На стене висели шесть длинных рапир в ножнах.
И у всех на лбу было написано яркими письменами слово «наемный убийца». Бронзовые лица, дерзкие взгляды, устрашающие усы. Если бы сюда случайно забрел почтенный горожанин, то, едва увидев профили этих забияк, тут же хлопнулся бы без чувств.
За первым столом, у дверей, сидели трое, и все трое, судя по их лицам, были испанцами. За следующим столом расположился итальянец со шрамом от лба до подбородка, а напротив него хмурый прохвост, акцент которого выдавал его немецкое происхождение. Третий стол занимал мужлан с длинными нечесаными волосами, изъяснявшийся с картавым бретонским выговором.
Трое испанцев звались Сальданья, Пинто и Пепе по прозвищу Матадор; все трое были esgrimidores, один из Мурсии, второй из Севильи, а третий из Памплоны. Итальянец был наемный убийца из Сполето и звался Джузеппе Фаэнца. Немца звали штаупиц, а бретонца Жоэль де Жюган. Собрал этих шестерых мастеров шпаги господин де Пероль. Они все были знакомы с ним.
Когда мэтр Плюмаж и брат Галунье, поставив своих жалких скакунов в конюшню, вошли в «Адамово яблоко», первым их побуждением, как только они узрели это достойнейшее общество, было тотчас же выскочить. Низкий зальчик освещало одно-единственное окошко, и клубы табачного дыма еще усугубляли полумрак. Первое, что бросилось в глаза нашим друзьям — худые профили, усы торчком и рапиры на стене. Но в тот же миг шесть хриплых голосов возгласили:
— Мэтр Плюмаж!
— Брат Галунье!
И все это сопровождалось отборными ругательствами-проклятьями, имеющими хождение в Папском государстве, на берегах Рейна, в Кемпер-Корантене, Мурсии, Наварре и Андалусии.
Плюмаж приложил руку козырьком к глазам.
— Битый туз! — воскликнул он. — Todos camarados!
— Все старые друзья! — перевел еще чуть-чуть дрожащим голосом Галунье.
Галунье от рождения был трусоват, но необходимость заставила его стать смельчаком. Из-за любого пустяка он мог пойти гусиной кожей, но дрался при этом, как черт.
Начался обмен рукопожатиями, настоящими мужскими рукопожатиями, от которых белеет кожа на руках и ноют пальцы; начались крепкие объятия; приходили в теснейшее соприкосновение шелк камзолов, вытертое сукно, облезлый бархат. В костюмах этих храбрецов можно обнаружить все, кроме белого белья.
В наши дни учителя фехтования или, выражаясь их языком, господа преподаватели науки фехтования, являются благонравными предпринимателями, добродетельными мужьями, прекрасными отцами и честно исполняют свои обязанности.
В семнадцатом же веке виртуоз колющих и режущих ударов был либо любимцем придворных и горожан, либо бедняком, которому приходилось крутиться и пускаться во все тяжкие, чтобы выпить свою порцию дрянного вина в скверной харчевне.
Середины здесь не было.
Наши друзья, собравшиеся в «Адамовом яблоке», наверно, знавали лучшие времена. Но солнце удачи для них закатилось. Явно, одна и та же гроза поразила их всех.
До появления Плюмажа и Галунье между тремя группами никаких дружеских сношений не было. Бретонец никого не знал. Немец поддерживал разговор только с итальянцем, а трое испанцев попивали вино в гордом обособлении. Но Париж уже и тогда был центром всех искусств. Такие люди, как Плюмаж-младший и Амабль Галунье, державшие открытый дом на улице Круа-де-Пти-Шан напротив Пале-Рояля, были известны всем виртуозам шпаги в целой Европе. Они послужили связующим звеном между тремя группами, которым сам Бог велел познакомиться и поладить. Лед был сломан, столы сдвинуты, кувшины тоже, и начались представления по всей форме.
Каждый сообщил свои титулы. Услышь их посторонний человек, у него волосы встали бы дыбом! Эти шесть рапир, висящих на стене, прикончили больше христианских душ, чем мечи всех палачей Франции и Наварры.
Бретонец, будь он гуроном, носил бы на поясе две-три дюжины скальпов; сполетанцу в снах могли являться десятка два с лишним призраков, а немец прикончил двух гауграфов, трех маркграфов, пятерых рейнграфов, одного ландграфа и теперь искал бургграфа.
Но все это было ничто в сравнении с испанцами, которые просто купались в крови своих бесчисленных жертв. Пепе-Убийца, он же Матадор, по его словам, меньше трех человек одним махом не протыкал.
К чести гасконца и нормандца, мы можем отозваться о них лишь самым лестным образом: в кругу этих фанфаронов они пользовались всеобщим уважением.
Когда были опустошены все кувшины и шумная похвальба несколько поутихла, Плюмаж обратился к собравшимся:
— А теперь, красавчики мои, потолкуем о наших делах. Позвали служанку, которая с трепетом приближалась к этим каннибалам, и велели ей принести еще вина. Это была толстая брюнетка с небольшой косиной. Галунье сразу нацелил на нее артиллерию своих влюбленных взглядов; он хотел было пойти за нею под предлогом, что, дескать, надо бы проследить, чтобы она нацедила вина похолодней, но Плюмаж ухватил его за шиворот.
— Ты обещал властвовать над своими страстями, дружок, — с укоризной промолвил он.
Тяжело вздохнув, брат Галунье сел. Когда толстуха принесла вино, ее отослали, велев более не возвращаться.
— Красавчики мои, — начал Плюмаж-младший, — мы с братом Галунье не ожидали встретить столь блистательное общество здесь, вдали от городов, от многолюдных столиц, где обычно вы и применяете свои таланты.
— Скажи-ка, — прервал его наемный убийца из Сполето, — Плюмаж, саго mio, известны ли тебе города, где сейчас есть работа?
И все остальные согласно закивали с видом людей, полагающих, что их достоинства недостаточно вознаграждаются. Сальданья поинтересовался:
— А ты не знаешь, зачем нас тут собрали?
Гасконец открыл было рот для ответа, но почувствовал, как брат Галунье наступил ему на ногу.
Плюмаж-младший, хоть и считался в этой паре номинальным главой, имел обыкновение следовать советам своего помощника, осторожного и благоразумного нормандца.
— Я знаю только, — начал он, — что нас вызвали…
— Это я, — прервал его Штаупиц.
— И что обычно, — продолжал Плюмаж, — когда вызывают нас с братом Галунье, надо кого-то прикончить.
— Caramba! — воскликнул убийца. — Когда дело поручают мне, других звать нет нужды!
Каждый принялся развивать эту тему в меру своего красноречия и хвастливости, после чего Плюмаж подвел итог:
— Так что же, нам придется иметь дело с целой армией?
— Нет, мы будем иметь дело с одним-единственным дворянином, — ответил Штаупиц.
Штаупиц был приближен к особе господина де Пероля, доверенного лица принца Филиппа Гонзаго.
Это заявление было встречено взрывом хохота.
Плюмаж и Галунье смеялись громче других, но нога нормандца все так же оставалась на сапоге гасконца.
Это означало: «Позволь, я поведу».
Галунье с самым простодушным видом поинтересовался:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180