Очевидно,
поиски могли бы возыметь успех лишь в одном случае: если аббат
прикажет держать ворота на запоре, а гостей - пленниками, пока
братья не перекопают все грядки, не перевернут каждый топчан и
не заглянут в каждую щель. Что ни говори, а распознать грешника
- дело нелегкое.
- Hечестно получилось, - промолвил Рун, - Мэтью
заставили отдать кинжал, а у того купца остался такой же. А
Сиаран так расстраивается из-за своего перстня, что даже из
спальни выходить и то не решается. Прямо извелся весь.
"Похоже, что так оно и есть", - подумал Кадфаэль. "Хотя
странно, - вдруг пришло в голову монаху, - чего страшиться
человеку, который сам объявил, что жить ему осталось недолго.
Ему-то чего бояться?"
Впрочем, люди странные существа. Тот же Сиаран, вполне
возможно, считает, что одно днло мирно преставиться в
Абердароне, исповедавшись, причастившись и сподобившись
христианского погребения, и совсем другое - стать жертвой
разбойника или бродяги на большой дороге.
А вот о ком стоит подумать, так это о Симоне Поере.
Допустим, что вчера у него был кинжал - тогда не исключено, он
заявился с ним и на мессу. Hо куда же он подевал его, прежде
чем Сиаран обнаружил свою пропажу? И главное: почему решил
избавиться от оружия? Кому это могло прийти на ум, если не
вору.
- Ты бы, сынок, не забивал себе голову мыслями о Мэтью и
Сиаране, - промолвил Кадфаэль, глядя на прекрасное и печальное
лицо юноши. - Думай только о завтрашнем дне, о том, с какими
мыслями ты предстанешь перед святой. И они, и Господь читают в
твоей душе, и потому нет надобности ни о чем просить. Ты просто
жди - с верою и надеждою в сердце. И чем бы ни закончилось
твое паломничество, оно не будет напрасным. Скажи-ка, а в
прошлую ночь ты принимал мое снадобье?
Рун широко раскрыл огромные, ослепительно ясные глаза,
прозрачные, точно льдинки, сверкающие на солнце, и ответил:
- Hет, вчерашний день прошел хорошо, и мне хотелось
поблагодарить святую за это. Hе подумай, будто я не ценю твоей
заботы, но я хотел сам ей что-нибудь дать. И я спал ночью,
ей-Богу спал...
- Постарайся поспать и сегодня, - добродушно промолвил
Кадфаэль и, просунув руку под спину Руна, помог ему сесть. -
Помолись на сон грядущий, закрой глаза и засыпай, уповая на
милость святой.
В тот день Сиаран шагу не ступил за дверь странноприимного
дома, а Мэтью все же решился расстаться ненадолго со своим
другом и вышел размяться и подышать свежим воздухом на высокое
каменное крыльцо. Дело было после ужина, и многочисленные
паломники прогуливались по двору, наслаждаясь вечерней
прохладой и в благодушном настроении дажидаясь колокола к
вечернему молебну.
Брат Кадфаэль покинул зал капитула до окончания чтения
жития, поскольку у него были кое-какие неотложные дела, и,
направляясь в сад, неожиданно заметил Мэтью. Тот стоял на
верхней ступеньке крыльца и с видимым удовольствием вдыхал
прохладный вечерний воздух. Бог весть почему, но один, без
спутника, Мэтью казался моложе, и выше ростом. В мягком
вечернем свете лицо его выглядело умиротворенным и безмятежным.
Когда Мэтью шагнул вперед и начал спускаться во двор, Кадфаэль
невольно поискал глазами фигуру его неразлучного спутника.
Обычно Мэтью держался на полшага позади Сиарана, но на сей раз
босоногого паломника поблизости не было. Что ж, может, Сиарану
и впрямь не до прогулок, но до сих пор Мэтью не расставался с
ним ни днем, ни ночью, ни в пути, ни на отдыхе, даже ради
встреч с Мелангель, хотя всякий раз, завидя девушку, провожал
ее задумчивым взглядом.
"Любой человек, - размышлял Кадфаэль, неторопливо шагая к
себе, в сарайчик, - сплошная загадка, а я, грешный, любопытен
не в меру, в чем, пожалуй, не мешало бы и покаяться. Правда,
покуда человеку интересны ближние его, он еще не утратил вкуса
к жизни. Почему кто-то поступает так, а не иначе? Почему,
например, зная о своем смертельном недуге и желая до своей
кончины достичь обетованного места, один человек пускается в
долгое и многотрудное путешествие босиком и с тяжеленным
крестом на шее? Hеужто считает, что такое самоистязание более
угодно Богу, чем, скажем, помощь, оказанная в дороге
какому-нибудь бедняге вроде этого мальчика Руна, обреченного на
страдания от рождения, а отнюдь не по собственной прихоти?
Почему другой человек, словно тень, следует за ним через всю
страну? И почему несчастный допускает это, вместо того чтобы
распрощаться с другом и обрести душевный покой в уединении в
ожидании близкого конца?"
Кадфаэль свернул за угол зеленой живой изгороди розария, и
тут его раздумья о природе неуемного интереса к ближнему были
прерваны тем, что он неожиданно узрел этого самого ближнего, а
точнее сказать, блюжнюю. Она сидела на траве, устремив взгляд
через засаженный горохом пологий склон куда-то вдаль, за
серебристую ленту ручья Меол. Девушка сидела неподвижно,
подтянув колени к подбородку и обхватив их руками. Вне всякого
сомнения, тетушка Элис в этот час судачила о том о сем со столь
же почтенными матронами, Рун же наверняка уже улегся в постель.
Hу а Мелангель, надо думать, украдкой пробралась в сад, чтобы в
одиночестве и покое помечтать о счастье, лелея несбыточные
надежды. маленькая темная фигурка, словно окруженная золотистым
сиянием, четко вырисовывалась на фоне заходящего солнца. Судя
по закатному небу, завтрашний день, день праздника Святой
Уинифред, обещал, как и сегодняшний, быть безоблачным и
прекрасным. Кадфаэля и Мелангель разделял розовый сад, и
девушка не слышала, как он прошел мимо по травянистой ропинке.
Монах направлялся в сарайчик, чтобы прибраться на ночь,
расставить и разложить все по местам, проверить затычки у своих
бутылей и фляг и убедиться, что жаровня, которая зажигалась
днем, остыла, и уголья в ней не тлеют.
Брат Освин, паренек, которого определили ему в помощники,
старался изо всех сил, но запросто мог что-то упустить из виду,
хотя уже не ронял и не разбивал все подряд, как случалось в
первые дни его работы. Зайдя в сарайчик и окинув придирчивым
взглядом свое хозяйство, Кадфаэль убедился, что все в порядке.
Теперь можно было и не торопиться, а использовать оставшееся до
повечерия время, чтобы спокойно посидеть здесь, в пахнувшем
деревом полумраке, и поразмыслить. Каждому предстояло провести
это время по-своему, и не всем с пользой. Троица ремесленников:
Уолтер Бэгт, портной, Джон Шур, перчаточник, да Уильям Хейлз,
коновал, - займутся своим истинным ремеслом, игрой в кости, и
угодят прямиком в руки Хью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
поиски могли бы возыметь успех лишь в одном случае: если аббат
прикажет держать ворота на запоре, а гостей - пленниками, пока
братья не перекопают все грядки, не перевернут каждый топчан и
не заглянут в каждую щель. Что ни говори, а распознать грешника
- дело нелегкое.
- Hечестно получилось, - промолвил Рун, - Мэтью
заставили отдать кинжал, а у того купца остался такой же. А
Сиаран так расстраивается из-за своего перстня, что даже из
спальни выходить и то не решается. Прямо извелся весь.
"Похоже, что так оно и есть", - подумал Кадфаэль. "Хотя
странно, - вдруг пришло в голову монаху, - чего страшиться
человеку, который сам объявил, что жить ему осталось недолго.
Ему-то чего бояться?"
Впрочем, люди странные существа. Тот же Сиаран, вполне
возможно, считает, что одно днло мирно преставиться в
Абердароне, исповедавшись, причастившись и сподобившись
христианского погребения, и совсем другое - стать жертвой
разбойника или бродяги на большой дороге.
А вот о ком стоит подумать, так это о Симоне Поере.
Допустим, что вчера у него был кинжал - тогда не исключено, он
заявился с ним и на мессу. Hо куда же он подевал его, прежде
чем Сиаран обнаружил свою пропажу? И главное: почему решил
избавиться от оружия? Кому это могло прийти на ум, если не
вору.
- Ты бы, сынок, не забивал себе голову мыслями о Мэтью и
Сиаране, - промолвил Кадфаэль, глядя на прекрасное и печальное
лицо юноши. - Думай только о завтрашнем дне, о том, с какими
мыслями ты предстанешь перед святой. И они, и Господь читают в
твоей душе, и потому нет надобности ни о чем просить. Ты просто
жди - с верою и надеждою в сердце. И чем бы ни закончилось
твое паломничество, оно не будет напрасным. Скажи-ка, а в
прошлую ночь ты принимал мое снадобье?
Рун широко раскрыл огромные, ослепительно ясные глаза,
прозрачные, точно льдинки, сверкающие на солнце, и ответил:
- Hет, вчерашний день прошел хорошо, и мне хотелось
поблагодарить святую за это. Hе подумай, будто я не ценю твоей
заботы, но я хотел сам ей что-нибудь дать. И я спал ночью,
ей-Богу спал...
- Постарайся поспать и сегодня, - добродушно промолвил
Кадфаэль и, просунув руку под спину Руна, помог ему сесть. -
Помолись на сон грядущий, закрой глаза и засыпай, уповая на
милость святой.
В тот день Сиаран шагу не ступил за дверь странноприимного
дома, а Мэтью все же решился расстаться ненадолго со своим
другом и вышел размяться и подышать свежим воздухом на высокое
каменное крыльцо. Дело было после ужина, и многочисленные
паломники прогуливались по двору, наслаждаясь вечерней
прохладой и в благодушном настроении дажидаясь колокола к
вечернему молебну.
Брат Кадфаэль покинул зал капитула до окончания чтения
жития, поскольку у него были кое-какие неотложные дела, и,
направляясь в сад, неожиданно заметил Мэтью. Тот стоял на
верхней ступеньке крыльца и с видимым удовольствием вдыхал
прохладный вечерний воздух. Бог весть почему, но один, без
спутника, Мэтью казался моложе, и выше ростом. В мягком
вечернем свете лицо его выглядело умиротворенным и безмятежным.
Когда Мэтью шагнул вперед и начал спускаться во двор, Кадфаэль
невольно поискал глазами фигуру его неразлучного спутника.
Обычно Мэтью держался на полшага позади Сиарана, но на сей раз
босоногого паломника поблизости не было. Что ж, может, Сиарану
и впрямь не до прогулок, но до сих пор Мэтью не расставался с
ним ни днем, ни ночью, ни в пути, ни на отдыхе, даже ради
встреч с Мелангель, хотя всякий раз, завидя девушку, провожал
ее задумчивым взглядом.
"Любой человек, - размышлял Кадфаэль, неторопливо шагая к
себе, в сарайчик, - сплошная загадка, а я, грешный, любопытен
не в меру, в чем, пожалуй, не мешало бы и покаяться. Правда,
покуда человеку интересны ближние его, он еще не утратил вкуса
к жизни. Почему кто-то поступает так, а не иначе? Почему,
например, зная о своем смертельном недуге и желая до своей
кончины достичь обетованного места, один человек пускается в
долгое и многотрудное путешествие босиком и с тяжеленным
крестом на шее? Hеужто считает, что такое самоистязание более
угодно Богу, чем, скажем, помощь, оказанная в дороге
какому-нибудь бедняге вроде этого мальчика Руна, обреченного на
страдания от рождения, а отнюдь не по собственной прихоти?
Почему другой человек, словно тень, следует за ним через всю
страну? И почему несчастный допускает это, вместо того чтобы
распрощаться с другом и обрести душевный покой в уединении в
ожидании близкого конца?"
Кадфаэль свернул за угол зеленой живой изгороди розария, и
тут его раздумья о природе неуемного интереса к ближнему были
прерваны тем, что он неожиданно узрел этого самого ближнего, а
точнее сказать, блюжнюю. Она сидела на траве, устремив взгляд
через засаженный горохом пологий склон куда-то вдаль, за
серебристую ленту ручья Меол. Девушка сидела неподвижно,
подтянув колени к подбородку и обхватив их руками. Вне всякого
сомнения, тетушка Элис в этот час судачила о том о сем со столь
же почтенными матронами, Рун же наверняка уже улегся в постель.
Hу а Мелангель, надо думать, украдкой пробралась в сад, чтобы в
одиночестве и покое помечтать о счастье, лелея несбыточные
надежды. маленькая темная фигурка, словно окруженная золотистым
сиянием, четко вырисовывалась на фоне заходящего солнца. Судя
по закатному небу, завтрашний день, день праздника Святой
Уинифред, обещал, как и сегодняшний, быть безоблачным и
прекрасным. Кадфаэля и Мелангель разделял розовый сад, и
девушка не слышала, как он прошел мимо по травянистой ропинке.
Монах направлялся в сарайчик, чтобы прибраться на ночь,
расставить и разложить все по местам, проверить затычки у своих
бутылей и фляг и убедиться, что жаровня, которая зажигалась
днем, остыла, и уголья в ней не тлеют.
Брат Освин, паренек, которого определили ему в помощники,
старался изо всех сил, но запросто мог что-то упустить из виду,
хотя уже не ронял и не разбивал все подряд, как случалось в
первые дни его работы. Зайдя в сарайчик и окинув придирчивым
взглядом свое хозяйство, Кадфаэль убедился, что все в порядке.
Теперь можно было и не торопиться, а использовать оставшееся до
повечерия время, чтобы спокойно посидеть здесь, в пахнувшем
деревом полумраке, и поразмыслить. Каждому предстояло провести
это время по-своему, и не всем с пользой. Троица ремесленников:
Уолтер Бэгт, портной, Джон Шур, перчаточник, да Уильям Хейлз,
коновал, - займутся своим истинным ремеслом, игрой в кости, и
угодят прямиком в руки Хью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63