когда они поднялись на крыльцо, вслед за ними появился горбун. Он был необычайно бледен и едва держался на ногах, что, впрочем, не мешало ему хихикать своим пронзительным, скрипучим смешком. Не будь рядом Гонзаго, уродцу явно не поздоровилось бы. Он обратился к принцу, который не обратил внимания, что голос горбуна звучит несколько по-другому:
— Ну-ну, стало быть, он все же пришел?
С этими словами горбун указал скрюченным пальцем на труп, который Жандри укрыл плащом. Гонзаго похлопал горбуна по плечу, тот покачнулся и чуть не упал.
— Да он пьян! — сказал Жиронн.
Все прошли в коридор. Мэтр Лебреан не стал интересоваться именем дворянина, которого выносили на руках, поскольку за ужином он позволил себе лишнего. Люди в Пале-Рояле отличались терпимостью и отсутствием любопытства.
Было около четырех утра. Погашенные плошки дымили. Компания повес рассеялась буквально на глазах. Вместе с Перолем Гонзаго добрался до своего дома. Ориолю, Монтоберу и Жандри было поручено бросить труп в Сену. Они двинулись по улице Пьера Леско. Там оба наши гуляки совсем потеряли присутствие духа. Получив от каждого по пистолю, капрал гвардейцев позволил положить труп на кучу мусора. Там он забрал свой плащ, гуляки оттащили носилки чуть дальше, и все отправились спать.
Вот почему господин де Барбаншуа, понятия не имевший о том, что с ним произошло, проснулся на следующее утро в сточной канаве на улице Пьера Леско в состоянии, описывать которое нет нужды. Именно этот труп несли Ориоль и Мон-тобер на носилках.
Хвастать своим ночным приключением барон не стал, но его ненависть к регентству только усилилась. Во времена покойного короля он раз двадцать оказывался под пиршественным столом, но ничего подобного с ним не случалось. Ковыляя домой к госпоже баронессе, очень о нем тревожившейся, он бормотал себе под нос:
— Ну и нравы! Сыграть подобную шутку с таким человеком, как я. Куда мы идем, я вас спрашиваю?
Последним через дверь в комнате Лебреана вышел горбун. Он очень долго пересекал Двор улыбок, который вовсе не был широк. Выйдя из Фонтанного двора на улицу Сент-Оноре, он не раз присаживался на каменные тумбы, стоящие подле домов. Когда он вставал, из его груди всякий раз вырывался стон. В передней регента произошла ошибка: горбун вовсе не был пьян. Не будь у принца Гонзаго столько других забот, он непременно бы заметил, что в эту ночь зубоскальство горбуна было не самой высшей пробы.
От угла дворца до дома на Певческой улице, где жил де Лагардер, было не более десяти шагов. Чтобы преодолеть это расстояние, горбуну потребовалось десять минут. У него не осталось больше сил. По лестнице, ведущей в комнату Луи, он взбирался на четвереньках. По пути он заметил, что дверь на улицу взломана и распахнута настежь. Дверь в комнату Луи тоже была взломана и распахнута. Горбун вошел в первую комнату. Дверь во вторую комнату, куда никто не смел заходить, была сорвана с петель и валялась на полу. Горбун оперся об косяк и захрипел. Он попытался позвать Франсуазу и Жана Мари, но не смог. Упав на колени, он дополз до сундука, в котором хранился пакет с тремя печатями, описанный нами уже не раз. Сундук был расколот с помощью топора, пакет исчез. Горбун рухнул на пол, словно мученик, ожидающий спасительного последнего удара.
На луврской часовне пробило пять. Начало светать. Медленно, очень медленно горбун, опираясь на руки, сел. Ему удалось расстегнуть черный шерстяной плащ, снять его и стащить оказавшийся под ним белый атласный полукафтан, весь пропитанный кровью. Этот роскошный, но страшно измятый полукафтан в сущности приостановил кровь, сочившуюся из глубокой раны.
С кряхтеньем и стонами горбун дополз до шкафа, где было свежее белье и кувшин с водой.
Теперь он мог хотя бы промыть рану, кровью из которой был пропитан полукафтан.
Полукафтан принадлежал Лагардеру, но рана кровоточила на плече у горбуна.
Он, как сумел, перевязал ее и глотнул воды. Затем присел на корточки: ему немного полегчало.
— Вот так! — прошептал он. — Теперь я один. У меня отняли все — и оружие, и сердце!
Отяжелевшая голова упала на руки. Через несколько мгновений он приподнял ее и проговорил:
— Господи, не оставляй меня! За двадцать четыре часа я должен вновь сделать то, чему посвятил восемнадцать лет!
5. БРАЧНЫЙ КОНТРАКТ
1. И СНОВА ЗОЛОТОЙ ДОМ
В особняке Гонзаго работа не прекращалась всю ночь. Все клетушки были закончены. Наутро явились купцы, чтобы обставить свои четыре квадратных фута. Большая зала тоже была поделена на каморки, в ней стоял острый запах свежестроганых еловых досок. В саду тоже все было переделано. От роскошных аллей не осталось и следа. Лишь тут и там торчало несколько изуродованных деревьев, да на углах улочек, возникших между рядами лачуг, которые появились на месте цветников, кое-где виднелись статуи.
В центре небольшой площади, неподалеку от бывшей конуры Медора и прямо напротив крыльца, виднелась статуя Целомудрия на мраморном пьедестале. Случай — большой насмешник. Кто знает, не появится ли в грядущие века на месте нашей нынешней биржи какой-нибудь незамысловатый памятник?
К рассвету все было готово. Появились и маклеры. Искусство биржевой игры находилось еще в зародыше, но это уже было искусство. Люди волновались, метались, продавали, покупали, жульничали, крали — короче, проворачивали дела.
Окна принцессы Гонзаго, выходившие в сад, были закрыты толстыми ставнями. На окнах же принца были шелковые, шитые золотом занавески. Ни принц, ни принцесса еще не выходили. Господин де Пероль, покои которого были на самом верху, лежал в постели, но не спал. Он только что подсчитал барыш за прошлый день и присовокупил его к содержимому весьма почтенного вида шкатулки, стоявшей у его изголовья. Он был богат, этот преданный господин Пероль, он был скуп или, вернее, жаден, поскольку страстно любил деньги именно за то, что с их помощью можно добыть столько приятных вещей.
Нет нужды говорить, что он был начисто лишен предрассудков. Он загребал обеими руками и рассчитывал к старости сделаться очень важным вельможей. Это был своего рода аббат Дюбуа, но принадлежащий Гонзаго. Аббат Дюбуа, принадлежавший регенту, хотел стать кардиналом. Мы не знаем в точности, до каких пределов простиралось честолюбие немногословного господина де Пероля, однако к тому времени в Англии уже был изобретен новый титул: «Milord Million». Скорее всего, Пероль хотел стать «его светлостью Миллионом».
В этот утренний час к нему с докладом явился Жандри.
Он рассказал, как два эти несчастные новичка, Ориоль и Монтобер, донесли труп Лагардера до моста Марион и там бросили в реку. Половину денег, отпущенных его хозяином для расплаты с негодяями, Пероль присвоил себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180
— Ну-ну, стало быть, он все же пришел?
С этими словами горбун указал скрюченным пальцем на труп, который Жандри укрыл плащом. Гонзаго похлопал горбуна по плечу, тот покачнулся и чуть не упал.
— Да он пьян! — сказал Жиронн.
Все прошли в коридор. Мэтр Лебреан не стал интересоваться именем дворянина, которого выносили на руках, поскольку за ужином он позволил себе лишнего. Люди в Пале-Рояле отличались терпимостью и отсутствием любопытства.
Было около четырех утра. Погашенные плошки дымили. Компания повес рассеялась буквально на глазах. Вместе с Перолем Гонзаго добрался до своего дома. Ориолю, Монтоберу и Жандри было поручено бросить труп в Сену. Они двинулись по улице Пьера Леско. Там оба наши гуляки совсем потеряли присутствие духа. Получив от каждого по пистолю, капрал гвардейцев позволил положить труп на кучу мусора. Там он забрал свой плащ, гуляки оттащили носилки чуть дальше, и все отправились спать.
Вот почему господин де Барбаншуа, понятия не имевший о том, что с ним произошло, проснулся на следующее утро в сточной канаве на улице Пьера Леско в состоянии, описывать которое нет нужды. Именно этот труп несли Ориоль и Мон-тобер на носилках.
Хвастать своим ночным приключением барон не стал, но его ненависть к регентству только усилилась. Во времена покойного короля он раз двадцать оказывался под пиршественным столом, но ничего подобного с ним не случалось. Ковыляя домой к госпоже баронессе, очень о нем тревожившейся, он бормотал себе под нос:
— Ну и нравы! Сыграть подобную шутку с таким человеком, как я. Куда мы идем, я вас спрашиваю?
Последним через дверь в комнате Лебреана вышел горбун. Он очень долго пересекал Двор улыбок, который вовсе не был широк. Выйдя из Фонтанного двора на улицу Сент-Оноре, он не раз присаживался на каменные тумбы, стоящие подле домов. Когда он вставал, из его груди всякий раз вырывался стон. В передней регента произошла ошибка: горбун вовсе не был пьян. Не будь у принца Гонзаго столько других забот, он непременно бы заметил, что в эту ночь зубоскальство горбуна было не самой высшей пробы.
От угла дворца до дома на Певческой улице, где жил де Лагардер, было не более десяти шагов. Чтобы преодолеть это расстояние, горбуну потребовалось десять минут. У него не осталось больше сил. По лестнице, ведущей в комнату Луи, он взбирался на четвереньках. По пути он заметил, что дверь на улицу взломана и распахнута настежь. Дверь в комнату Луи тоже была взломана и распахнута. Горбун вошел в первую комнату. Дверь во вторую комнату, куда никто не смел заходить, была сорвана с петель и валялась на полу. Горбун оперся об косяк и захрипел. Он попытался позвать Франсуазу и Жана Мари, но не смог. Упав на колени, он дополз до сундука, в котором хранился пакет с тремя печатями, описанный нами уже не раз. Сундук был расколот с помощью топора, пакет исчез. Горбун рухнул на пол, словно мученик, ожидающий спасительного последнего удара.
На луврской часовне пробило пять. Начало светать. Медленно, очень медленно горбун, опираясь на руки, сел. Ему удалось расстегнуть черный шерстяной плащ, снять его и стащить оказавшийся под ним белый атласный полукафтан, весь пропитанный кровью. Этот роскошный, но страшно измятый полукафтан в сущности приостановил кровь, сочившуюся из глубокой раны.
С кряхтеньем и стонами горбун дополз до шкафа, где было свежее белье и кувшин с водой.
Теперь он мог хотя бы промыть рану, кровью из которой был пропитан полукафтан.
Полукафтан принадлежал Лагардеру, но рана кровоточила на плече у горбуна.
Он, как сумел, перевязал ее и глотнул воды. Затем присел на корточки: ему немного полегчало.
— Вот так! — прошептал он. — Теперь я один. У меня отняли все — и оружие, и сердце!
Отяжелевшая голова упала на руки. Через несколько мгновений он приподнял ее и проговорил:
— Господи, не оставляй меня! За двадцать четыре часа я должен вновь сделать то, чему посвятил восемнадцать лет!
5. БРАЧНЫЙ КОНТРАКТ
1. И СНОВА ЗОЛОТОЙ ДОМ
В особняке Гонзаго работа не прекращалась всю ночь. Все клетушки были закончены. Наутро явились купцы, чтобы обставить свои четыре квадратных фута. Большая зала тоже была поделена на каморки, в ней стоял острый запах свежестроганых еловых досок. В саду тоже все было переделано. От роскошных аллей не осталось и следа. Лишь тут и там торчало несколько изуродованных деревьев, да на углах улочек, возникших между рядами лачуг, которые появились на месте цветников, кое-где виднелись статуи.
В центре небольшой площади, неподалеку от бывшей конуры Медора и прямо напротив крыльца, виднелась статуя Целомудрия на мраморном пьедестале. Случай — большой насмешник. Кто знает, не появится ли в грядущие века на месте нашей нынешней биржи какой-нибудь незамысловатый памятник?
К рассвету все было готово. Появились и маклеры. Искусство биржевой игры находилось еще в зародыше, но это уже было искусство. Люди волновались, метались, продавали, покупали, жульничали, крали — короче, проворачивали дела.
Окна принцессы Гонзаго, выходившие в сад, были закрыты толстыми ставнями. На окнах же принца были шелковые, шитые золотом занавески. Ни принц, ни принцесса еще не выходили. Господин де Пероль, покои которого были на самом верху, лежал в постели, но не спал. Он только что подсчитал барыш за прошлый день и присовокупил его к содержимому весьма почтенного вида шкатулки, стоявшей у его изголовья. Он был богат, этот преданный господин Пероль, он был скуп или, вернее, жаден, поскольку страстно любил деньги именно за то, что с их помощью можно добыть столько приятных вещей.
Нет нужды говорить, что он был начисто лишен предрассудков. Он загребал обеими руками и рассчитывал к старости сделаться очень важным вельможей. Это был своего рода аббат Дюбуа, но принадлежащий Гонзаго. Аббат Дюбуа, принадлежавший регенту, хотел стать кардиналом. Мы не знаем в точности, до каких пределов простиралось честолюбие немногословного господина де Пероля, однако к тому времени в Англии уже был изобретен новый титул: «Milord Million». Скорее всего, Пероль хотел стать «его светлостью Миллионом».
В этот утренний час к нему с докладом явился Жандри.
Он рассказал, как два эти несчастные новичка, Ориоль и Монтобер, донесли труп Лагардера до моста Марион и там бросили в реку. Половину денег, отпущенных его хозяином для расплаты с негодяями, Пероль присвоил себе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180