— Разве я виноват, что ты ничего не ешь?
— Разумеется, нет. Видишь ли... Я еще могу и сам о себе позаботиться. Должен, пока волочу ноги. И не только о себе.
— Обо мне можешь не беспокоиться.
— Вполне спокоен пока быть не могу,— размеренно сказал он, словно читая написанное на полу.— Слишком много в тебе суровости. Вот наблюдаю тебя и думаю...
— Конечно,— весь напрягшись, прервал его Вайдас,— у тебя хватает времени для наблюдений.
— Я работаю, сколько позволяют силы,— снисходительно ответил отец.— Когда надо, сижу ночами.
— Лучше бы не сидел... Отгородился от всего мира... Другие...
— Что другие? — ощетинился вдруг Гудинис.— Воруют, спекулируют, строят себе дачи и финские бани? У других отцы умеют жить, да?
Выражение оскорбленной добродетели на отцовском лице, горестно вскинутые брови Вайдасу доводилось видеть уже не раз. Это было надежной ширмой, за которую Гудинис спешил укрыться, когда речь заходила о нем самом. Правда, сейчас этот его маневр был не к месту: Вайдас собирался лишь сказать, что он еще мог бы участвовать в жизни, но Гудинис стремительно перебил сына, полагая, что придется оправдываться.
— Зачем ты так искажаешь мои слова? — возмутился Вайдас.— Это нечестно... просто низко!..
Отец неловко потрепал узкой ладонью плечо Вайдаса, видимо поняв, что перегнул палку, и миролюбиво сказал:
— Оставим это, Вайдотас. Мир строить тебе, а не мне. Строить таким, как ты, крепким парням без сантиментов. Поэты здесь ничего больше не сделают.
Отцовский комплимент показался Вайдасу подозрительно двусмысленным, поэтому он поспешил спросить:
— А что желать Таурасу?
— Я не знаю, что он такое, Таурас.— Отец отошел в сторону.— Может, ты знаешь, скажи, послушаю... Я боюсь его, но не сочувствую. Такие, как он, делая глупости, не останавливаются на полпути. Впрочем, он не поэт. Привилегия поэтов — любить. Я уже стар, а он не умеет.
— Любят не только поэты, нормальные люди тоже.
— Вот именно! Именно — нормальные! — Отец поднял указательный палец и, держа его перед собой, как свечу, вышел из кухни.
Не хватает ему Таураса, с завистью вздохнул Вайдас.
Когда Даля пришла к ним в цех экструзии, все парни сразу подтянулись, кто-то даже пошутил, дескать, поднялась производительность труда — не станешь же краснеть перед какой-то девчонкой, едва окончившей технологический техникум. Она модно одевалась, а кроме того, у нее были длинные пышные каштановые волосы, яркие, крупные, будто припухшие губы и ровные белые зубы. На работу она являлась в кокетливо укороченном голубом форменном халатике, который отлично подчеркивал линии ее фигуры. Ни к чему не придиралась, спокойно выслушивала двусмысленные мужские шуточки, обычно выкуривала сигарету и отправлялась в другой конец цеха. Пялились на нее не только мужчины, но и женщины, она чувствовала эти взгляды, однако не избегала их и не ежилась. Злые язычки трепали, что она крутит с начальником цеха, но точно никто ничего не знал. Вскоре и женщины к ней привыкли, уже не вызывала раздражения ее элегантность, ее легкая изящная походка. Через месяц Даля стала как бы собственностью цеха, хотя о ее жизни по-прежнему толком не знали.
Когда Даля своей танцующей походкой приближалась к агрегату Вайдаса, сердце у него замирало, но он тут же натягивал маску пресыщенного донжуана (все познано, во все игры наигрались), небрежно кивал — пусть знает, что скуп на слова, и, ловко отрезав полоску полиэтилена, подавал ей: можете проверить.
Пленка легко скользила в ее руках между никелированными шипиками микрометра, длинные волосы падали на щеки, тут уж Вайдас не сводил с нее глаз! Кончив проверку, девушка улыбалась — все в порядке — и направлялась к следующему агрегату. После ее ухода Вайдас замечал, что у него почему-то чуть дрожат пальцы.
Немного дольше задерживалась она около Миндаугаса. Этот сухощавый и угрюмый, по мнению Вайдаса, пожилой, лет под сорок, дяденька недавно разошелся с женой. Но и у него светлело лицо, когда Даля не спеша сворачивала к нему. Комически серьезно вытаскивал Миндаугас пачку сигарет и держал ее наготове, как бы показывая тем самым: знаю, дескать, что тебе требуется в первую очередь. И действительно, Даля закуривала и присаживалась у маленького пластикового столика, Миндаугас тоже дымил сигаретой, а сам с напускной строгостью грозился снять ремень и всыпать ей за курение по мягкому месту. Такой была их ежедневная игра. Вайдас видел это и сокрушался, что не курит.
Сокрушался он и по другой причине. Стоило Дале появиться, как Вайдас тут же чувствовал — по цеху начинают перекатываться волны двусмысленных улыбочек, вздохов, перемигиваний. Эти нечистые волны, казалось ему, когда-нибудь поглотят Далю. И Вайдаса охватывала ярость, он начинал ненавидеть всех этих скотов, готов был куда-то бежать, спасать ее, на чем свет стоит крыть мужиков.
Больше всего ненавидел он парня с бычьей шеей и маленькими глазками, Жлюбаса, хлебом не корми гада, дай о бабах потрепаться, и всегда грязно, мерзко.
— Знаешь,— как-то сказал Жлюбасу Миндаугас,— сдается мне, кто-то здорово ошибся, когда тебя делал.
Жлюбас заткнулся. Но все-таки, зло прищурившись, бросил Миндаугасу:
— Все равно я до нее доберусь!
— До кого? До соседской козы? — не скрывая издевки, усмехнулся Миндаугас.
— Сам знаешь до кого.
— Сгинь с горизонта! — Миндаугас отвернулся и пошел к терморегулятору.
— Видал? Нервишки, так сказать,— Жлюбас, словно сообщника, ткнул Вайдаса в бок.
Но Вайдас так глянул на него, что парень попятился.
— Строят тут из себя... Интеллигенция...— обиженно сплюнул он и, покачивая жирными плечами, отвалил в сторонку.
Вайдас покосился на Миндаугаса, и ему стало стыдно, что не он, Вайдас, а именно Миндаугас заткнул грязную пасть. Стыдно и завидно. Но если Миндаугас не желает слушать Жлюбасову трепотню, значит, он и в самом деле неравнодушен к Дале?
Впрочем, бог с ним, с Миндаугасом, подумал Вайдас и вздрогнул от мысли, что мог бы натворить, увидев Далю заплаканной!
Что натворил бы? Кто знает. Скорее всего, учинил бы какую-нибудь дикую глупость. Однако где-то в глубине души, в каком-то закоулке ее он страстно желал, чтобы это случилось. Но Дале не было никакого дела до его тайных мыслей. Всегда чуть-чуть улыбаясь одной и той же ровной улыбкой, словно врач, навещающий пациентов, она обходила цех и удалялась. После работы Вайдас частенько гадал, чем она занимается в свободное время. Присматривался к ее походке, голосу, осмелился даже внимательно заглянуть в глаза, но и там не нашел ответа. Ходит на танцы, в кино, а может, книги читает, а может... на свидания бегает? Конечно, бегает! Разве такая девушка может оставаться одна?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46