Гонзаго уголком глаза следил за ними, одновременно делая вид, что поглощен лежащими перед ним бумагами. Среди них находился и большой конверт с тремя печатями, висевшими на шнурках.
— Ваше королевское высочество, — снова заговорила принцесса, — не соизволили также принять во внимание мое письмо.
— Какое письмо? — тихо спросил герцог Орлеанский. Взгляд принцессы Гонзаго непроизвольно обратился в сторону мужа.
— Должно быть, мое письмо перехватили… — начала она.
— Сударыня, — поспешно перебил ее регент, — еще ничего не окончено, все в таком же состоянии, как было, так что действуйте смело, руководствуясь своим достоинством и совестью. Отныне между вами и мною не может встать ничто.
Затем, повысив голос, регент, прежде чем отправиться на свое место, проговорил:
— Это большой день для вас, сударыня, и мы просили вас присутствовать здесь не только потому, что вы — супруга нашего кузена Гонзаго. Настал час отомстить за Невера: его убийца умрет.
— Ах, ваше королевское высочество! — вырвалось у принцессы. — Если б вы прочли мое письмо…
Регент повел принцессу к ее креслу.
— Я соглашусь на все, что вы ни попросите, — торопливо прошептал он. — Господа, прошу вас занять места, — добавил он уже в полный голос.
Наконец регент добрался до своего места. Президент де Ламуаньон шепнул ему на ухо несколько слов.
— Я большой любитель порядка, — ответил ему Филипп Орлеанский, — так что все будет сделано по всей форме, и я надеюсь, мы вскоре будем приветствовать истинную наследницу де Невера.
С этими словами он уселся, надел шляпу и предоставил начать заседание президенту. Президент предоставил слово господину Гонзаго. И тут случилось нечто странное. На улице дул южный ветер. Его порывы время от времени доносили жалобный звук колокола от церкви Сент-Шапель, и тогда казалось, что колокол звонит в прихожей. Снаружи доносился и смутный гул. Колокол взывал к толпе, которая уже заняла свое место на улицах. И когда Гонзаго поднялся, чтобы держать речь, колокол прозвенел так отчетливо, что на несколько секунд все невольно умолкли. На улицах толпа криками приветствовала колокольный звон.
— Ваше королевское высочество, господа, — начал Гонзаго. — Моя жизнь всегда была на ладони. Против меня удобно вести тайные происки: я никогда не в силах вовремя их предугадать, для этого мне не хватает хитрости. Совсем недавно вы видели, с какой страстью я пытался доискаться правды. Сегодня сей красивый порыв несколько угас. Я устал от обвинений, которые копятся против меня где-то во мраке. Я устал все время сталкиваться со слепыми подозрениями или гнусными и трусливыми наветами. Я представил вам девушку, которая, по моему глубокому убеждению — и я готов повторять это снова и снова, — является истинной наследницей де Невера. Но напрасно я искал ее там, где она должна была находиться. Его королевское высочество знает, что сегодня утром я сложил с себя обязанности ее опекуна. Мне не важно, явится она сюда или нет. У меня лишь одна забота — показать всем, кто проявил в этом деле прямодушие, честь и величие души.
Взяв со стола сложенный документ, он добавил:
— Я принес сюда доказательство, на которое указала сама госпожа принцесса, — это лист, вырванный из метрической книги часовни замка Келюс. Вот он, в этом конверте с тремя печатями. Свой документ я представил, теперь пусть госпожа принцесса представит свой.
Еще раз поклонившись собранию, принц сел. В зале послышалось шушуканье. Теперь у Гонзаго не было такой горячей поддержки, как в прошлый раз. Но и зачем? Гонзаго ничего не просил, он лишь хотел доказать свою честность. И это доказательство лежало на столе, вещественное доказательство, которое никто не мог отвергнуть.
— Мы ждем, — проговорил регент, склонившись вперед между президентом де Ламуаньоном и маршалом де Виллеруа, — мы ждем ответа госпожи принцессы.
— Если госпожа принцесса изволит доверить мне свои доказательства… — начал кардинал де Бисси.
Аврора де Келюс встала.
— Ваше высочество, — начала она, — у меня есть дочь, равно и доказательства ее рождения. Пусть все, кто видел мои слезы, посмотрят на меня, и поймут, как я рада встрече со своим ребенком.
— Но доказательства, о которых вы упомянули, сударыня… — перебил президент де Ламуаньон.
— Эти доказательства будут представлены совету, — отвечала принцесса, — как только его королевское высочество изволит исполнить покорнейшую просьбу вдовы де Невера.
— Но до сих пор, — отозвался регент, — я не получал никакого прошения от вдовы де Невера.
Принцесса твердо посмотрела на Гонзаго.
— Что за великая и прекрасная вещь дружба, — проговорила она. — Два дня все, кто болеет за меня, твердят: «Не обвиняйте своего мужа, не обвиняйте своего мужа!» Это, без сомнения, означает одно: дружба со столь великим человеком делает его светлость принца неуязвимым. Поэтому я не стану никого обвинять, а лишь скажу, что отправила его королевскому высочеству свое покорнейшее прошение, а чья-то рука — мне неизвестно, чья именно, — перехватила мое письмо.
Гонзаго позволил себе улыбнуться — безропотно и покорно.
— Так что же вы от нас хотите, сударыня? — осведомился регент.
— В прошении, ваше высочество, — ответила принцесса, — я взывала к иной дружбе. Я никого не обвиняла, я лишь молила. Я написала вашему королевскому высочеству, что публичного покаяния у гробницы недостаточно.
Лицо Гонзаго вытянулось.
— Я написала вашему королевскому высочеству, — продолжала принцесса, — что необходимо публичное покаяние — более достойное и полное, и просила вас велеть сделать так, чтобы преступник выслушал приговор, стоя на коленях здесь, в доме де Невера, перед главою государства и почтенным советом.
Гонзаго был вынужден прикрыть глаза, чтобы никто не заметил, какие молнии они мечут. Принцесса солгала. Гонзаго знал это лучше, чем кто-либо: письмо, написанное ею регенту и перехваченное им, лежало у него в кармане. В письме принцесса утверждала, что Лагардер невиновен, и торжественно ручалась за него — вот и все. К чему же эта ложь? Какая опасность таится за этой уловкой? Впервые в жизни Гонзаго почувствовал, как похолодела кровь у него в жилах от страшной и неведомой опасности. Ему казалось, что под ногами у него заложена готовая взорваться мина. Но он не знал, где ее искать, чтобы предотвратить взрыв. Пропасть была где-то рядом, но где? На дворе уже смеркалось. Теперь каждое неверное движение могло его выдать. Он догадывался, что на него устремлены взгляды всей залы. Принцу стоило небывалых усилий сохранить спокойствие. Он выжидал.
— Но это не принято, — сказал президент де Ламуаньон. Гонзаго чуть было не бросился ему на шею.
— Какими мотивами руководствуется госпожа принцесса?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180
— Ваше королевское высочество, — снова заговорила принцесса, — не соизволили также принять во внимание мое письмо.
— Какое письмо? — тихо спросил герцог Орлеанский. Взгляд принцессы Гонзаго непроизвольно обратился в сторону мужа.
— Должно быть, мое письмо перехватили… — начала она.
— Сударыня, — поспешно перебил ее регент, — еще ничего не окончено, все в таком же состоянии, как было, так что действуйте смело, руководствуясь своим достоинством и совестью. Отныне между вами и мною не может встать ничто.
Затем, повысив голос, регент, прежде чем отправиться на свое место, проговорил:
— Это большой день для вас, сударыня, и мы просили вас присутствовать здесь не только потому, что вы — супруга нашего кузена Гонзаго. Настал час отомстить за Невера: его убийца умрет.
— Ах, ваше королевское высочество! — вырвалось у принцессы. — Если б вы прочли мое письмо…
Регент повел принцессу к ее креслу.
— Я соглашусь на все, что вы ни попросите, — торопливо прошептал он. — Господа, прошу вас занять места, — добавил он уже в полный голос.
Наконец регент добрался до своего места. Президент де Ламуаньон шепнул ему на ухо несколько слов.
— Я большой любитель порядка, — ответил ему Филипп Орлеанский, — так что все будет сделано по всей форме, и я надеюсь, мы вскоре будем приветствовать истинную наследницу де Невера.
С этими словами он уселся, надел шляпу и предоставил начать заседание президенту. Президент предоставил слово господину Гонзаго. И тут случилось нечто странное. На улице дул южный ветер. Его порывы время от времени доносили жалобный звук колокола от церкви Сент-Шапель, и тогда казалось, что колокол звонит в прихожей. Снаружи доносился и смутный гул. Колокол взывал к толпе, которая уже заняла свое место на улицах. И когда Гонзаго поднялся, чтобы держать речь, колокол прозвенел так отчетливо, что на несколько секунд все невольно умолкли. На улицах толпа криками приветствовала колокольный звон.
— Ваше королевское высочество, господа, — начал Гонзаго. — Моя жизнь всегда была на ладони. Против меня удобно вести тайные происки: я никогда не в силах вовремя их предугадать, для этого мне не хватает хитрости. Совсем недавно вы видели, с какой страстью я пытался доискаться правды. Сегодня сей красивый порыв несколько угас. Я устал от обвинений, которые копятся против меня где-то во мраке. Я устал все время сталкиваться со слепыми подозрениями или гнусными и трусливыми наветами. Я представил вам девушку, которая, по моему глубокому убеждению — и я готов повторять это снова и снова, — является истинной наследницей де Невера. Но напрасно я искал ее там, где она должна была находиться. Его королевское высочество знает, что сегодня утром я сложил с себя обязанности ее опекуна. Мне не важно, явится она сюда или нет. У меня лишь одна забота — показать всем, кто проявил в этом деле прямодушие, честь и величие души.
Взяв со стола сложенный документ, он добавил:
— Я принес сюда доказательство, на которое указала сама госпожа принцесса, — это лист, вырванный из метрической книги часовни замка Келюс. Вот он, в этом конверте с тремя печатями. Свой документ я представил, теперь пусть госпожа принцесса представит свой.
Еще раз поклонившись собранию, принц сел. В зале послышалось шушуканье. Теперь у Гонзаго не было такой горячей поддержки, как в прошлый раз. Но и зачем? Гонзаго ничего не просил, он лишь хотел доказать свою честность. И это доказательство лежало на столе, вещественное доказательство, которое никто не мог отвергнуть.
— Мы ждем, — проговорил регент, склонившись вперед между президентом де Ламуаньоном и маршалом де Виллеруа, — мы ждем ответа госпожи принцессы.
— Если госпожа принцесса изволит доверить мне свои доказательства… — начал кардинал де Бисси.
Аврора де Келюс встала.
— Ваше высочество, — начала она, — у меня есть дочь, равно и доказательства ее рождения. Пусть все, кто видел мои слезы, посмотрят на меня, и поймут, как я рада встрече со своим ребенком.
— Но доказательства, о которых вы упомянули, сударыня… — перебил президент де Ламуаньон.
— Эти доказательства будут представлены совету, — отвечала принцесса, — как только его королевское высочество изволит исполнить покорнейшую просьбу вдовы де Невера.
— Но до сих пор, — отозвался регент, — я не получал никакого прошения от вдовы де Невера.
Принцесса твердо посмотрела на Гонзаго.
— Что за великая и прекрасная вещь дружба, — проговорила она. — Два дня все, кто болеет за меня, твердят: «Не обвиняйте своего мужа, не обвиняйте своего мужа!» Это, без сомнения, означает одно: дружба со столь великим человеком делает его светлость принца неуязвимым. Поэтому я не стану никого обвинять, а лишь скажу, что отправила его королевскому высочеству свое покорнейшее прошение, а чья-то рука — мне неизвестно, чья именно, — перехватила мое письмо.
Гонзаго позволил себе улыбнуться — безропотно и покорно.
— Так что же вы от нас хотите, сударыня? — осведомился регент.
— В прошении, ваше высочество, — ответила принцесса, — я взывала к иной дружбе. Я никого не обвиняла, я лишь молила. Я написала вашему королевскому высочеству, что публичного покаяния у гробницы недостаточно.
Лицо Гонзаго вытянулось.
— Я написала вашему королевскому высочеству, — продолжала принцесса, — что необходимо публичное покаяние — более достойное и полное, и просила вас велеть сделать так, чтобы преступник выслушал приговор, стоя на коленях здесь, в доме де Невера, перед главою государства и почтенным советом.
Гонзаго был вынужден прикрыть глаза, чтобы никто не заметил, какие молнии они мечут. Принцесса солгала. Гонзаго знал это лучше, чем кто-либо: письмо, написанное ею регенту и перехваченное им, лежало у него в кармане. В письме принцесса утверждала, что Лагардер невиновен, и торжественно ручалась за него — вот и все. К чему же эта ложь? Какая опасность таится за этой уловкой? Впервые в жизни Гонзаго почувствовал, как похолодела кровь у него в жилах от страшной и неведомой опасности. Ему казалось, что под ногами у него заложена готовая взорваться мина. Но он не знал, где ее искать, чтобы предотвратить взрыв. Пропасть была где-то рядом, но где? На дворе уже смеркалось. Теперь каждое неверное движение могло его выдать. Он догадывался, что на него устремлены взгляды всей залы. Принцу стоило небывалых усилий сохранить спокойствие. Он выжидал.
— Но это не принято, — сказал президент де Ламуаньон. Гонзаго чуть было не бросился ему на шею.
— Какими мотивами руководствуется госпожа принцесса?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180