Я же являлся единственным и прямым наследником кузена Каноццы, но ему было тогда всего двадцать семь, и он собирался прожить лет до ста. Никогда мне не приходилось встречать человека со столь отменным здоровьем. Вас, я вижу, что-то знобит, друзья мои, выпейте-ка, чтобы придать себе мужества.
Сотрапезники так и сделали: в этом нуждались все.
— Однажды вечером, — продолжал принц Гонзаго, — я пригласил кузена Каноццу на свой виноградник в Сполето. Что за чудное место! А какие там были беседки! Мы провели вечер, сидя на террасе, вдыхая напоенный ароматами воздух и беседуя, кажется, о бессмертии души. Каноцца был стоиком, если не считать вина и женщин. Взошла прекрасная луна, и он, бодрый и веселый, расстался со мною. По-моему, я даже видел, как он садится в карету. Естественно, он был свободен — не так ли? — был волен отправляться куда ему заблагорассудится — на бал, на ужин, всего этого в Италии было предостаточно, на любовное свидание, наконец. Но он был волен и остаться…
Гонзаго допил бокал. Все смотрели на него вопросительно, и он закончил:
— Граф Каноцца, мой кузен, выбрал последнюю из перечисленных мною возможностей — он остался.
Сотрапезники задвигались. Шаверни судорожно сжал свой бокал.
— Остался, — повторил он.
Гонзаго взял из корзины с фруктами персик и бросил маркизу. Персик остался лежать у того на коленях.
— Изучай Италию, кузен! — заметил Гонзаго. Затем, обращаясь к остальным, продолжал:
— Шаверни слишком пьян, чтобы меня понять, но, быть может, это и к лучшему. Изучайте Италию, господа!
С этими словами он принялся катать персики по столу. Каждый из сотрапезников получил таким манером один плод. После этого Гонзаго заговорил, отрывисто и сухо:
— Да, я забыл упомянуть одно любопытное обстоятельство: прежде чем расстаться со мною, мой кузен граф Анибало Каноцца угостился персиком.
Сотрапезники поспешно положили персики на стол. Гонзаго снова наполнил свой бокал. Шаверни последовал его примеру.
— Изучайте Италию, — в третий раз повторил принц, — только там и умеют жить. Уже лет сто там не пользуются дурацкими стилетами. К чему применять насилие? В Италии, если, к примеру, вам нужно убрать с пути девушку — как в нашем случае, — вы просто находите кавалера, который согласится взять ее в жены и увезти неведомо куда. Прекрасно, это в точности как у нас. Если девушка соглашается, все в порядке. Если нет, а в Италии, как и здесь, она имеет на это право, тогда вы отвешиваете ей глубокий поклон и просите прощения за допущенную вольность. Затем вы с почтением ее провожаете. По пути, из чистой галантности, вы просите ее принять у вас букет…
С этими словами Гонзаго взял в руки стоявший на столе букет из живых цветов.
— Разве может она отказаться от букета? — продолжал он, поправляя цветы. — И она удаляется, свободная, как и мой кузен Аннибале, отправляется куда ей будет угодно — к любовнику, подруге, к себе домой. Но она вольна и остаться.
Принц вытянул руку с букетом вперед. Сотрапезники вздрогнули и отшатнулись.
— Она остается? — сквозь зубы процедил Шаверни.
— Остается, — глядя ему в лицо, холодно бросил Гонзаго. Шаверни вскочил.
— Эти цветы отравлены? — вскричал он.
— Садись на место, — расхохотался Гонзаго, — ты пьян. Шаверни утер ладонью струившийся со лба пот.
— Да, — пробормотал он, — должно быть, я и вправду пьян. Иначе…
Он покачнулся. У него закружилась голова.
9. ДЕВЯТЫЙ УДАР
Хозяйским взором Гонзаго оглядел собравшихся.
— Он совсем потерял голову, — проговорил принц. — Ладно, его я извиняю, но если хоть один из вас…
— Она согласится, — для очистки совести тихо проговорил Навайль, — она не откажется от руки Шаверни.
Протест был робким. Он не мог повлиять ни на что. Но другие не решились и на него. Угроза краха уже прозвучала. Дорога позора — так же как дорога мертвецов Бюргера — гладка) А в ту эпоху оживленной торговли разорение свершалось быстро и неотвратимо.
Теперь Гонзаго знал, что ему позволено все. Эти люди стали его сообщниками. Теперь у него была своя армия. Принц поставил букет на место.
— Можете не беспокоиться, — проговорил он, — мы с вами заодно. Но есть кое-что и посерьезнее. Скоро пробьет девять.
— Узнали что-нибудь новое, ваша светлость? — поинтересовался Пероль.
— Ничего. Я лишь принял надлежащие меры: все подходы к домику охраняются. Готье с пятеркой молодцов стоят у входа в переулок, Кит и еще двое — у ворот в сад. В прихожей дежурят вооруженные слуги.
— А эти два шута? — осведомился Навайль.
— Плюмаж и Галунье? Я не доверил им ни один из постов. Они ждут, как и мы, вон там.
И принц указал в сторону входа на галерею, где после его появления все люстры были погашены. Одновременно с этим двери, ведущие на галерею, оставались распахнутыми.
— Кого мы все ждем — и они, и мы? — неожиданно спросил Шаверни, в чьем пасмурном взгляде вдруг зажегся осмысленный огонек.
— Тебя, кузен, ведь не было здесь вчера, когда я получил это письмо? — ответил вопросом на вопрос Гонзаго.
— Нет. Так кого же вы ждете?
— Того, кто займет это место, — ответил принц, указывая на кресло, пустовавшее с начала ужина.
— Переулок, сад, прихожая, лестница — везде полно вооруженных людей, — с презрением в голосе проговорил Шаверни. — И все это ради одного человека?
— Этого человека зовут Лагардер, — с непроизвольной значительностью произнес Гонзаго.
— Лагардер? — переспросил Шаверни. Затем добавил, ни к кому не обращаясь:
— Я его ненавижу, но когда он поверг меня наземь, то потом сжалился.
Гонзаго, чтобы лучше слышать, наклонившийся к кузену, лишь покачал головой. Затем выпрямился и проговорил:
— Господа, как по-вашему: достаточны принятые мною меры или нет?
Шаверни пожал плечами и рассмеялся.
— Двадцать против одного! — проворчал Навайль. — Что ж, это вполне честно.
— Черт возьми! — воскликнул Ориоль, несколько успокоенный внушительной численностью гарнизона. — А мы и не боялись!
— Как вы полагаете, — снова заговорило Гонзаго, — двадцати человек достаточно, чтобы его подстеречь исхватить, живого или мертвого?
— Даже слишком, ваша светлость! Более чем достаточно! — послышались возгласы сотрапезников.
— Тогда вы можете пообещать, что никто не упрекнет меня потом в недостатке осторожности?
— Уж за это-то я ручаюсь! — воскликнул Шаверни. — Если вам чего-то и недостает, то уж никак не осторожности.
— Я хотел, чтобы вы подтвердили правильность моих действий, — сказал Гонзаго. — А хотите, теперь я выскажу вам свое мнение?
— Конечно, ваша светлость!
Сотрапезники снова принялись за шампанское. Принц Гонзаго встал.
— Мое мнение заключается в том, — медленно и серьезно произнес он, — что все это впустую. Этого человека я знаю. Он сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180
Сотрапезники так и сделали: в этом нуждались все.
— Однажды вечером, — продолжал принц Гонзаго, — я пригласил кузена Каноццу на свой виноградник в Сполето. Что за чудное место! А какие там были беседки! Мы провели вечер, сидя на террасе, вдыхая напоенный ароматами воздух и беседуя, кажется, о бессмертии души. Каноцца был стоиком, если не считать вина и женщин. Взошла прекрасная луна, и он, бодрый и веселый, расстался со мною. По-моему, я даже видел, как он садится в карету. Естественно, он был свободен — не так ли? — был волен отправляться куда ему заблагорассудится — на бал, на ужин, всего этого в Италии было предостаточно, на любовное свидание, наконец. Но он был волен и остаться…
Гонзаго допил бокал. Все смотрели на него вопросительно, и он закончил:
— Граф Каноцца, мой кузен, выбрал последнюю из перечисленных мною возможностей — он остался.
Сотрапезники задвигались. Шаверни судорожно сжал свой бокал.
— Остался, — повторил он.
Гонзаго взял из корзины с фруктами персик и бросил маркизу. Персик остался лежать у того на коленях.
— Изучай Италию, кузен! — заметил Гонзаго. Затем, обращаясь к остальным, продолжал:
— Шаверни слишком пьян, чтобы меня понять, но, быть может, это и к лучшему. Изучайте Италию, господа!
С этими словами он принялся катать персики по столу. Каждый из сотрапезников получил таким манером один плод. После этого Гонзаго заговорил, отрывисто и сухо:
— Да, я забыл упомянуть одно любопытное обстоятельство: прежде чем расстаться со мною, мой кузен граф Анибало Каноцца угостился персиком.
Сотрапезники поспешно положили персики на стол. Гонзаго снова наполнил свой бокал. Шаверни последовал его примеру.
— Изучайте Италию, — в третий раз повторил принц, — только там и умеют жить. Уже лет сто там не пользуются дурацкими стилетами. К чему применять насилие? В Италии, если, к примеру, вам нужно убрать с пути девушку — как в нашем случае, — вы просто находите кавалера, который согласится взять ее в жены и увезти неведомо куда. Прекрасно, это в точности как у нас. Если девушка соглашается, все в порядке. Если нет, а в Италии, как и здесь, она имеет на это право, тогда вы отвешиваете ей глубокий поклон и просите прощения за допущенную вольность. Затем вы с почтением ее провожаете. По пути, из чистой галантности, вы просите ее принять у вас букет…
С этими словами Гонзаго взял в руки стоявший на столе букет из живых цветов.
— Разве может она отказаться от букета? — продолжал он, поправляя цветы. — И она удаляется, свободная, как и мой кузен Аннибале, отправляется куда ей будет угодно — к любовнику, подруге, к себе домой. Но она вольна и остаться.
Принц вытянул руку с букетом вперед. Сотрапезники вздрогнули и отшатнулись.
— Она остается? — сквозь зубы процедил Шаверни.
— Остается, — глядя ему в лицо, холодно бросил Гонзаго. Шаверни вскочил.
— Эти цветы отравлены? — вскричал он.
— Садись на место, — расхохотался Гонзаго, — ты пьян. Шаверни утер ладонью струившийся со лба пот.
— Да, — пробормотал он, — должно быть, я и вправду пьян. Иначе…
Он покачнулся. У него закружилась голова.
9. ДЕВЯТЫЙ УДАР
Хозяйским взором Гонзаго оглядел собравшихся.
— Он совсем потерял голову, — проговорил принц. — Ладно, его я извиняю, но если хоть один из вас…
— Она согласится, — для очистки совести тихо проговорил Навайль, — она не откажется от руки Шаверни.
Протест был робким. Он не мог повлиять ни на что. Но другие не решились и на него. Угроза краха уже прозвучала. Дорога позора — так же как дорога мертвецов Бюргера — гладка) А в ту эпоху оживленной торговли разорение свершалось быстро и неотвратимо.
Теперь Гонзаго знал, что ему позволено все. Эти люди стали его сообщниками. Теперь у него была своя армия. Принц поставил букет на место.
— Можете не беспокоиться, — проговорил он, — мы с вами заодно. Но есть кое-что и посерьезнее. Скоро пробьет девять.
— Узнали что-нибудь новое, ваша светлость? — поинтересовался Пероль.
— Ничего. Я лишь принял надлежащие меры: все подходы к домику охраняются. Готье с пятеркой молодцов стоят у входа в переулок, Кит и еще двое — у ворот в сад. В прихожей дежурят вооруженные слуги.
— А эти два шута? — осведомился Навайль.
— Плюмаж и Галунье? Я не доверил им ни один из постов. Они ждут, как и мы, вон там.
И принц указал в сторону входа на галерею, где после его появления все люстры были погашены. Одновременно с этим двери, ведущие на галерею, оставались распахнутыми.
— Кого мы все ждем — и они, и мы? — неожиданно спросил Шаверни, в чьем пасмурном взгляде вдруг зажегся осмысленный огонек.
— Тебя, кузен, ведь не было здесь вчера, когда я получил это письмо? — ответил вопросом на вопрос Гонзаго.
— Нет. Так кого же вы ждете?
— Того, кто займет это место, — ответил принц, указывая на кресло, пустовавшее с начала ужина.
— Переулок, сад, прихожая, лестница — везде полно вооруженных людей, — с презрением в голосе проговорил Шаверни. — И все это ради одного человека?
— Этого человека зовут Лагардер, — с непроизвольной значительностью произнес Гонзаго.
— Лагардер? — переспросил Шаверни. Затем добавил, ни к кому не обращаясь:
— Я его ненавижу, но когда он поверг меня наземь, то потом сжалился.
Гонзаго, чтобы лучше слышать, наклонившийся к кузену, лишь покачал головой. Затем выпрямился и проговорил:
— Господа, как по-вашему: достаточны принятые мною меры или нет?
Шаверни пожал плечами и рассмеялся.
— Двадцать против одного! — проворчал Навайль. — Что ж, это вполне честно.
— Черт возьми! — воскликнул Ориоль, несколько успокоенный внушительной численностью гарнизона. — А мы и не боялись!
— Как вы полагаете, — снова заговорило Гонзаго, — двадцати человек достаточно, чтобы его подстеречь исхватить, живого или мертвого?
— Даже слишком, ваша светлость! Более чем достаточно! — послышались возгласы сотрапезников.
— Тогда вы можете пообещать, что никто не упрекнет меня потом в недостатке осторожности?
— Уж за это-то я ручаюсь! — воскликнул Шаверни. — Если вам чего-то и недостает, то уж никак не осторожности.
— Я хотел, чтобы вы подтвердили правильность моих действий, — сказал Гонзаго. — А хотите, теперь я выскажу вам свое мнение?
— Конечно, ваша светлость!
Сотрапезники снова принялись за шампанское. Принц Гонзаго встал.
— Мое мнение заключается в том, — медленно и серьезно произнес он, — что все это впустую. Этого человека я знаю. Он сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180