А его самого, как только он увидел Дженет, вновь пронизал могильный
холод.
- Дженет, - спросил пастор, - не видели вы черного человека?
- Черного человека? - отозвалась она. - Упаси боже! Да что вы, пас-
тор! Сколько ни ищи, а у нас в Болвири не сыщешь черного человека.
Но она это говорила не как все люди, а сами можете себе представить
как: словно лошадь, которая грызет удила.
- Ну что ж, Дженет, - сказал пастор, - если здесь не было черного че-
ловека, значит, я говорил с Врагом рода человеческого.
И сел, а сам весь дрожит, словно в лихорадке, и зубы у него застуча-
ли.
- Пустяки! Как только вам не совестно, пастор? - сказала Дженет и да-
ла ему глоточек бренди, которое у нее всегда водилось.
После этого мистер Соулис сейчас же ушел к себе в кабинет, где у него
было очень много книг. Комната была длинная, темная, зимой в ней было
холодно, как в могиле, и даже в разгаре лета сыро, оттого что пасторский
дом стоял у самой реки. Вот он сел и стал думать обо всем, что случилось
в Болвири за то время, что он здесь живет; вспомнился ему родной дом и
те дни, когда он был еще мальчишкой и бегал по лесам и лугам, а этот
черный человек все не выходил у него из головы, словно припев какой-то
песни. И чем больше он думал, тем больше ему думалось про черного чело-
века. Он попробовал молиться, да слова никак не шли у него с языка; го-
ворят, пробовал он и писать свою книгу, но и это ему не удалось. Време-
нами ему казалось, что черный человек стоит рядом, и тогда он весь пок-
рывался потом, холодным, как колодезная вода, а временами он приходил в
чувство и помнил обо всем этом не больше, чем новорожденный младенец.
Наконец пастор подошел к окну и долго стоял перед ним, глядя на воды
Дьюлы. Деревья там растут очень густо, а вода возле пасторского домика
глубокая и черная; смотрит он и видит, что Дженет полощет белье на бере-
гу, подоткнув юбку. Она стояла спиной к пастору, и он даже не очень ви-
дел, что перед ним. Но вот она обернулась, и он увидел ее лицо. Мистера
Соулиса опять пробрала та же холодная дрожь, что пробирала его дважды за
этот день, и ему вспомнилось, как люди болтали, будто Дженет давным-дав-
но умерла и сам дьявол вселился в ее холодное, как лед, тело. Пастор
отступил немного назад и начал ее пристально разглядывать. Она топтала
ногами белье и что-то про себя напевала, и - боже ты мой милостливый,
спаси нас! - какое страшное было у нее лицо! Временами она начинала петь
громче, но ни один человек, рожденный женщиной, не мог бы понять ни еди-
ного слова из ее песни; а иногда начинала поглядывать искоса куда-то
вниз, хоть смотреть там было не на что. Омерзение пронизало пастора до
самых костей... И это было ему предостережением свыше! Но мистер Соулис
все-таки винил одного только себя: как можно думать так дурно о несчаст-
ной, свихнувшейся женщине, у которой никого не было, кроме него. Он по-
молился за нее и за себя, и выпил холодной воды - еда ему была противна,
- и лег на голые доски своей кровати; наступили уже сумерки.
Эта ночь была такая, какой не запомнят в приходе Болвири: ночь на
семнадцатое августа одна тысяча семьсот двенадцатого года. Днем все сто-
яла жара, как мы уже говорили, но в эту ночь было особенно жарко и душ-
но: солнце село в зловещие тучи, и сразу стало темно, как в яме; ни
звездочки, ни ветерка; в темноте не видно было собственной ладони перед
лицом, и даже старые люди сбрасывали с себя простыни к лежали на своих
постелях, задыхаясь от жары. Со всем тем, что было у пастора на душе, не
мудрено, что ему не спалось. Он то лежал неподвижно, то метался в крова-
ти; чистая, прохладная постель словно прожигала его насквозь; он то за-
сыпал, то просыпался; то он слышал бой церковных часов, то вой собаки на
болоте, словно перед чьей-то смертью; иной раз ему казалось, что по ком-
нате бродят призраки, а может, он видел и чертей. Уж не заболел ли он,
так ему подумалось; да он и вправду был болен, но не болезнь его пугала.
Потом в голове у него немного прояснилось, он уселся в одной рубашке
на краю постели и снова задумался о черном человеке и о Дженет. Он не
мог бы сказать отчего, может, оттого, что ноги у него озябли, но ему
пришло в голову, что между этими двумя что-то есть общее и что либо один
из них, либо они оба нечистые духи. И как раз в эту минуту в комнате
Дженет, которая была рядом, послышался топот и шум, словно там кто-то
боролся, потом раздался громкий стук, потом ветер засвистел вокруг всех
четырех стен дома, и снова стало тихо, как в могиле.
Мистер Соулис не боялся никого: ни человека, ни дьявола. Он достал
огниво, зажег свечу и сделал три шага к двери Дженет. Дверь была заложе-
на щеколдой; он приподнял ее и, распахнув дверь настежь, бесстрашно заг-
лянул в комнату.
Комната у Дженет была большая, такая же большая, как у самого пасто-
ра, и обставлена тяжелыми, громоздкими вещами, потому что иной мебели у
пастора не водилось. Там стояла кровать о четырех "столбах со старинным
пологом, стоял еще дубовый шкаф, битком набитый божественными книгами -
их поставили здесь, чтоб было посвободнее у пастора в комнате, - да
кое-какие вещички Дженет валялись, разбросанные по волу. А, самой Дженет
нигде не было видно; не было видно и никаких следов борьбы. Пастор вошел
(и очень немногие последовали бы за ним), огляделся по сторонам, прислу-
шался. Но ничего не было слышно ни в пасторском доме, ни во всем приходе
Болвири, и видно тоже, ничего не было, только тени метались вокруг све-
чи. Вдруг сердце пастора сильно забилось и сразу же замерло, а по воло-
сам словно пробежал холодный ветер; и такую страсть увидели глаза мисте-
ра Соулиса! Дженет висела на гвозде рядом со старым дубовым шкафом, го-
лова у нее свалилась на плечо, глаза выкатились из орбит, язык высунулся
изо рта, и пятки торчали ровно в двух футах над полом.
"Господи, помилуй нас! - подумал мистер Соулис. - Бедная Дженет умер-
ла".
Он подошел ближе к трупу - и сердце вовсю заколотилось у него в гру-
ди: каким уж это образом, человеку даже и судить не подобает, но только
Дженет висела на одном гвоздике, на одной тоненькой шерстинке, какой
штопают чулки.
Страшно это - очутиться среди ночи одному против таких козней
дьявольских, но мистера Соулиса укрепляла вера в господа. Он повернулся
и вышел из комнаты, запер за собой дверь, спустился вниз по лестнице,
ступая со ступеньки на ступеньку тяжелыми, словно свинец, ногами, и пос-
тавил свечу на стол у подножия лестницы. Он не мог ни молиться, ни ду-
мать, только весь обливался холодным потом и не слышал ровно ничего,
кроме "стук-стук-стук" своего собственного сердца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
холод.
- Дженет, - спросил пастор, - не видели вы черного человека?
- Черного человека? - отозвалась она. - Упаси боже! Да что вы, пас-
тор! Сколько ни ищи, а у нас в Болвири не сыщешь черного человека.
Но она это говорила не как все люди, а сами можете себе представить
как: словно лошадь, которая грызет удила.
- Ну что ж, Дженет, - сказал пастор, - если здесь не было черного че-
ловека, значит, я говорил с Врагом рода человеческого.
И сел, а сам весь дрожит, словно в лихорадке, и зубы у него застуча-
ли.
- Пустяки! Как только вам не совестно, пастор? - сказала Дженет и да-
ла ему глоточек бренди, которое у нее всегда водилось.
После этого мистер Соулис сейчас же ушел к себе в кабинет, где у него
было очень много книг. Комната была длинная, темная, зимой в ней было
холодно, как в могиле, и даже в разгаре лета сыро, оттого что пасторский
дом стоял у самой реки. Вот он сел и стал думать обо всем, что случилось
в Болвири за то время, что он здесь живет; вспомнился ему родной дом и
те дни, когда он был еще мальчишкой и бегал по лесам и лугам, а этот
черный человек все не выходил у него из головы, словно припев какой-то
песни. И чем больше он думал, тем больше ему думалось про черного чело-
века. Он попробовал молиться, да слова никак не шли у него с языка; го-
ворят, пробовал он и писать свою книгу, но и это ему не удалось. Време-
нами ему казалось, что черный человек стоит рядом, и тогда он весь пок-
рывался потом, холодным, как колодезная вода, а временами он приходил в
чувство и помнил обо всем этом не больше, чем новорожденный младенец.
Наконец пастор подошел к окну и долго стоял перед ним, глядя на воды
Дьюлы. Деревья там растут очень густо, а вода возле пасторского домика
глубокая и черная; смотрит он и видит, что Дженет полощет белье на бере-
гу, подоткнув юбку. Она стояла спиной к пастору, и он даже не очень ви-
дел, что перед ним. Но вот она обернулась, и он увидел ее лицо. Мистера
Соулиса опять пробрала та же холодная дрожь, что пробирала его дважды за
этот день, и ему вспомнилось, как люди болтали, будто Дженет давным-дав-
но умерла и сам дьявол вселился в ее холодное, как лед, тело. Пастор
отступил немного назад и начал ее пристально разглядывать. Она топтала
ногами белье и что-то про себя напевала, и - боже ты мой милостливый,
спаси нас! - какое страшное было у нее лицо! Временами она начинала петь
громче, но ни один человек, рожденный женщиной, не мог бы понять ни еди-
ного слова из ее песни; а иногда начинала поглядывать искоса куда-то
вниз, хоть смотреть там было не на что. Омерзение пронизало пастора до
самых костей... И это было ему предостережением свыше! Но мистер Соулис
все-таки винил одного только себя: как можно думать так дурно о несчаст-
ной, свихнувшейся женщине, у которой никого не было, кроме него. Он по-
молился за нее и за себя, и выпил холодной воды - еда ему была противна,
- и лег на голые доски своей кровати; наступили уже сумерки.
Эта ночь была такая, какой не запомнят в приходе Болвири: ночь на
семнадцатое августа одна тысяча семьсот двенадцатого года. Днем все сто-
яла жара, как мы уже говорили, но в эту ночь было особенно жарко и душ-
но: солнце село в зловещие тучи, и сразу стало темно, как в яме; ни
звездочки, ни ветерка; в темноте не видно было собственной ладони перед
лицом, и даже старые люди сбрасывали с себя простыни к лежали на своих
постелях, задыхаясь от жары. Со всем тем, что было у пастора на душе, не
мудрено, что ему не спалось. Он то лежал неподвижно, то метался в крова-
ти; чистая, прохладная постель словно прожигала его насквозь; он то за-
сыпал, то просыпался; то он слышал бой церковных часов, то вой собаки на
болоте, словно перед чьей-то смертью; иной раз ему казалось, что по ком-
нате бродят призраки, а может, он видел и чертей. Уж не заболел ли он,
так ему подумалось; да он и вправду был болен, но не болезнь его пугала.
Потом в голове у него немного прояснилось, он уселся в одной рубашке
на краю постели и снова задумался о черном человеке и о Дженет. Он не
мог бы сказать отчего, может, оттого, что ноги у него озябли, но ему
пришло в голову, что между этими двумя что-то есть общее и что либо один
из них, либо они оба нечистые духи. И как раз в эту минуту в комнате
Дженет, которая была рядом, послышался топот и шум, словно там кто-то
боролся, потом раздался громкий стук, потом ветер засвистел вокруг всех
четырех стен дома, и снова стало тихо, как в могиле.
Мистер Соулис не боялся никого: ни человека, ни дьявола. Он достал
огниво, зажег свечу и сделал три шага к двери Дженет. Дверь была заложе-
на щеколдой; он приподнял ее и, распахнув дверь настежь, бесстрашно заг-
лянул в комнату.
Комната у Дженет была большая, такая же большая, как у самого пасто-
ра, и обставлена тяжелыми, громоздкими вещами, потому что иной мебели у
пастора не водилось. Там стояла кровать о четырех "столбах со старинным
пологом, стоял еще дубовый шкаф, битком набитый божественными книгами -
их поставили здесь, чтоб было посвободнее у пастора в комнате, - да
кое-какие вещички Дженет валялись, разбросанные по волу. А, самой Дженет
нигде не было видно; не было видно и никаких следов борьбы. Пастор вошел
(и очень немногие последовали бы за ним), огляделся по сторонам, прислу-
шался. Но ничего не было слышно ни в пасторском доме, ни во всем приходе
Болвири, и видно тоже, ничего не было, только тени метались вокруг све-
чи. Вдруг сердце пастора сильно забилось и сразу же замерло, а по воло-
сам словно пробежал холодный ветер; и такую страсть увидели глаза мисте-
ра Соулиса! Дженет висела на гвозде рядом со старым дубовым шкафом, го-
лова у нее свалилась на плечо, глаза выкатились из орбит, язык высунулся
изо рта, и пятки торчали ровно в двух футах над полом.
"Господи, помилуй нас! - подумал мистер Соулис. - Бедная Дженет умер-
ла".
Он подошел ближе к трупу - и сердце вовсю заколотилось у него в гру-
ди: каким уж это образом, человеку даже и судить не подобает, но только
Дженет висела на одном гвоздике, на одной тоненькой шерстинке, какой
штопают чулки.
Страшно это - очутиться среди ночи одному против таких козней
дьявольских, но мистера Соулиса укрепляла вера в господа. Он повернулся
и вышел из комнаты, запер за собой дверь, спустился вниз по лестнице,
ступая со ступеньки на ступеньку тяжелыми, словно свинец, ногами, и пос-
тавил свечу на стол у подножия лестницы. Он не мог ни молиться, ни ду-
мать, только весь обливался холодным потом и не слышал ровно ничего,
кроме "стук-стук-стук" своего собственного сердца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94