Не знаю. Может, они имеют над ним какую-то страшную власть...— она покачала головой, я заметил блеск волос.— Он всегда был такой добрый, благородный, честный, а сейчас...
— Спокойно,— прервал я ее вторично. Я не мог долго притворяться. Не будь она такой испуганной и взволнованной, сразу бы сама заметила этот маскарад.— Давайте факты, мисс.
В моей комнате я оставил включенный камин, дверь была открыта; ясно, скоро она разберется, что перед ней не Яблонский. К тому же меня сразу выдавала рыжая шевелюра. Я повернулся спиной к электрокамину.
— С чего начать? — сказала она.— Мне кажется, мы, а в особенности мой отец, совершенно потеряли свободу действий. Я не имею в виду свободу передвижения. Мой отец не пленник, однако в последнее время мы никогда самостоятельно не принимаем решений. Вернее, отец решает за меня, а мне кажется, кто-то решает за него. Мне не разрешают никуда надолго уехать. Отец сказал, что мне нельзя отправлять письма, пока он их не просмотрит. Мне нельзя никому звонить. Я могу выходить из дому только в сопровождении этого отвратительного Грантера. Даже когда я навещаю друзей, например судью Моллисона, он не отходит от меня. Папа говорит, что в последнее время он получает письма с угрозами похитить меня. Я не верю;
даже если это и правда, наш шофер Саймон Кеннеди намного лучше Грантера. Я никогда не остаюсь одна. Когда я на Х-13, меня не охраняют, но выбраться оттуда самостоятельно я не могу. Здесь окна моей комнаты всегда закрыты, а Грантер все ночи проводит в холле и непрерывно за мной следит...
Последние три слова она произносила очень медленно. И внезапно замолчала. Она была так возбуждена, так быстро хотела все рассказать, что слишком близко подошла ко мне. Ее глаза уже привыкли к темноте. Она вздрогнула. Правую ладонь она поднесла к губам, глаза ее широко раскрылись. Все еще дрожа, она сделала глубокий вдох. Еще мгновение и она закричит.
Однако она не закричала. Одной рукой я быстро закрыл ей рот, а другой прижал ее к себе. Несколько секунд она бешено сопротивлялась, а потом безвольно повисла на моей руке. Это застало меня врасплох, я полагал, что времена, когда молодые девушки при виде опасности теряли сознание, окончились еще до первой мировой войны. Возможно, я недооценил своей ужасной репутации и того напряжения, в котором находилась Мэри, предприняв этой ночью отчаянную, рискованную попытку. Короче говоря, она действительно потеряла сознание. Я перенес ее на кровать, но не смог вынести мысли, о том, что она лежит в той же постели, где только что убили Яблонского. Я уложил ее на кровать в моей спальне.
Я обучался на курсах по оказанию первой помощи, но не имел ни малейшего понятия, что делать в данном случае. Я смутно соображал, что все предпринятое мною, может оказаться небезвредным. Пришел к выводу, что лучший выход — подождать, пока она сама очнется. Для того чтобы она, придя в сознание, не подняла крик на весь дом, я сел на край кровати и осветил ее лицо фонариком, держа его так, чтобы свет не ослепил ее.
На ней была голубая шелковая пижама, а сверху голубой шелковый халат. Домашние туфли на высоких каблуках тоже были голубого цвета. Даже ленточки, которыми она перевязала на ночь толстые блестящие косы,— того же цвета. Лицо ее было бледным. Тут уж ничего не поделаешь, это лицо никогда не будет красивым. Однако мне казалось, будь оно красивым, мое сердце бы не екнуло впервые за три долгих пустых года, с тех пор как я вообще почувствовал, что оно у меня есть, не говоря уж о большем. Кровь как бы отхлынула с ее лица, и снова я представил себе камин и мягкие тапочки, о которых мечтал два дня на-
зад. Нас разделяло двести восемьдесят пять миллионов и тот факт, что я был единственным мужчиной в мире, при виде которого она от испуга потеряла сознание. Я послал мечты прочь.
Она пошевелилась и открыла глаза. Я решил, что метод, который был использован против Кеннеди,— ему я сказал, что держу в руке оружие,— в данном случае даст результат, достойный сожаления. Поэтому я взял,Мэри за безвольно свисающую руку, наклонился и тихо сказал с упреком в голосе:
— Глупышка, как тебе пришло в голову поступать так безрассудно?
Этот путь оказался верным. Глаза ее были широко раскрыты, но страх в них уже сменялся удивлением. Убийцы, такие, как я, не держат за руку и не успокаивают.
— Ты ведь не попытаешься крикнуть? — спросил я.
— Нет,— прохрипела она.— Извините. Я такая глупая...
— Порядок,— сказал я.— Если силы к тебе вернулись, мы должны поговорить, а времени у нас очень мало.
— Может быть, вы зажжете свет? — попросила она.
— Ни в коем случае. Его видно сквозь шторы, а нам не нужны гости.
— Там есть ставни. Деревянные ставни. На всех окнах.
Ай да Талбот-соколиный глаз! Весь день я тупо смотрел в окно и даже ставни не заметил. Я закрыл ставни и зажег свет. Мэри сидела на краю кровати, обхватив себя руками так, будто ей было холодно.
— Я чувствую себя уязвленным,— сказал я.— Достаточно вам было один-единственный раз взглянуть на Яблонского и вы сразу определили, что он не преступник. А чем дольше смотрите на меня, тем больше убеждаетесь в том, что я убийца.
Она хотела что-то сказать, но я поднял руку:
— Знаю, знаю, на это у вас есть свои причины. Но это неправда.— Я подтянул штанину брюк и продемонстрировал элегантный коричневый носок и черную туфлю.— Узнаете?
Она рассматривала их некоторое время, а потом перенесла взгляд на мое лицо.
— Это вещи Саймона,— скзала она.
— Вашего шофера.— Мне не нравилось, что она называет его по имени.— Он одолжил их мне пару часов назад. Добровольно. Мне понадобилось ровно пять минут, и он
убедился, что я не убийца. Готовы ли вы уделить мне столько же времени?
Она молча кивнула.
Мне хватило и трех минут. Тот факт, что я прошел проверку у Кеннеди, означал, по крайней мере с ее точки зрения, что полдела уже сделано. О том, что я нашел Яблонского, рассказывать не стал. Пока что она не была к этому готова. Когда я закончил, она недоверчиво сказала:
— Значит вы все знали? Об отце, обо мне, о наших делах...
— Я знаю об этом уже несколько месяцев. Но ничего конкретного. Нам известно только, что генерал Блер Рутвин впутался в какое-то дело, чего ему делать не следовало. И не спрашивайте, кто это «мы» и кто я такой. Я не люблю отвечать на вопросы, в конце концов, так будет лучше для вас. Так чего боится твой отец, Мэри?
— Я не знаю. Знаю, что боится Ройала, но...
— Я тоже боюсь Ройала. Мы все боимся Ройала. Могу поспорить, что Виланд кормит генерала россказнями о Ройале, чтобы держать его в постоянном страхе. Но не это самое главное. Отец опасается за вас, и мне кажется, это началось, когда он понял, в какую попал компанию. То есть, понял, кем в действительности являются эти люди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
— Спокойно,— прервал я ее вторично. Я не мог долго притворяться. Не будь она такой испуганной и взволнованной, сразу бы сама заметила этот маскарад.— Давайте факты, мисс.
В моей комнате я оставил включенный камин, дверь была открыта; ясно, скоро она разберется, что перед ней не Яблонский. К тому же меня сразу выдавала рыжая шевелюра. Я повернулся спиной к электрокамину.
— С чего начать? — сказала она.— Мне кажется, мы, а в особенности мой отец, совершенно потеряли свободу действий. Я не имею в виду свободу передвижения. Мой отец не пленник, однако в последнее время мы никогда самостоятельно не принимаем решений. Вернее, отец решает за меня, а мне кажется, кто-то решает за него. Мне не разрешают никуда надолго уехать. Отец сказал, что мне нельзя отправлять письма, пока он их не просмотрит. Мне нельзя никому звонить. Я могу выходить из дому только в сопровождении этого отвратительного Грантера. Даже когда я навещаю друзей, например судью Моллисона, он не отходит от меня. Папа говорит, что в последнее время он получает письма с угрозами похитить меня. Я не верю;
даже если это и правда, наш шофер Саймон Кеннеди намного лучше Грантера. Я никогда не остаюсь одна. Когда я на Х-13, меня не охраняют, но выбраться оттуда самостоятельно я не могу. Здесь окна моей комнаты всегда закрыты, а Грантер все ночи проводит в холле и непрерывно за мной следит...
Последние три слова она произносила очень медленно. И внезапно замолчала. Она была так возбуждена, так быстро хотела все рассказать, что слишком близко подошла ко мне. Ее глаза уже привыкли к темноте. Она вздрогнула. Правую ладонь она поднесла к губам, глаза ее широко раскрылись. Все еще дрожа, она сделала глубокий вдох. Еще мгновение и она закричит.
Однако она не закричала. Одной рукой я быстро закрыл ей рот, а другой прижал ее к себе. Несколько секунд она бешено сопротивлялась, а потом безвольно повисла на моей руке. Это застало меня врасплох, я полагал, что времена, когда молодые девушки при виде опасности теряли сознание, окончились еще до первой мировой войны. Возможно, я недооценил своей ужасной репутации и того напряжения, в котором находилась Мэри, предприняв этой ночью отчаянную, рискованную попытку. Короче говоря, она действительно потеряла сознание. Я перенес ее на кровать, но не смог вынести мысли, о том, что она лежит в той же постели, где только что убили Яблонского. Я уложил ее на кровать в моей спальне.
Я обучался на курсах по оказанию первой помощи, но не имел ни малейшего понятия, что делать в данном случае. Я смутно соображал, что все предпринятое мною, может оказаться небезвредным. Пришел к выводу, что лучший выход — подождать, пока она сама очнется. Для того чтобы она, придя в сознание, не подняла крик на весь дом, я сел на край кровати и осветил ее лицо фонариком, держа его так, чтобы свет не ослепил ее.
На ней была голубая шелковая пижама, а сверху голубой шелковый халат. Домашние туфли на высоких каблуках тоже были голубого цвета. Даже ленточки, которыми она перевязала на ночь толстые блестящие косы,— того же цвета. Лицо ее было бледным. Тут уж ничего не поделаешь, это лицо никогда не будет красивым. Однако мне казалось, будь оно красивым, мое сердце бы не екнуло впервые за три долгих пустых года, с тех пор как я вообще почувствовал, что оно у меня есть, не говоря уж о большем. Кровь как бы отхлынула с ее лица, и снова я представил себе камин и мягкие тапочки, о которых мечтал два дня на-
зад. Нас разделяло двести восемьдесят пять миллионов и тот факт, что я был единственным мужчиной в мире, при виде которого она от испуга потеряла сознание. Я послал мечты прочь.
Она пошевелилась и открыла глаза. Я решил, что метод, который был использован против Кеннеди,— ему я сказал, что держу в руке оружие,— в данном случае даст результат, достойный сожаления. Поэтому я взял,Мэри за безвольно свисающую руку, наклонился и тихо сказал с упреком в голосе:
— Глупышка, как тебе пришло в голову поступать так безрассудно?
Этот путь оказался верным. Глаза ее были широко раскрыты, но страх в них уже сменялся удивлением. Убийцы, такие, как я, не держат за руку и не успокаивают.
— Ты ведь не попытаешься крикнуть? — спросил я.
— Нет,— прохрипела она.— Извините. Я такая глупая...
— Порядок,— сказал я.— Если силы к тебе вернулись, мы должны поговорить, а времени у нас очень мало.
— Может быть, вы зажжете свет? — попросила она.
— Ни в коем случае. Его видно сквозь шторы, а нам не нужны гости.
— Там есть ставни. Деревянные ставни. На всех окнах.
Ай да Талбот-соколиный глаз! Весь день я тупо смотрел в окно и даже ставни не заметил. Я закрыл ставни и зажег свет. Мэри сидела на краю кровати, обхватив себя руками так, будто ей было холодно.
— Я чувствую себя уязвленным,— сказал я.— Достаточно вам было один-единственный раз взглянуть на Яблонского и вы сразу определили, что он не преступник. А чем дольше смотрите на меня, тем больше убеждаетесь в том, что я убийца.
Она хотела что-то сказать, но я поднял руку:
— Знаю, знаю, на это у вас есть свои причины. Но это неправда.— Я подтянул штанину брюк и продемонстрировал элегантный коричневый носок и черную туфлю.— Узнаете?
Она рассматривала их некоторое время, а потом перенесла взгляд на мое лицо.
— Это вещи Саймона,— скзала она.
— Вашего шофера.— Мне не нравилось, что она называет его по имени.— Он одолжил их мне пару часов назад. Добровольно. Мне понадобилось ровно пять минут, и он
убедился, что я не убийца. Готовы ли вы уделить мне столько же времени?
Она молча кивнула.
Мне хватило и трех минут. Тот факт, что я прошел проверку у Кеннеди, означал, по крайней мере с ее точки зрения, что полдела уже сделано. О том, что я нашел Яблонского, рассказывать не стал. Пока что она не была к этому готова. Когда я закончил, она недоверчиво сказала:
— Значит вы все знали? Об отце, обо мне, о наших делах...
— Я знаю об этом уже несколько месяцев. Но ничего конкретного. Нам известно только, что генерал Блер Рутвин впутался в какое-то дело, чего ему делать не следовало. И не спрашивайте, кто это «мы» и кто я такой. Я не люблю отвечать на вопросы, в конце концов, так будет лучше для вас. Так чего боится твой отец, Мэри?
— Я не знаю. Знаю, что боится Ройала, но...
— Я тоже боюсь Ройала. Мы все боимся Ройала. Могу поспорить, что Виланд кормит генерала россказнями о Ройале, чтобы держать его в постоянном страхе. Но не это самое главное. Отец опасается за вас, и мне кажется, это началось, когда он понял, в какую попал компанию. То есть, понял, кем в действительности являются эти люди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61