Кроме того,
зло (которое я и теперь не могу не признать губительной стороной челове-
ческой натуры) наложило на этот облик отпечаток уродства и гнилости. И
все же, увидев в зеркале этого безобразного истукана, я почувствовал не
отвращение, а внезапную радость. Ведь это тоже был я. Образ в зеркале
казался мне естественным и человеческим. На мой взгляд, он был более
четким отражением духа, более выразительным и гармоничным, чем та несо-
вершенная и двойственная внешность, которую я до тех пор привык называть
своей. И в этом я был, без сомнения, прав. Я замечал, что в облике Эд-
варда Хайда я внушал физическую гадливость всем, кто приближался ко мне.
Этому, на мой взгляд, есть следующее объяснение: обычные люди представ-
ляют собой смесь добра и зла, а Эдвард Хайд был единственным среди всего
человечества чистым воплощением зла.
Я медлил перед зеркалом не долее минуты - мне предстояло проделать
второй и решающий опыт: я должен был проверить, смогу ли я вернуть себе
прежнюю личность или мне придется, не дожидаясь рассвета, бежать из до-
ма, переставшего быть моим. Поспешив назад в кабинет, я снова приготовил
и испил магическую чашу, снова испытал муки преображения и очнулся уже с
характером, телом и лицом Генри Джекила.
В ту ночь я пришел к роковому распутью. Если бы к моему открытию меня
привели более высокие побуждения, если бы я рискнул проделать этот опыт,
находясь во власти благородных или благочестивых чувств, все могло бы
сложиться иначе и из агонии смерти и возрождения я восстал бы ангелом, а
не дьяволом. Само средство не обладало избирательной способностью, оно
не было ни божественным, ни сатанинским, оно лишь отперло темницу моих
склонностей и, подобно узникам в Филиппах, наружу вырвался тот, кто сто-
ял у двери. Добро во мне тогда дремало, а зло бодрствовало, разбуженное
тщеславием, и поспешило воспользоваться удобным случаем - так возник Эд-
вард Хайд. В результате, хотя теперь у меня было не только два облика,
но и два характера, один из них состоял только из зла, а другой остался
прежним двойственным и негармоничным Генри Джекилом, исправить и облаго-
родить которого я уже давно не надеялся. Таким образом, перемена во всех
отношениях оказалась к худшему.
Даже и в то время я еще не полностью преодолел ту скуку, которую вну-
шало мне сухое однообразие жизни ученого. Я по-прежнему любил развлече-
ния, но мои удовольствия были (мягко выражаясь) не слишком достойными, а
я не только стал известным и уважаемым человеком, но достиг уже пожилого
возраста, и раздвоенность моей жизни с каждым днем делалась для меня все
тягостнее. Тут мне могло помочь мое новообретенное могущество, и, не ус-
тояв перед искушением, я превратился в раба. Мне стоило только выпить
мой напиток, чтобы сбросить с себя тело известного профессора и, как
плотным плащом, окутаться телом Эдварда Хайда. Я улыбнулся при этой мыс-
ли - тогда она показалась мне забавной - и занялся тщательной подготов-
кой. Я снял и меблировал тот дом в Сохо, до которого впоследствии поли-
ция проследила Хайда, и поручил его заботам женщины, которая, как мне
было известно, не отличалась щепетильностью и умела молчать. Затем я
объявил моим слугам, что некий мистер Хайд (я описал его внешность) мо-
жет распоряжаться в доме, как у себя, - во избежание недоразумений я
несколько раз появился там в моем втором облике, чтобы слуги ко мне при-
выкли. Далее я составил столь возмутившее вас завещание; если бы с док-
тором Джекилом что-нибудь произошло, я благодаря этому завещанию мог бы
окончательно преобразиться в Эдварда Хайда, не утратив при этом моего
состояния. И вот, обезопасившись, как мне казалось, от всех возможных
случайностей, я начал извлекать выгоду из странных привилегий моего по-
ложения.
В старину люди пользовались услугами наемных убийц, чтобы их руками
творить свои преступления, не ставя под угрозу ни себя, ни свою добрую
славу. Я был первым человеком, который прибегнул к этому способу в поис-
ках удовольствий. Я был первым человеком, которого общество видело обла-
ченным в одежды почтенной добродетели и который мог в мгновение ока
сбросить с себя этот временный наряд и, подобно вырвавшемуся на свободу
школьнику, кинуться в море распущенности. Но в отличие от этого школьни-
ка мне в моем непроницаемом плаще не грозила опасность быть узнанным.
Поймите, я ведь просто не существовал. Стоило мне скрыться за дверью ла-
боратории, в одну-две секунды смешать и выпить питье - я бдительно сле-
дил за тем, чтобы тинктура и порошки всегда были у меня под рукой, - и
Эдвард Хайд, что бы он ни натворил, исчез бы, как след дыхания на зерка-
ле, а вместо него в кабинете оказался бы Генри Джекил, человек, который,
мирно трудясь у себя дома при свете полночной лампы, мог бы смеяться над
любыми подозрениями.
Удовольствия, которым я незамедлительно стал предаваться в своем мас-
карадном облике, были, как я уже сказал, не очень достойными, но и
только; однако Эдвард Хайд вскоре превратил их в нечто чудовищное. Не
раз, вернувшись из подобной экскурсии, я дивился развращенности, обре-
тенной мной через его посредство. Этот фактотум, которого я вызвал из
своей собственной души и послал одного искать наслаждений на его лад,
был существом по самой своей природе злобным и преступным; каждое его
действие, каждая мысль диктовались себялюбием, с животной жадностью он
упивался чужими страданиями и не знал жалости, как каменное изваяние.
Генри Джекил часто ужасался поступкам Эдварда Хайда, но странность поло-
жения, неподвластного обычным законам, незаметно убаюкивала совесть.
Ведь в конечном счете виноват во всем был Хайд и только Хайд. А Джекил
не стал хуже, он возвращался к лучшим своим качествам как будто таким
же, каким был раньше. Если это было в его силах, он даже спешил загла-
дить зло, причиненное Хайдом. И совесть его спала глубоким сном.
Я не хочу подробно описывать ту мерзость, которой потворствовал (даже
и теперь мне трудно признать, что ее творил я сам), я намерен только пе-
речислить события, которые указывали на неизбежность возмездия и на его
приближение. Однажды я навлек на себя большую опасность, но так как этот
случай не имел никаких последствий, я о нем здесь только упомяну. Моя
бездушная жестокость по отношению к ребенку вызвала гнев прохожего, ко-
торого я узнал в вашем кузене в тот раз,
когда вы видели меня у окна; к нему на помощь пришли, родные девочки
и врач, и были минуты, когда я уже опасался за свою жизнь; чтобы успоко-
ить их более чем справедливое негодование, Эдвард Хайд был вынужден при-
вести их к двери лаборатории и вручить им чек, подписанный Генри Джеки-
лом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
зло (которое я и теперь не могу не признать губительной стороной челове-
ческой натуры) наложило на этот облик отпечаток уродства и гнилости. И
все же, увидев в зеркале этого безобразного истукана, я почувствовал не
отвращение, а внезапную радость. Ведь это тоже был я. Образ в зеркале
казался мне естественным и человеческим. На мой взгляд, он был более
четким отражением духа, более выразительным и гармоничным, чем та несо-
вершенная и двойственная внешность, которую я до тех пор привык называть
своей. И в этом я был, без сомнения, прав. Я замечал, что в облике Эд-
варда Хайда я внушал физическую гадливость всем, кто приближался ко мне.
Этому, на мой взгляд, есть следующее объяснение: обычные люди представ-
ляют собой смесь добра и зла, а Эдвард Хайд был единственным среди всего
человечества чистым воплощением зла.
Я медлил перед зеркалом не долее минуты - мне предстояло проделать
второй и решающий опыт: я должен был проверить, смогу ли я вернуть себе
прежнюю личность или мне придется, не дожидаясь рассвета, бежать из до-
ма, переставшего быть моим. Поспешив назад в кабинет, я снова приготовил
и испил магическую чашу, снова испытал муки преображения и очнулся уже с
характером, телом и лицом Генри Джекила.
В ту ночь я пришел к роковому распутью. Если бы к моему открытию меня
привели более высокие побуждения, если бы я рискнул проделать этот опыт,
находясь во власти благородных или благочестивых чувств, все могло бы
сложиться иначе и из агонии смерти и возрождения я восстал бы ангелом, а
не дьяволом. Само средство не обладало избирательной способностью, оно
не было ни божественным, ни сатанинским, оно лишь отперло темницу моих
склонностей и, подобно узникам в Филиппах, наружу вырвался тот, кто сто-
ял у двери. Добро во мне тогда дремало, а зло бодрствовало, разбуженное
тщеславием, и поспешило воспользоваться удобным случаем - так возник Эд-
вард Хайд. В результате, хотя теперь у меня было не только два облика,
но и два характера, один из них состоял только из зла, а другой остался
прежним двойственным и негармоничным Генри Джекилом, исправить и облаго-
родить которого я уже давно не надеялся. Таким образом, перемена во всех
отношениях оказалась к худшему.
Даже и в то время я еще не полностью преодолел ту скуку, которую вну-
шало мне сухое однообразие жизни ученого. Я по-прежнему любил развлече-
ния, но мои удовольствия были (мягко выражаясь) не слишком достойными, а
я не только стал известным и уважаемым человеком, но достиг уже пожилого
возраста, и раздвоенность моей жизни с каждым днем делалась для меня все
тягостнее. Тут мне могло помочь мое новообретенное могущество, и, не ус-
тояв перед искушением, я превратился в раба. Мне стоило только выпить
мой напиток, чтобы сбросить с себя тело известного профессора и, как
плотным плащом, окутаться телом Эдварда Хайда. Я улыбнулся при этой мыс-
ли - тогда она показалась мне забавной - и занялся тщательной подготов-
кой. Я снял и меблировал тот дом в Сохо, до которого впоследствии поли-
ция проследила Хайда, и поручил его заботам женщины, которая, как мне
было известно, не отличалась щепетильностью и умела молчать. Затем я
объявил моим слугам, что некий мистер Хайд (я описал его внешность) мо-
жет распоряжаться в доме, как у себя, - во избежание недоразумений я
несколько раз появился там в моем втором облике, чтобы слуги ко мне при-
выкли. Далее я составил столь возмутившее вас завещание; если бы с док-
тором Джекилом что-нибудь произошло, я благодаря этому завещанию мог бы
окончательно преобразиться в Эдварда Хайда, не утратив при этом моего
состояния. И вот, обезопасившись, как мне казалось, от всех возможных
случайностей, я начал извлекать выгоду из странных привилегий моего по-
ложения.
В старину люди пользовались услугами наемных убийц, чтобы их руками
творить свои преступления, не ставя под угрозу ни себя, ни свою добрую
славу. Я был первым человеком, который прибегнул к этому способу в поис-
ках удовольствий. Я был первым человеком, которого общество видело обла-
ченным в одежды почтенной добродетели и который мог в мгновение ока
сбросить с себя этот временный наряд и, подобно вырвавшемуся на свободу
школьнику, кинуться в море распущенности. Но в отличие от этого школьни-
ка мне в моем непроницаемом плаще не грозила опасность быть узнанным.
Поймите, я ведь просто не существовал. Стоило мне скрыться за дверью ла-
боратории, в одну-две секунды смешать и выпить питье - я бдительно сле-
дил за тем, чтобы тинктура и порошки всегда были у меня под рукой, - и
Эдвард Хайд, что бы он ни натворил, исчез бы, как след дыхания на зерка-
ле, а вместо него в кабинете оказался бы Генри Джекил, человек, который,
мирно трудясь у себя дома при свете полночной лампы, мог бы смеяться над
любыми подозрениями.
Удовольствия, которым я незамедлительно стал предаваться в своем мас-
карадном облике, были, как я уже сказал, не очень достойными, но и
только; однако Эдвард Хайд вскоре превратил их в нечто чудовищное. Не
раз, вернувшись из подобной экскурсии, я дивился развращенности, обре-
тенной мной через его посредство. Этот фактотум, которого я вызвал из
своей собственной души и послал одного искать наслаждений на его лад,
был существом по самой своей природе злобным и преступным; каждое его
действие, каждая мысль диктовались себялюбием, с животной жадностью он
упивался чужими страданиями и не знал жалости, как каменное изваяние.
Генри Джекил часто ужасался поступкам Эдварда Хайда, но странность поло-
жения, неподвластного обычным законам, незаметно убаюкивала совесть.
Ведь в конечном счете виноват во всем был Хайд и только Хайд. А Джекил
не стал хуже, он возвращался к лучшим своим качествам как будто таким
же, каким был раньше. Если это было в его силах, он даже спешил загла-
дить зло, причиненное Хайдом. И совесть его спала глубоким сном.
Я не хочу подробно описывать ту мерзость, которой потворствовал (даже
и теперь мне трудно признать, что ее творил я сам), я намерен только пе-
речислить события, которые указывали на неизбежность возмездия и на его
приближение. Однажды я навлек на себя большую опасность, но так как этот
случай не имел никаких последствий, я о нем здесь только упомяну. Моя
бездушная жестокость по отношению к ребенку вызвала гнев прохожего, ко-
торого я узнал в вашем кузене в тот раз,
когда вы видели меня у окна; к нему на помощь пришли, родные девочки
и врач, и были минуты, когда я уже опасался за свою жизнь; чтобы успоко-
ить их более чем справедливое негодование, Эдвард Хайд был вынужден при-
вести их к двери лаборатории и вручить им чек, подписанный Генри Джеки-
лом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94