Девушка повернулась ко мне, взгляд ее был недоверчивым.
— Вы именно это место имели в виду, когда говорили, что мы где-то должны укрыться?
— Именно,— заверил я ее.
— Вы собираетесь тут остаться?
— А что? — Здесь ведь много людей... Каждый может вас увидеть... Двадцать метров до шоссе, и каждый полицейский патруль...
— Каждый будет думать, как ты. Да, действительно, это самое неподходящее место для того, чтобы здесь прятаться. Поэтому это идеальное место, и мы здесь останемся.
— Вы ведь не можете оставаться здесь вечно,— спокойно молвила она.
— Верно,— согласился я.— Мы останемся до захода солнца. Ну-ка, придвиньтесь ко мне поближе, мисс Рутвин. Никто не сможет предположить, что я скрываюсь, греясь на солнышке в обнимку с красивой девушкой... Правда, это не возбуждает никаких подозрений? Ну-ка, садитесь поближе!
— Жаль, что этот пистолет не у меня в руке,— сказала она тихо.
— В этом я не сомневаюсь. Придвинься!
Она подвинулась ко мне. Когда она коснулась меня голым плечом, я почувствовал, что она дрожит от отвращения. Я попытался вообразить, как бы я себя чувствовал, если бы был молодой красивой девушкой в обществе убийцы, но это оказалось слишком трудным. Я продемонстрировал ей пистолет, спрятанный под пиджаком, лежащим у меня на коленях, и откинулся на спинку сиденья, радуясь легкому морскому бризу и солнечным лучам, проникающим сквозь листья пальм. Было похоже,, что солнце скоро зайдет. Меня это не радовало. Мне не очень хотелось снимать с головы платок.
Через десять минут после нашего приезда на шоссе появился черный полицейский автомобиль, едущий с юга. Двое полицейских высунулись из него, чтобы осмотреть площадку. Видно было, что ничего интересного они тут не ожидают обнаружить.
Автомобиль уехал еще до того, как успел заметно снизить скорость.Надежда в глазах у девушки — только теперь я смог убедиться, что глаза у нее были серые, холодные и чистые,— погасла. Об этом свидетельствовали опущенные плечи и поникшая спина.
Через полчаса надежда вновь ожила. Два фараона на мотоциклах, в кожаных перчатках, весьма боевого вида, подъехали к воротам и одновременно заглушили моторы. Несколько минут они молча стояли, потом начали прохаживаться между машинами. Один из них держал в руке пистолет.
Они начали с машины, стоящей ближе всех к воротам. Машину они окинули быстрым взглядом, но к людям, сидящим в ней, приглядывались долго и проницательно. Они ничего не объясняли, ни за что не просили извинения, они выглядели именно так, как должны выглядеть фараоны, которые только что узнали, что их товарищ убит.
Потом они пошли прямо к нам. Так казалось, но они прошли мимо и направились к «форду», стоящему перед нами, слева. Когда они проходили мимо нас, я почувствовал, что девушка делает глубокий вдох.
— Не делай глупости! — Я обнял ее и крепко прижал к себе. Вдох, предназначавшийся для крика, вырвался стоном. Полицейский обернулся, но увидев девушку, уткнувшуюся между моим плечом и шеей, отвернулся. Он
тихо сказал пару слов своему товарищу; в нормальных условиях я бы ответил, но сейчас предпочел не реагировать на полицейские шуточки.
Когда я отпустил девушку, она вся вплоть до купальника была покрыта румянцем. Очевидно, когда я прижимал ее к себе, ей почти нечем было дышать, но я подозревал, что главной причиной этого румянца были слова полицейского. Глаза ее стали злыми.
— Я собираюсь вас выдать,— сказала она спокойно, но твердо.
Полицейский осматривал «форд». На водителе был зеленый пиджак, а соломенную шляпу он надвинул глубоко на глаза: я обратил на него внимание, когда въезжал; волосы к него были черные, лицо загорелое, усатое. Полицейские не двигались с места. Они стояли в пяти метрах от нас, но шум земснарядов заглушал наш тихий разговор.
— Не глупи,— сказал я спокойно,— у меня пистолет.
— Но только один патрон.
Она была права. Два раза я выстрелил в зале, один раз в «студебеккер» судьи и два раза в полицейскую машину.
— Ты здорово считаешь, малышка,— буркнул я.— У тебя будет много времени в больнице, чтобы заниматься арифметикой, пока тебя будут штопать врачи. Если, конечно, им вообще удастся привести тебя в порядок.
Она слегка раскрыла рот, но ничего не сказала.
— Одна маленькая пулечка, а сколько она может вреда принести! — Я высунул пистолет из-под пиджака и прижал к ее ноге.— Ты слышала, как я говорил тому идиоту Донелли, что с ним может быть? Этот ствол упирается в твою бедренную кость. Ты понимаешь, что это значит? — Я говорил тихо, но угрожающе.— Ты никогда уже не сможешь ходить. Не сможешь бегать, танцевать, плавать или ездить верхом. Всю жизнь будешь таскать свое прекрасное тело на костылях. Или ездить в кресле на колесиках. Всю жизнь... Ну, зови фараонов.
Она не ответила, кровь отхлынула от ее лица, даже губы побелели.
— Ты мне веришь? — спросил я тихо.
— Верю.
— Значит...
— Значит, я их позову. Вы можете меня сделать калекой, но они вас схватят. И больше вы никого не убьете. Я должна это сделать.
— Такое рыцарство делает вам честь,— иронический тон моего голоса совершенно не гармонировал с мыслями,
которые промелькнули у меня в голове. Она собиралась поступить так, как я на ее месте никогда бы не поступил.— Зови. Ты будешь, по крайней мере, свидетелем их смерти. Она посмотрела на меня: — Что вы хотите этим сказать? У вас только один патрон...
— Но уже не для вас. Если вы скажете хоть словечко, этот фараон с пистолетом свое получит. Я выстрелю ему прямо в грудь. В самую середину: вы ведь видели, как я выбил пистолет из руки шерифа. Потом обезврежу второго, хлопот с ним не будет, потому что он даже кобуру не расстегнул. Я отберу у него пистолет, застрелю его и смоюсь.— Я усмехнулся.— Не думаю, что кто-нибудь попытается меня задержать...
— Я ему скажу, что у вас нет больше патронов.
— Ты первая на очереди. Я тебе сейчас двину локтем в бок, и ты последующие пять минут ничего не будешь в состоянии говорить.
Воцарилось долгое молчание. Полицейские все еще стояли на месте. Она тихо сказала:
— Вы бы это сделали?
— У меня только один способ, чтобы тебя убедить.
— Я вас ненавижу! — глаза ее потемнели от бессилия и отчаяния.— Я никогда не знала, что можно кого-то так ненавидеть. Это меня ... пугает.
— Лучше быть испуганной, но живой.— Я смотрел, как полицейские обходят вокруг стоянки, садятся на мотоциклы и уезжают.
Приближался вечер. Скоро на стоянке остались две машины: мы и «форд», в котором сидел мужчина в зеленом пиджаке. Небо потемнело совсем и начался дождь.
Прежде, чем я ухитрился поднять крышу, моя тонкая, хлопчатобумажная рубашка промокла насквозь. Когда я закрыл окна и помотрел в зеркальце, то убедился, что по лицу плывут черные полосы:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
— Вы именно это место имели в виду, когда говорили, что мы где-то должны укрыться?
— Именно,— заверил я ее.
— Вы собираетесь тут остаться?
— А что? — Здесь ведь много людей... Каждый может вас увидеть... Двадцать метров до шоссе, и каждый полицейский патруль...
— Каждый будет думать, как ты. Да, действительно, это самое неподходящее место для того, чтобы здесь прятаться. Поэтому это идеальное место, и мы здесь останемся.
— Вы ведь не можете оставаться здесь вечно,— спокойно молвила она.
— Верно,— согласился я.— Мы останемся до захода солнца. Ну-ка, придвиньтесь ко мне поближе, мисс Рутвин. Никто не сможет предположить, что я скрываюсь, греясь на солнышке в обнимку с красивой девушкой... Правда, это не возбуждает никаких подозрений? Ну-ка, садитесь поближе!
— Жаль, что этот пистолет не у меня в руке,— сказала она тихо.
— В этом я не сомневаюсь. Придвинься!
Она подвинулась ко мне. Когда она коснулась меня голым плечом, я почувствовал, что она дрожит от отвращения. Я попытался вообразить, как бы я себя чувствовал, если бы был молодой красивой девушкой в обществе убийцы, но это оказалось слишком трудным. Я продемонстрировал ей пистолет, спрятанный под пиджаком, лежащим у меня на коленях, и откинулся на спинку сиденья, радуясь легкому морскому бризу и солнечным лучам, проникающим сквозь листья пальм. Было похоже,, что солнце скоро зайдет. Меня это не радовало. Мне не очень хотелось снимать с головы платок.
Через десять минут после нашего приезда на шоссе появился черный полицейский автомобиль, едущий с юга. Двое полицейских высунулись из него, чтобы осмотреть площадку. Видно было, что ничего интересного они тут не ожидают обнаружить.
Автомобиль уехал еще до того, как успел заметно снизить скорость.Надежда в глазах у девушки — только теперь я смог убедиться, что глаза у нее были серые, холодные и чистые,— погасла. Об этом свидетельствовали опущенные плечи и поникшая спина.
Через полчаса надежда вновь ожила. Два фараона на мотоциклах, в кожаных перчатках, весьма боевого вида, подъехали к воротам и одновременно заглушили моторы. Несколько минут они молча стояли, потом начали прохаживаться между машинами. Один из них держал в руке пистолет.
Они начали с машины, стоящей ближе всех к воротам. Машину они окинули быстрым взглядом, но к людям, сидящим в ней, приглядывались долго и проницательно. Они ничего не объясняли, ни за что не просили извинения, они выглядели именно так, как должны выглядеть фараоны, которые только что узнали, что их товарищ убит.
Потом они пошли прямо к нам. Так казалось, но они прошли мимо и направились к «форду», стоящему перед нами, слева. Когда они проходили мимо нас, я почувствовал, что девушка делает глубокий вдох.
— Не делай глупости! — Я обнял ее и крепко прижал к себе. Вдох, предназначавшийся для крика, вырвался стоном. Полицейский обернулся, но увидев девушку, уткнувшуюся между моим плечом и шеей, отвернулся. Он
тихо сказал пару слов своему товарищу; в нормальных условиях я бы ответил, но сейчас предпочел не реагировать на полицейские шуточки.
Когда я отпустил девушку, она вся вплоть до купальника была покрыта румянцем. Очевидно, когда я прижимал ее к себе, ей почти нечем было дышать, но я подозревал, что главной причиной этого румянца были слова полицейского. Глаза ее стали злыми.
— Я собираюсь вас выдать,— сказала она спокойно, но твердо.
Полицейский осматривал «форд». На водителе был зеленый пиджак, а соломенную шляпу он надвинул глубоко на глаза: я обратил на него внимание, когда въезжал; волосы к него были черные, лицо загорелое, усатое. Полицейские не двигались с места. Они стояли в пяти метрах от нас, но шум земснарядов заглушал наш тихий разговор.
— Не глупи,— сказал я спокойно,— у меня пистолет.
— Но только один патрон.
Она была права. Два раза я выстрелил в зале, один раз в «студебеккер» судьи и два раза в полицейскую машину.
— Ты здорово считаешь, малышка,— буркнул я.— У тебя будет много времени в больнице, чтобы заниматься арифметикой, пока тебя будут штопать врачи. Если, конечно, им вообще удастся привести тебя в порядок.
Она слегка раскрыла рот, но ничего не сказала.
— Одна маленькая пулечка, а сколько она может вреда принести! — Я высунул пистолет из-под пиджака и прижал к ее ноге.— Ты слышала, как я говорил тому идиоту Донелли, что с ним может быть? Этот ствол упирается в твою бедренную кость. Ты понимаешь, что это значит? — Я говорил тихо, но угрожающе.— Ты никогда уже не сможешь ходить. Не сможешь бегать, танцевать, плавать или ездить верхом. Всю жизнь будешь таскать свое прекрасное тело на костылях. Или ездить в кресле на колесиках. Всю жизнь... Ну, зови фараонов.
Она не ответила, кровь отхлынула от ее лица, даже губы побелели.
— Ты мне веришь? — спросил я тихо.
— Верю.
— Значит...
— Значит, я их позову. Вы можете меня сделать калекой, но они вас схватят. И больше вы никого не убьете. Я должна это сделать.
— Такое рыцарство делает вам честь,— иронический тон моего голоса совершенно не гармонировал с мыслями,
которые промелькнули у меня в голове. Она собиралась поступить так, как я на ее месте никогда бы не поступил.— Зови. Ты будешь, по крайней мере, свидетелем их смерти. Она посмотрела на меня: — Что вы хотите этим сказать? У вас только один патрон...
— Но уже не для вас. Если вы скажете хоть словечко, этот фараон с пистолетом свое получит. Я выстрелю ему прямо в грудь. В самую середину: вы ведь видели, как я выбил пистолет из руки шерифа. Потом обезврежу второго, хлопот с ним не будет, потому что он даже кобуру не расстегнул. Я отберу у него пистолет, застрелю его и смоюсь.— Я усмехнулся.— Не думаю, что кто-нибудь попытается меня задержать...
— Я ему скажу, что у вас нет больше патронов.
— Ты первая на очереди. Я тебе сейчас двину локтем в бок, и ты последующие пять минут ничего не будешь в состоянии говорить.
Воцарилось долгое молчание. Полицейские все еще стояли на месте. Она тихо сказала:
— Вы бы это сделали?
— У меня только один способ, чтобы тебя убедить.
— Я вас ненавижу! — глаза ее потемнели от бессилия и отчаяния.— Я никогда не знала, что можно кого-то так ненавидеть. Это меня ... пугает.
— Лучше быть испуганной, но живой.— Я смотрел, как полицейские обходят вокруг стоянки, садятся на мотоциклы и уезжают.
Приближался вечер. Скоро на стоянке остались две машины: мы и «форд», в котором сидел мужчина в зеленом пиджаке. Небо потемнело совсем и начался дождь.
Прежде, чем я ухитрился поднять крышу, моя тонкая, хлопчатобумажная рубашка промокла насквозь. Когда я закрыл окна и помотрел в зеркальце, то убедился, что по лицу плывут черные полосы:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61