— Берришон, мой бедный мальчик, — продолжала женщина, — рассказывал нам обо всем: как Невер и Лагардер встретились, чтобы сразиться, и как Лагардер защищал Невера целых полчаса от двух десятков головорезов, вооруженных, с позволения сказать, ваша светлость, до самых зубов.
Аврора де Келюс знаком велела ей замолчать. Душераздирающие воспоминания лишили ее сил. Она обратила свой полный слез взор к алтарю.
— Филипп! — прошептала она. — Любимый мой супруг, все это было словно вчера! Годы промелькнули как часы! Это было вчера! Рана в моей душе кровоточит и никак не затягивается.
Глаза доньи Крус, с благоговением наблюдавшей за этим страшным горем, вспыхнули. В жилах девушки текла горячая кровь, которая заставляла сердце биться чаще и возвышала душу до героических порывов.
Госпожа Франсуаза по-матерински покачала головой.
— Время есть время, — проговорила она. — Все мы смертны. Нельзя так травить себе душу прошлым.
Берришон, вертя в руке свою шапочку, заметил:
— Моя милая бабушка говорит, как настоящий проповедник.
— И когда шевалье де Лагардер, — продолжала Франсуаза, — лет пять назад вернулся сюда и спросил, не соглашусь ли я пойти в услужение к дочери покойного герцога, я сразу согласилась. Почему? Да потому, что мой сын Берришон рассказал мне, как оно было. Умирающий герцог окликнул шевалье по имени и назвал его своим братом.
Принцесса прижала руки к груди.
— И еще, — говорила Франсуаза, — он сказал: «Будь отцом для моей дочери и отомсти за меня». Берришон никогда не врал, благородная госпожа. Да и что за прок ему было врать? Вот мы и отправились вместе с Жаном Мари. Шевалье де Лагардер считал, что Аврора уже слишком взрослая, чтобы жить с ним одной.
— И он хотел, — вмешался Жан Мари, — чтобы у мадемуазель был паж.
Франсуаза улыбнулась и пожала плечами.
— Мальчик любит поболтать, — сказала она, — извините его, благородная госпожа. И вот мы отправились в Мадрид, испанскую столицу. Господи, как я плакала, когда увидела бедную девочку! Вылитый молодой господин! Но об этом я должна была помалкивать. Господин шевалье ничего и слышать не хотел.
— А как все то время, что вы жили вместе, — помедлив, спросила принцесса, — вел себя этот человек, господин де Лагардер?
— Господи Боже, — воскликнула Франсуаза, — да что вы, благородная госпожа, ничего такого не было и в помине, клянусь собственным спасением! Я тоже так подумала бы, ведь мы с вами матери, но за шесть лет я полюбила господина шевалье, словно он мне родной, даже сильнее. Если бы такие подозрения появились у кого другого, а не у вас… Простите меня, — опомнилась почтенная женщина и сделала реверанс, — я забыла, с кем говорю. Этот человек — просто святой, сударыня, рядом с ним ваша дочь была в полной безопасности, словно рядом с собственной матерью. Он был воплощением уважения, доброты и нежности, ласков и чист!
— Вы правильно делаете, что защищаете того, кто достоин лишь всяческого порицания, — холодно проговорила принцесса. — Но я хочу знать все до мельчайших подробностей. Моя дочь вела уединенный образ жизни?
— Одна, всегда одна. Одиночество ее даже печалило. И можете мне поверить…
— Что такое? — насторожилась Аврора де Келюс. Госпожа Франсуаза бросила взгляд на донью Крус; та стояла все так же неподвижно.
— Послушайте, — продолжала почтенная женщина, — девчонка, которая пела и плясала на площади Пласа-Санта, неподходящая компания для наследницы герцога.
Принцесса повернулась к донье Крус и увидела, что у той на ресницах блестят слезы.
— Значит, вам больше не в чем упрекнуть своего хозяина? — спросила принцесса.
— Упрекнуть? — возопила госпожа Франсуаза. — Да никакой это не упрек! К тому же девчонка приходила не так часто, и я всегда следила…
— Ладно, моя милая, — перебила принцесса, — благодарю вас, ступайте. Вы и ваш внук будете отныне жить у меня в доме.
— На колени! — вскричала Франсуаза Берришон и сильно толкнула Жана Мари.
Принцесса остановила ее благородный порыв, и по ее знаку Мадлена Жиро увела из комнаты старуху и ее наследника. Донья Крус тоже направилась к двери.
— Куда же вы, Флор? — спросила принцесса.
Но донья Крус не остановилась, как будто ничего не слышала.
Принцесса обратилась к ней снова:
— Разве вас не зовут так? Идите сюда, Флор, я хочу вас поцеловать.
Девушка заколебалась; тогда принцесса встала и обняла ее. Донья Крус почувствовала, что лицо принцессы залито слезами.
— Она любит вас, — шептала счастливая мать, — это написано здесь, на этих страницах, которые теперь всегда будут лежать у моего изголовья; в них она излила свою душу. Вы, цыганка, ее любимая подруга. Вам повезло больше, чем мне, вы видели ее еще девочкой. Скажите, Флор, она была хороша собой?
И, не дав цыганке ответить, принцесса продолжала с материнской страстностью, могучей и глубокой:
— Я хочу полюбить все, что любит она. Я люблю тебя, Флор, моя вторая дочь. Поцелуй меня. А ты — ты сможешь меня полюбить? Если бы ты знала, как я счастлива, как мне хотелось бы, чтобы все кругом было радостно! И даже этого человека — понимаешь, Флор? — человека, который отобрал у меня сердце дочери, я готова полюбить, раз она этого хочет!
5. СЕРДЦЕ МАТЕРИ
Донья Крус улыбнулась сквозь слезы. Принцесса, как безумная, прижала ее к груди.
— Поверишь ли, Флор, — прошептала она, — что ее я пока не смею так целовать. Не сердись: целуя твой лоб и щеки, я целую ее.
Внезапно принцесса отстранилась, чтобы получше разглядеть цыганку.
— Так ты плясала на площадях, девочка? — задумчиво проговорила она. — У тебя ведь нет семьи. Неужто я любила бы ее меньше, если бы она жила, как ты? Боже, Боже, каким безумным может быть рассудок! На днях я сказала: «Если дочь де Невера хоть на миг позабыла о гордости своего рода…» Нет, дальше повторять я не стану, у меня стынет кровь, когда я подумаю, что Господь мог поймать меня на слове.
Принцесса повлекла девушку к алтарю и встала на колени.
— Невер! Невер! — воскликнула она. — Я вновь обрела твою дочь, нашу дочь! Скажи же Господу, что сердце мое преисполнено радости и благодарности!
В эту минуту принцессу не узнал бы даже ее лучший друг. Кровь окрасила румянцем ее щеки. Она была опять молода и прекрасна, ее взор сиял, хрупкое тело волновалось и трепетало. Голос принцессы приобрел мягкие, приятные краски. На какой-то миг она забылась в восторге.
— Ты христианка, Флор? — через несколько мгновений спросила принцесса. — Да, теперь я вспомнила, она писала, что ты христианка. Сколь благ наш Господь, не правда ли? Дай сюда ладони, пощупай, как стучит мое сердце.
— Ах, — воскликнула, заливаясь слезами, бедная цыганка, — если бы у меня была такая мать, как вы, сударыня!
Принцесса снова прижала ее к сердцу.
— Она говорила с тобою обо мне?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180