Я вижу, что вы приказали, и ваша мать покорно последовала за вами. Не отвечайте, Аврора, — остановил он девушку, — время идет, и я не успею уже преподать вам много уроков. Любите же свою мать, повинуйтесь ей. Сегодня вас извиняет ваше отчаяние, но завтра…
— Завтра, Анри, — решительно перебила его девушка, — завтра, если вы умрете, я умру тоже!
Лагардер попятился, и на лице его появилось выражение суровости.
— У меня было утешение, — сказал он, — чуть ли не радость, потому что, покидая этот мир, я мог сказать: «Я оставляю здесь плод трудов своих, и там, на небесах, де Невер протянет мне руку, видя, что я сделал счастливыми его жену и дочь».
— Счастливыми? — повторила Аврора. — Без вас?
И она рассмеялась так, словно рассудок ее помрачился.
— Но я ошибся, — продолжал Лагардер, — у меня нет этого утешения, вы отнимаете у меня эту радость. Выходит, я трудился двадцать лет лишь для того, чтобы в последний час весь мой труд пошел насмарку. Что ж, наше свидание длится уже достаточно долго. Прощайте, мадемуазель де Невер!
В этот миг принцесса, тихонько подойдя к заключенному, поступила по примеру Авроры: она поцеловала его связанные руки.
— И вы же меня защищаете? — прошептала она. Аврора покачнулась, и принцесса обняла дочь.
— Не сокрушайте ей душу! — взмолилась она. — Это все я, моя ревность, моя гордыня…
— Матушка, матушка! — вскричала Аврора. — Вы терзаете мне сердце!
Обе женщины, обессилев, опустились на софу. Лагардер остался стоять.
— Ваша мать ошибается, Аврора, — сказал он. — Сударыня, вы не правы. Ваша гордыня и ревность порождены любовью. Вы вдова де Невера, так кто же, как не я, на миг забыл об этом? Среди нас есть лишь один виноватый — это я!
На благородном лице Анри изобразилось крайнее волнение.
— Послушайте, что я скажу, Аврора, — проговорил он. — Мое преступление длилось всего секунду, и его можно извинить лишь безумной мечтой, мечтой ослепительной и желанной, которая открывала мне врата в рай. Но преступление мое оказалось достаточно серьезным, чтобы свести на нет мою двадцатилетнюю преданность вам. На какую-то секунду я пожелал отнять у матери дочь!
Принцесса потупилась. Аврора спрятала лицо у нее на груди.
— И Господь наказал меня! — вскричал Лагардер. — Он справедлив: я умру!
— Но неужели нет никакой надежды? — воскликнула принцесса, чувствуя, как дочь слабеет в ее объятиях.
— Я умру, — продолжал Лагардер, — в тот миг, когда моя нелегкая жизнь должна была распуститься, словно цветок. Я поступил дурно и понесу за это жестокую кару. Господь особенно гневается на тех, кто пятнает свое доброе дело — я понял это в тюрьме. Какое право имел я не доверять вам, сударыня? Я должен был ввести радостную и смеющуюся дочь через парадные двери вашего дома, я должен был позволить вам целовать ее сколько угодно. И только потом она бы призналась: «Он любит меня и любим мною!» Вот тогда я упал бы перед вами на колени — вот так!
Аврора последовала его примеру.
— И вы благословили бы нас, не так ли, сударыня? — заключил Лагардер.
Принцесса медлила — но дело было не в благословении: она просто не знала, что сказать.
— Вы сделали бы это, милая матушка, — очень тихо сказала Аврора, — и сделаете это теперь, в этот страшный час.
Молодые люди склонили головы. Принцесса, возведя к небу полные слез глаза, воскликнула:
— Господи, сотвори чудо!
Затем, сблизив головы дочери и Лагардера, она поцеловала их со словами:
— Дети мои!
Аврора встала и бросилась матери на шею.
— Мы теперь обручены дважды, Аврора, — сказал Лагардер. — Благодарю вас, сударыня, благодарю, матушка! Я даже не думал, что в таком месте можно плакать от радости! А теперь, — продолжал он, и лицо его сразу изменилось, — нам с вами пора расстаться, Аврора.
Лицо девушки покрылось смертельной бледностью. Она чуть не забыла о том, что привело ее сюда.
— Не навсегда, — с улыбкой добавил Лагардер, — мы увидимся по меньшей мере еще раз. Но я хочу, чтобы вы удалились, Аврора, мне нужно поговорить с вашей матерью.
Мадемуазель де Невер приложила руки Анри к своему сердцу, после чего направилась к оконной нише.
— Сударыня, — обратился осужденный к принцессе Гонзаго, когда Аврора отошла достаточно далеко, — эта дверь может отвориться в любую секунду, а мне нужно еще так много вам сказать. Я знаю, что вы со мною искренни, вы простили меня, но согласитесь ли вы внять мольбе приговоренного к смерти?
— Будете вы жить или погибнете, сударь, — отвечала принцесса, — я готова отдать за вашу жизнь всю свою кровь до последней капли, я клянусь вам честью, что не откажу вам ни в чем. Да, ни в чем, — повторила она после минутного раздумья. — Я попыталась мысленно отыскать хоть что-нибудь в мире, в чем я могла бы вам отказать, — такой вещи не существует.
— Выслушайте же меня, и да отблагодарит вас Бог любовью вашей милой дочери. Я приговорен к смерти — я знаю это, хотя приговор мне еще не прочитали. Не было еще случая, чтобы окончательный приговор Огненной палаты подлежал пересмотру. Хотя нет, один такой случай был: при покойном короле жизнь графа де Боссю, приговоренного за отравление курфюрста Гессенского, была спасена, так как итальянец Гримальди, осужденный за другие преступления, написал госпоже де Ментенон письмо, в котором сознался и в этом отравлении. Но в нашем случае подлинный виновник такого признания не сделает. Впрочем, я собирался говорить с вами вовсе не об этом.
— Если бы оставалась хоть какая-то надежда… — начала госпожа Гонзаго.
— Надежды нет. Сейчас три часа дня, в семь уже стемнеет. В сумерки за мною придет конвой и отведет меня в Бастилию. В восемь вечера я уже буду во внутреннем дворе, где производятся казни.
— Я поняла вас! — вскричала принцесса. — По пути, если мы соберем друзей…
Покачав головой, Лагардер грустно улыбнулся.
— Нет, сударыня, — ответил он, — вы меня не поняла Буду выражаться яснее, я не намерен загадывать вам загадки. Так вот: между Шатле и двором Бастилии, конечной целью моего путешествия, будет одна остановка, и произойдет она на кладбище церкви Сен-Маглуар.
— На кладбище церкви Сен-Маглуар? — вздрогнув, повторила принцесса.
— А разве не следует, — с горькой улыбкой продолжал Лагардер, — чтобы убийца принял публичное покаяние перед могилой своей жертвы?
— Вы, Анри? — вскричала госпожа Гонзаго. — Вы — защитник де Невера, наш ангел-хранитель, наш спаситель?
— Не надо так громко, сударыня. Перед гробницей де Невера будет стоять плаха с топором. Там мне отрубят правую кисть.
Принцесса закрыла лицо ладонями. На другом конце залы Аврора стояла на коленях и, рыдая, молилась.
— Несправедливо, не правда ли, сударыня? Как бы ни было безвестно мое имя, вы поймете тоску моего последнего часа:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180
— Завтра, Анри, — решительно перебила его девушка, — завтра, если вы умрете, я умру тоже!
Лагардер попятился, и на лице его появилось выражение суровости.
— У меня было утешение, — сказал он, — чуть ли не радость, потому что, покидая этот мир, я мог сказать: «Я оставляю здесь плод трудов своих, и там, на небесах, де Невер протянет мне руку, видя, что я сделал счастливыми его жену и дочь».
— Счастливыми? — повторила Аврора. — Без вас?
И она рассмеялась так, словно рассудок ее помрачился.
— Но я ошибся, — продолжал Лагардер, — у меня нет этого утешения, вы отнимаете у меня эту радость. Выходит, я трудился двадцать лет лишь для того, чтобы в последний час весь мой труд пошел насмарку. Что ж, наше свидание длится уже достаточно долго. Прощайте, мадемуазель де Невер!
В этот миг принцесса, тихонько подойдя к заключенному, поступила по примеру Авроры: она поцеловала его связанные руки.
— И вы же меня защищаете? — прошептала она. Аврора покачнулась, и принцесса обняла дочь.
— Не сокрушайте ей душу! — взмолилась она. — Это все я, моя ревность, моя гордыня…
— Матушка, матушка! — вскричала Аврора. — Вы терзаете мне сердце!
Обе женщины, обессилев, опустились на софу. Лагардер остался стоять.
— Ваша мать ошибается, Аврора, — сказал он. — Сударыня, вы не правы. Ваша гордыня и ревность порождены любовью. Вы вдова де Невера, так кто же, как не я, на миг забыл об этом? Среди нас есть лишь один виноватый — это я!
На благородном лице Анри изобразилось крайнее волнение.
— Послушайте, что я скажу, Аврора, — проговорил он. — Мое преступление длилось всего секунду, и его можно извинить лишь безумной мечтой, мечтой ослепительной и желанной, которая открывала мне врата в рай. Но преступление мое оказалось достаточно серьезным, чтобы свести на нет мою двадцатилетнюю преданность вам. На какую-то секунду я пожелал отнять у матери дочь!
Принцесса потупилась. Аврора спрятала лицо у нее на груди.
— И Господь наказал меня! — вскричал Лагардер. — Он справедлив: я умру!
— Но неужели нет никакой надежды? — воскликнула принцесса, чувствуя, как дочь слабеет в ее объятиях.
— Я умру, — продолжал Лагардер, — в тот миг, когда моя нелегкая жизнь должна была распуститься, словно цветок. Я поступил дурно и понесу за это жестокую кару. Господь особенно гневается на тех, кто пятнает свое доброе дело — я понял это в тюрьме. Какое право имел я не доверять вам, сударыня? Я должен был ввести радостную и смеющуюся дочь через парадные двери вашего дома, я должен был позволить вам целовать ее сколько угодно. И только потом она бы призналась: «Он любит меня и любим мною!» Вот тогда я упал бы перед вами на колени — вот так!
Аврора последовала его примеру.
— И вы благословили бы нас, не так ли, сударыня? — заключил Лагардер.
Принцесса медлила — но дело было не в благословении: она просто не знала, что сказать.
— Вы сделали бы это, милая матушка, — очень тихо сказала Аврора, — и сделаете это теперь, в этот страшный час.
Молодые люди склонили головы. Принцесса, возведя к небу полные слез глаза, воскликнула:
— Господи, сотвори чудо!
Затем, сблизив головы дочери и Лагардера, она поцеловала их со словами:
— Дети мои!
Аврора встала и бросилась матери на шею.
— Мы теперь обручены дважды, Аврора, — сказал Лагардер. — Благодарю вас, сударыня, благодарю, матушка! Я даже не думал, что в таком месте можно плакать от радости! А теперь, — продолжал он, и лицо его сразу изменилось, — нам с вами пора расстаться, Аврора.
Лицо девушки покрылось смертельной бледностью. Она чуть не забыла о том, что привело ее сюда.
— Не навсегда, — с улыбкой добавил Лагардер, — мы увидимся по меньшей мере еще раз. Но я хочу, чтобы вы удалились, Аврора, мне нужно поговорить с вашей матерью.
Мадемуазель де Невер приложила руки Анри к своему сердцу, после чего направилась к оконной нише.
— Сударыня, — обратился осужденный к принцессе Гонзаго, когда Аврора отошла достаточно далеко, — эта дверь может отвориться в любую секунду, а мне нужно еще так много вам сказать. Я знаю, что вы со мною искренни, вы простили меня, но согласитесь ли вы внять мольбе приговоренного к смерти?
— Будете вы жить или погибнете, сударь, — отвечала принцесса, — я готова отдать за вашу жизнь всю свою кровь до последней капли, я клянусь вам честью, что не откажу вам ни в чем. Да, ни в чем, — повторила она после минутного раздумья. — Я попыталась мысленно отыскать хоть что-нибудь в мире, в чем я могла бы вам отказать, — такой вещи не существует.
— Выслушайте же меня, и да отблагодарит вас Бог любовью вашей милой дочери. Я приговорен к смерти — я знаю это, хотя приговор мне еще не прочитали. Не было еще случая, чтобы окончательный приговор Огненной палаты подлежал пересмотру. Хотя нет, один такой случай был: при покойном короле жизнь графа де Боссю, приговоренного за отравление курфюрста Гессенского, была спасена, так как итальянец Гримальди, осужденный за другие преступления, написал госпоже де Ментенон письмо, в котором сознался и в этом отравлении. Но в нашем случае подлинный виновник такого признания не сделает. Впрочем, я собирался говорить с вами вовсе не об этом.
— Если бы оставалась хоть какая-то надежда… — начала госпожа Гонзаго.
— Надежды нет. Сейчас три часа дня, в семь уже стемнеет. В сумерки за мною придет конвой и отведет меня в Бастилию. В восемь вечера я уже буду во внутреннем дворе, где производятся казни.
— Я поняла вас! — вскричала принцесса. — По пути, если мы соберем друзей…
Покачав головой, Лагардер грустно улыбнулся.
— Нет, сударыня, — ответил он, — вы меня не поняла Буду выражаться яснее, я не намерен загадывать вам загадки. Так вот: между Шатле и двором Бастилии, конечной целью моего путешествия, будет одна остановка, и произойдет она на кладбище церкви Сен-Маглуар.
— На кладбище церкви Сен-Маглуар? — вздрогнув, повторила принцесса.
— А разве не следует, — с горькой улыбкой продолжал Лагардер, — чтобы убийца принял публичное покаяние перед могилой своей жертвы?
— Вы, Анри? — вскричала госпожа Гонзаго. — Вы — защитник де Невера, наш ангел-хранитель, наш спаситель?
— Не надо так громко, сударыня. Перед гробницей де Невера будет стоять плаха с топором. Там мне отрубят правую кисть.
Принцесса закрыла лицо ладонями. На другом конце залы Аврора стояла на коленях и, рыдая, молилась.
— Несправедливо, не правда ли, сударыня? Как бы ни было безвестно мое имя, вы поймете тоску моего последнего часа:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180