все-таки не твоя сестра. У меня свои родители есть, и брат. У нас кровная связь, и я им многим обязан. — Он скрестил руки на груди и посмотрел на меня. — Но я вот о чем тебя хотел спросить. Ты вообще свое происхождение по документам проверял? Ведь сразу определить можно, как зовут твою мать, сколько ей лет.
— Конечно, проверял.
— И что? Как ее зовут?
— Никак. Там нет ее имени, — сказал я.
— Нет имени? — удивился Осима. — Такого быть не может.
— Нет. Честное слово. Не знаю, как это получилось. Но по этим бумажкам получается, что матери у меня нет. И сестры тоже. Вписаны только отец и я. Так что по закону я незаконнорожденный. Внебрачное дитя, короче говоря.
— Но ведь мать и сестра точно у тебя были!
Я кивнул:
— До четырех лет. И мать, и сестра. И мы все жили вместе, вчетвером. Я четко помню. Это не выдумка, не игра воображения. А как мне четыре исполнилось, двоих не стало. Ушли.
Я достал из бумажника старую фотографию, на которой мы с сестрой играли на берегу моря. Осима поглядел на нее, улыбнулся и вернул мне.
— «Кафка на пляже», — сказал он.
Кивнув, я положил карточку обратно в бумажник. Ветер за окном разыгрался, по стеклу барабанил дождь. Свет от светильников под потолком рисовал на полу наши с Осимой тени, которые, казалось, плели в перевернутом мире какой-то зловещий тайный заговор.
— А ты помнишь свою мать? Какая она из себя? — спросил Осима. — Ты же до четырех лет жил с ней, неужели совсем ее лица не помнишь?
Я покачал головой:
— Ничего вспомнить не могу. В памяти все как-то размазано, лицо темное, как тень. Почему? Не знаю.
Осима подумал немного и сказал:
— А подробнее не можешь объяснить, почему тебе пришло в голову, что Саэки-сан может быть твоей матерью?
— Может быть, хватит, Осима-сан? — предложил я. — Это все, наверное, мои фантазии.
— Да ладно тебе. Попробуй выговориться. Выкладывай все, что у тебя в голове. А потом уж будем вдвоем решать, фантазии это или нет.
Тень Осимы на полу двигалась в такт его движениям. Только ее рывки выглядели чуть более нарочитыми, чем у человека, которому она принадлежала.
— У нас с Саэки-сан поразительно много совпадений, — сказал я. — Все сходится один к одному, как недостающие фрагменты мозаики. Я это понял, когда слушал «Кафку на пляже». Начать с того, что я оказался здесь, в этой библиотеке. Это судьба. От Накано до Такамацу — по прямой, почти не сворачивая. Ведь это странно, если задуматься.
— Просто сюжет греческой трагедии, честное слово, — заметил Осима.
— И еще я в нее влюбился.
— В Саэки-сан?
— Да. Мне так кажется.
— Кажется? — Осима нахмурил брови. — Кажется, что влюбился? Или кажется, что в Саэки-сан?
Я снова покраснел:
— Не знаю, как объяснить. Все так запутанно. Мне самому пока многое непонятно.
— Но тебе кажется, что ты влюбился в Саэки-сан?
— Да, — сказал я. — Очень сильно.
— Кажется , но очень сильно, да?
Я кивнул.
— И в то же время она, может, тебе матерью приходится.
Я кивнул еще раз.
— Не много ли на тебя одного? Ты же еще мальчишка совсем. Пятнадцать лет. Усы еще не растут. — Осима отхлебнул кофе и осторожно поставил чашку обратно на блюдце. — Я не говорю, что так нельзя, но всему есть предел.
Я молчал.
Приложив палец к виску, Осима задумался. Переплетя пальцы, сложил руки на груди.
— Постараюсь поскорее достать ноты «Кафки на пляже». Ладно, остальное я сам сделаю, а ты иди к себе. Так будет лучше.
В обеденный перерыв я подменял Осиму за стойкой. Дождь не переставал, и посетителей в библиотеке было меньше обычного. Вернувшись с обеда, Осима протянул мне большой конверт с распечатанными с компьютера нотами.
— Как же все-таки удобно, — сказал он.
— Спасибо, — поблагодарил я.
— Не мог бы ты на второй этаж кофе отнести? У тебя вкусно получается.
Я сварил еще кофе — без сахара и без сливок, поставил на поднос и пошел на второй этаж к Саэки-сан. Дверь наверху, как всегда, была открыта настежь. Саэки-сан сидела за столом и что-то писала. Когда я поставил кофе на стол, она подняла голову и улыбнулась. Закрыв авторучку колпачком, положила ее перед собой на лист бумаги.
— Ну как тебе здесь? Привыкаешь?
— Постепенно привыкаю, — ответил я.
— Ты сейчас свободен?
— Да.
— Тогда садись вот сюда. — Саэки-сан показала на деревянный стул возле стола. — Давай поговорим.
Снова загрохотало — пока где-то вдалеке, но гроза, похоже, приближалась. Я послушно присел.
— Да, кстати. Тебе сколько лет? Шестнадцать?
— На самом деле — пятнадцать. Только что исполнилось, — ответил я.
— И ты ушел из дома?
— Да.
— А почему, можешь сказать? В чем причина?
Я покачал головой. Ну что на это скажешь?
Саэки-сан в ожидании ответа взяла чашку и отхлебнула кофе.
— Мне показалось, что я там испорчусь, и тогда уже ничего не исправишь, — сказал я.
— Испортишься? — прищурившись, спросила Саэки-сан.
— Да.
Помолчав, она произнесла:
— Как-то странно слышать от человека в твоем возрасте такие слова. Можно сказать, ты меня заинтриговал… Что же все-таки ты хочешь сказать? Что значит — испортишься ?
Я не знал, как ответить. Вот когда нужен Ворона… Но его нигде не было. Приходилось подбирать слова самому. Время шло, но Саэки-сан терпеливо ждала. Сверкнула молния, и через несколько секунд где-то вдалеке загрохотало.
— Я бы стал другим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138
Я набрался духу:
— А можно совсем дурацкий вопрос?
— Совсем дурацкий?
Я покраснел.
— Нелепый.
— Давай, спрашивай. Хоть нелепый, хоть дурацкий. Без разницы.
— Осима-сан… Чтоб я такое кому-то сказал… Сам себе не верю. — Осима чуть наклонил голову. — Как вы думаете, может быть так, что Саэки-сан — моя мать?
Осима молчал. Опершись на стойку, он какое-то время подыскивал слова для ответа. А я слушал, как тикают часы.
— Давай-ка вкратце обобщим, что ты хочешь сказать, — начал он. — Вот что получается. В двадцать лет Саэки-сан в отчаянии уехала из Такамацу, тихо где-то поселилась. Случайно познакомилась с твоим отцом — Коити Тамурой, вышла за него замуж, благополучно произвела тебя на свет, потом, через четыре года, по каким-то причинам тебя бросила и ушла из дому. Затем — загадочный пробел, и через какое-то время она вернулась в родные места, на Сикоку. Так?
— Да.
— Я не взял бы на себя смелость сказать, что этого быть не может. То есть оснований отрицать сейчас твою гипотезу нет. Что за жизнь у нее была все это время — для нас загадка. Говорят, она жила в Токио. Лет ей примерно столько же, сколько твоему отцу. Но в Такамацу она вернулась одна. Впрочем, дочка ее вполне может жить где-нибудь в другом месте, сама по себе. Э-э-э… сколько сейчас твоей сестре?
— Двадцать один.
— Как мне, — сказал Осима. — Но я все-таки не твоя сестра. У меня свои родители есть, и брат. У нас кровная связь, и я им многим обязан. — Он скрестил руки на груди и посмотрел на меня. — Но я вот о чем тебя хотел спросить. Ты вообще свое происхождение по документам проверял? Ведь сразу определить можно, как зовут твою мать, сколько ей лет.
— Конечно, проверял.
— И что? Как ее зовут?
— Никак. Там нет ее имени, — сказал я.
— Нет имени? — удивился Осима. — Такого быть не может.
— Нет. Честное слово. Не знаю, как это получилось. Но по этим бумажкам получается, что матери у меня нет. И сестры тоже. Вписаны только отец и я. Так что по закону я незаконнорожденный. Внебрачное дитя, короче говоря.
— Но ведь мать и сестра точно у тебя были!
Я кивнул:
— До четырех лет. И мать, и сестра. И мы все жили вместе, вчетвером. Я четко помню. Это не выдумка, не игра воображения. А как мне четыре исполнилось, двоих не стало. Ушли.
Я достал из бумажника старую фотографию, на которой мы с сестрой играли на берегу моря. Осима поглядел на нее, улыбнулся и вернул мне.
— «Кафка на пляже», — сказал он.
Кивнув, я положил карточку обратно в бумажник. Ветер за окном разыгрался, по стеклу барабанил дождь. Свет от светильников под потолком рисовал на полу наши с Осимой тени, которые, казалось, плели в перевернутом мире какой-то зловещий тайный заговор.
— А ты помнишь свою мать? Какая она из себя? — спросил Осима. — Ты же до четырех лет жил с ней, неужели совсем ее лица не помнишь?
Я покачал головой:
— Ничего вспомнить не могу. В памяти все как-то размазано, лицо темное, как тень. Почему? Не знаю.
Осима подумал немного и сказал:
— А подробнее не можешь объяснить, почему тебе пришло в голову, что Саэки-сан может быть твоей матерью?
— Может быть, хватит, Осима-сан? — предложил я. — Это все, наверное, мои фантазии.
— Да ладно тебе. Попробуй выговориться. Выкладывай все, что у тебя в голове. А потом уж будем вдвоем решать, фантазии это или нет.
Тень Осимы на полу двигалась в такт его движениям. Только ее рывки выглядели чуть более нарочитыми, чем у человека, которому она принадлежала.
— У нас с Саэки-сан поразительно много совпадений, — сказал я. — Все сходится один к одному, как недостающие фрагменты мозаики. Я это понял, когда слушал «Кафку на пляже». Начать с того, что я оказался здесь, в этой библиотеке. Это судьба. От Накано до Такамацу — по прямой, почти не сворачивая. Ведь это странно, если задуматься.
— Просто сюжет греческой трагедии, честное слово, — заметил Осима.
— И еще я в нее влюбился.
— В Саэки-сан?
— Да. Мне так кажется.
— Кажется? — Осима нахмурил брови. — Кажется, что влюбился? Или кажется, что в Саэки-сан?
Я снова покраснел:
— Не знаю, как объяснить. Все так запутанно. Мне самому пока многое непонятно.
— Но тебе кажется, что ты влюбился в Саэки-сан?
— Да, — сказал я. — Очень сильно.
— Кажется , но очень сильно, да?
Я кивнул.
— И в то же время она, может, тебе матерью приходится.
Я кивнул еще раз.
— Не много ли на тебя одного? Ты же еще мальчишка совсем. Пятнадцать лет. Усы еще не растут. — Осима отхлебнул кофе и осторожно поставил чашку обратно на блюдце. — Я не говорю, что так нельзя, но всему есть предел.
Я молчал.
Приложив палец к виску, Осима задумался. Переплетя пальцы, сложил руки на груди.
— Постараюсь поскорее достать ноты «Кафки на пляже». Ладно, остальное я сам сделаю, а ты иди к себе. Так будет лучше.
В обеденный перерыв я подменял Осиму за стойкой. Дождь не переставал, и посетителей в библиотеке было меньше обычного. Вернувшись с обеда, Осима протянул мне большой конверт с распечатанными с компьютера нотами.
— Как же все-таки удобно, — сказал он.
— Спасибо, — поблагодарил я.
— Не мог бы ты на второй этаж кофе отнести? У тебя вкусно получается.
Я сварил еще кофе — без сахара и без сливок, поставил на поднос и пошел на второй этаж к Саэки-сан. Дверь наверху, как всегда, была открыта настежь. Саэки-сан сидела за столом и что-то писала. Когда я поставил кофе на стол, она подняла голову и улыбнулась. Закрыв авторучку колпачком, положила ее перед собой на лист бумаги.
— Ну как тебе здесь? Привыкаешь?
— Постепенно привыкаю, — ответил я.
— Ты сейчас свободен?
— Да.
— Тогда садись вот сюда. — Саэки-сан показала на деревянный стул возле стола. — Давай поговорим.
Снова загрохотало — пока где-то вдалеке, но гроза, похоже, приближалась. Я послушно присел.
— Да, кстати. Тебе сколько лет? Шестнадцать?
— На самом деле — пятнадцать. Только что исполнилось, — ответил я.
— И ты ушел из дома?
— Да.
— А почему, можешь сказать? В чем причина?
Я покачал головой. Ну что на это скажешь?
Саэки-сан в ожидании ответа взяла чашку и отхлебнула кофе.
— Мне показалось, что я там испорчусь, и тогда уже ничего не исправишь, — сказал я.
— Испортишься? — прищурившись, спросила Саэки-сан.
— Да.
Помолчав, она произнесла:
— Как-то странно слышать от человека в твоем возрасте такие слова. Можно сказать, ты меня заинтриговал… Что же все-таки ты хочешь сказать? Что значит — испортишься ?
Я не знал, как ответить. Вот когда нужен Ворона… Но его нигде не было. Приходилось подбирать слова самому. Время шло, но Саэки-сан терпеливо ждала. Сверкнула молния, и через несколько секунд где-то вдалеке загрохотало.
— Я бы стал другим.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138