Фауст мерил шагами свой рабочий кабинет - десять шагов в
одну сторону, к стене, на которой висел портрет Агриппы, и
десять шагов в другую, к комоду, где стоял мраморный бюст
Виргилия. Шелковая серая мантия, какие обычно носили
преподаватели университета, путалась меж тощих, длинных ног
Фауста; огоньки свечей трепетали от легкого дуновения воздуха,
когда он проходил мимо. Фауст разговаривал сам с собой - он
уже давно приобрел эту привычку, характерную для замкнутых и
одиноких людей, особенно для ученых.
- Просвещенье! Мудрость! Знание! Музыка небесных сфер!
Проникновение во все тайны бытия - от глубин самых далеких
морей до высочайших горных вершин! Возможность с уверенностью
сказать, что кушает на завтрак китайский император и что
шепчет своей любовнице король франков во тьме бесконечной
ночи, во мраке Ада! Прекрасно! Но лично для _меня_ какая от
этого польза?
Казалось, слепые глаза мраморного бюста пристально следят
за каждым движением ученого, расхаживающего взад-вперед по
комнате; возможно, легкое трепетанье пламени свечей и чуть
колышущиеся тени были причиной того, что каменное лицо ожило,
брови слегка приподнялись, а бескровные, тонкие губы римлянина
приоткрылись от удивления: сегодняшняя лекция была совсем не
похожа на предыдущие речи, которые старому магу приходилось
терпеливо выслушивать от доктора Фауста.
- О, да,- продолжал Фауст,- я знаю все это, и даже кое-
что сверх того,- он рассмеялся не без сарказма.- Я могу
уловить гармонию божественных сфер, о которых знал Пифагор. Я
вычислил координаты той самой неподвижной точки, о которой
говорил Архимед, похваляясь, что сможет перевернуть земной
шар. Я знаю, что с помощью могучих сверхъестественных сил,
повинующихся лишь посвященным, я сам могу стать рычагом,
переворачивающим землю. Всю свою жизнь я провел над книгами,
изучая тайные науки. И к чему же в конце концов меня привели
бессонные ночи, бесконечные часы, проведенные над творениями
известнейших мастеров древности, великих магов? То, что
написано в этих книгах, суть пустая болтовня о
сверхъестественном или нелепые выдумки и заблуждения. В конце
концов я обнаружил, что, несмотря на все свои знания, я не
могу избавиться даже от простого расстройства желудка или от
лихорадки, которая мучает меня по утрам. Любой деревенский
пастух, валяющийся со своей подружкой в стогу сена, во сто
крат счастливей меня, ибо уж он-то не страдает от диспепсии и,
конечно, не портит себе кровь, пытаясь разгадать неразрешимые
загадки. О, да, я снискал себе славу среди почтенных горожан и
среди тех, которые именуют себя мудрецами. Имя мое известно не
только на моей родине, но и за ее пределами. Чешский король
увенчал мое чело золотым венком, провозгласив меня одним из
величайших людей эпохи. Король французский, этот блистательный
щеголь с венцом Хлодвига на гордых кудрях, заискивал предо
мной, добиваясь моей благосклонности. Однако, к чему все эти
почести? Они не могут разогнать мою хандру и излечить болезни.
Чего я достиг, стремясь охватить необъятную сферу знаний своим
земным, а следовательно, ограниченным, умом? И зачем нужны мне
мои знания, если все чаще по утрам меня мучает озноб, черты
лица заостряются, а жизненные силы покидают мое тело, которое
- увы! - в назначенный срок предадут земле?
За дверью раздался шум. Фауст, увлеченный спором с самим
собой, не обратил на это никакого внимания.
- Эта безумная погоня за знаниями хороша, когда тебе нет
еще тридцати и о смертном своем уделе ты имеешь лишь самые
общие представления. В юности я грезил о нераскрытых тайнах. Я
мечтал постичь высшую, божественную премудрость, известную
лишь гордым духам и ангелам, чтобы утолить ею ненасытный голод
своего сердца. Немало воды утекло с тех пор, и в волосах у
меня прибавилась не одна седая прядь. И что я вижу,
оглядываясь на свой долгий, нелегкий путь? Я стою у того
самого порога, с которого сошел, и все та же старая исхоженная
дорога виднеется сквозь туман, хотя башмаки мои изрядно
стоптались. Все тот же сердечный голод мучает меня - он не
утолен, но, напротив, возрос тысячекратно.
И что за радость получаю я, гоняясь за призраком, за
ускользающей тенью Истины? Увы, рассуждая здраво, я говорю:
чего бы только не отдал я за то, чтобы вновь обрести здоровый
цвет лица, молодую силу и бодрость духа! Я сижу в своей
каморке и питаюсь жидкой овсяной кашей - единственной пищей,
которую принимает мой испорченный желудок,- в то время как
жизнь кипит за окнами моей мрачной кельи; купцы и
ремесленники, горожане и сельский люд - все очертя голову
бросаются в ее безумный вихрь, и каждый спешит взять от нее
как можно больше! И что мне делать с мертвым грузом моих
знаний, которые я накопил за десятилетия упорного труда, роясь
в древних рукописях, словно жук в навозной куче? Неужели я
потратил свои лучшие годы на то, чтобы в конце концов заменить
собою огромный книжный шкаф с пыльными фолиантами? И это моя
конечная цель? И это все, чего я достиг? Если цена пустого,
вздорного старого хлама - моя жизнь, то до чего же убогим и
жалким должно показаться мое существование тому, кто посмотрит
на него со стороны! Не лучше ли сразу покончить с собой? Вот
этим тонким и острым кинжалом...
И Фауст взял в руки изящный стилет - подарок друга,
ученика великого Николя Фламеля, ныне покоящегося на парижском
кладбище при церкви Сен-Жак-ля-Бушери. Поднеся кинжал поближе
к огню, он долго любовался игрой света на холодной и ясной
стали. Пристально глядя на клинок, он задумчиво произнес:
- Неужели напрасно проникал я в тайны кальцинирования и
сублимации, конденсации и кристаллизации? Что толку в
мастерстве, если мое внутреннее "я", Фауст гомункулус,
бессмертный дух, заключенный в бренную земную оболочку,
томится и страдает, скорбя о своем жалком жребии? Что пользы в
мудрости, если твой разум, жаждущий просветления, обречен
вечно блуждать во тьме, подобно кораблю без руля и без ветрил,
плывущему неизвестно куда по воле ветра и волн? Может быть,
лучше прервать этот тяжелый и мрачный сон одним ударом?
Вонзить лезвие в живот и резко рвануть кинжал вверх, чтобы
распороть тело до самой груди... Так поступали жители
чудесного восточного острова, о котором я грезил,-
величественные, гордые мужи в пышных и ярких одеяниях...
Вертя стилет в руках, он не спускал глаз с блестящего
клинка. Пламя свечей трепетало, и тени плясали на стенах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118