— Припадаю к вашим стопам, ваше высочество… — начала принцесса.
— Оставьте это, сударыня! — прервал ее Филипп Орлеанский.
Повелительным жестом он потребовал восстановить в зале тишину; все замолчали. Затем регент обратился к Лагардеру:
— Сударь, вы — дворянин, по крайней мере, утверждаете это. Поступок ваш недостоин дворянина, поэтому вы заплатите за него собственной честью. Вашу шпагу, сударь!
Лагардер утер струившийся по лбу пот. Когда он снял шпагу с перевязью, на глаза его навернулись слезы.
— Боже милостивый! — проворчал Шаверни, который, сам не зная — почему, впал в лихорадочное возбуждение. — По мне, так лучше бы они его убили.
Лагардер передал шпагу маркизу де Бонниве, и Шаверни отвел глаза.
— Мы живем уже не в те времена, когда рыцарей, обвиненных в вероломстве, лишали их рыцарского достоинства. Но дворянство, слава Богу, еще существует, и самое жестокое для солдата наказание — это разжалование. Сударь, отныне вы лишаетесь права носить шпагу. Расступитесь, господа, позвольте ему пройти. Этот человек больше не достоин дышать одним воздухом с вами.
Несколько секунд казалось, что Лагардер обрушит колонны, поддерживающие потолок залы, и, словно Самсон, погребет под обломками филистимлян. На лице его появилось выражение такого страшного гнева, что стоящие рядом расступились скорее от испуга, нежели повинуясь приказанию регента. Но гнев вскоре уступил место тоске, а тоска в свою очередь — холодной решимости, которая была написана на лице Лагардера с самого начала.
— Ваше высочество, — с поклоном заявил он, — я согласен с вашим решением и протестовать против него не буду.
Изгнание и любовь Авроры — вот какая картина промелькнула у него перед глазами. Разве не стоит пострадать ради этого? Среди всеобщего молчания Анри направился к двери. Регент сказал принцессе вполголоса:
— Не беспокойтесь, за ним будут следить.
В центре залы путь Лагардеру преградил принц Гонзаго, только что расставшийся с Перолем.
— Ваше высочество, — обратился принц к герцогу Орлеанскому, — я не пропущу этого человека.
Шаверни пребывал в необычайном волнении. Казалось, его так и подмывает броситься на Гонзаго.
— Ах, если бы у Лагардера была шпага! — прошептал он.
Таранн толкнул локтем Ориоля.
— Маленький маркиз сходит с ума, — вполголоса заметил он.
— Почему вы не хотите пропустить этого человека? — осведомился регент.
— Потому что вы ошиблись, ваше высочество, — ответил Гонзаго. — Лишение дворянства — не наказание для убийц!
Зал заволновался, и регент поднялся с места.
— Этот человек — убийца! — объявил Гонзаго и коснулся своей обнаженной шпагой плеча Лагардера.
И — видит Бог! — шпагу он держал в руке крепко.
Но Лагардер и не пытался его обезоружить.
Среди всеобщей суматохи, когда сторонники Гонзаго принялись что-то кричать и даже делать вид, что хотят броситься на Лагардера, тот вдруг неестественно расхохотался. Отодвинув рукою клинок, он с такою силой стиснул пальцами кисть Гонзаго, что шпага упала на пол. Затем Лагардер подвел, или вернее, подтащил врага к столу и, указывая пальцем на глубокий шрам, видневшийся на разжавшейся от боли кисти, воскликнул:
— Моя отметина! Я узнаю свою отметину! Взгляд регента помрачнел. Все затаили дыхание.
— Гонзаго пропал! — прошептал Шаверни.
Но принц продемонстрировал великолепную дерзость.
— Ваше высочество, — проговорил он, — я ждал этого восемнадцать лет. Филипп, наш брат, скоро будет отомщен. Эту рану я получил, защищая жизнь де Невера.
Пальцы Лагардера разжались, и рука его безвольно упала. Он был сражен. А в зале тем временем поднялся крик:
— Убийца де Невера! Убийца де Невера!
Навайль, Носе, Шуази и прочие переглянулись:
— Этот чертов горбун так нам и сказал!
Принцесса в ужасе закрыла лицо руками и замерла. Она потеряла сознание. Когда по знаку регента стража во главе с Бонниве окружила Лагардера, он, казалось, пришел в себя.
— Подлец! — зарычал он, как лев. — Подлец!
Затем, отбросив шагов на десять Бонниве, который попытался.
— Прочь! Я убью всякого, кто ко мне притронется! И, повернувшись к Филиппу Орлеанскому, он добавил:
— У меня есть охранная грамота вашего королевского высочества.
С этими словами он выхватил из кармана полукафтана документ и развернул его.
— Я свободен при любых обстоятельствах, — громко провозгласил он, — вы сами написали и скрепили подписью.
— Вот это новость! — вырвалось у Гонзаго.
— Но раз был совершен обман… — начали было господа де Трем и де Машо.
Регент жестом велел им замолчать.
— Вы хотите, чтобы правы оказались те, кто утверждает, будто Филипп Орлеанский не держит слова? — вскричал он. — Это написано и скреплено подписью, значит, этот человек свободен. У него есть двое суток, чтобы пересечь границу.
Лагардер не шелохнулся.
— Вы слышали, сударь? — твердо проговорил регент. — Ступайте.
Лагардер медленно разорвал охранную грамоту и швырнул клочки к ногам регента.
— Ваше высочество, — проговорил он, — вы меня не знаете, и я возвращаю вам ваше слово. Из дарованной вами свободы, которая принадлежит мне по праву, я воспользуюсь лишь двадцатью четырьмя часами — их мне хватит, чтобы разоблачить злодея и позволить восторжествовать справедливости. Довольно с меня унижений! Я поднимаю голову и клянусь своим именем — слышите, господа, я клянусь честью Анри де Лагардера, которая нимало не ниже вашей — что завтра в этот же час госпожа Гонзаго получит свою дочь, а Невер будет отмщен. В противном случае я отдамся в руки вашего высочества, и вы сможете созвать суд.
Поклонившись регенту, Лагардер раздвинул в стороны окружавших его гвардейцев и сказал:
— Расступитесь, господа, я хочу воспользоваться своим правом.
Но Гонзаго опередил его и уже куда-то исчез.
— Расступитесь, господа, — повторил Филипп Орлеанский. — А вы, сударь, завтра в этот же час предстанете перед судом, и, клянусь Господом, справедливость восторжествует.
Приспешники Гонзаго потянулись к дверям: их роль здесь была окончена. Регент задумался и, подперев подбородок ладонью, проговорил:
— Очень странное дело, господа.
— Но каков наглец! — пробормотал начальник полиции Машо.
— Или паладин былых времен, — подумал вслух регент. — Завтра увидим.
Безоружный Лагардер спустился в одиночестве по широкой лестнице флигеля на первый этаж. В передней он увидел Пероля, Таранна, Монтобера, Жиронна и прочих приспешников Гонзаго, которые при его появлении прервали разговор на полуслове. Вход в коридор, ведший к Лебреану, сторожили трое гайдуков. Посередине передней стоял Гонзаго с обнаженной шпагой в руке. Двери в сад были отворены. Вся обстановка явственно попахивала западней. Но Лагардер не обратил на это внимание.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180