Ничего лучше не придумаешь. Собирайся. Кэаве, едем
на французские острова. Сядем на корабль, и он быстро доставит нас на
Таити. А там уже можно продать бутылку за четыре сантима, за три, за
два, за один сантим. Подумай: есть возможность еще четыре раза продать
бутылку, и нас двое, чтобы заняться этим! Ну же, поцелуй меня, мой Кэа-
ве, и прогони тревогу прочь. Кокуа не даст тебя в обиду.
- Ты божий дар! - воскликнул Кэаве. - Не верю я, чтобы господь бог
мог покарать меня за то, что я возжелал обрести такое сокровище! Пусть
же все будет, как ты сказала: вези меня, куда надумала, вручаю тебе свою
жизнь и свое спасение.
С утра Кокуа начала собираться в дорогу; она взяла сундучок Кэаве,
который он брал с собой в плавание, и прежде всего запихнула в угол на
самое дно бутылку, а сверху положила самые дорогие одежды и самые дико-
винные безделушки, какие были в доме.
- Ведь нас должны считать богачами, - сказала она, - иначе кто же по-
верит в волшебную бутылку?
Собираясь в путь, Кокуа все время была весела, как птичка, и лишь по-
рой, когда она украдкой поглядывала на мужа, слеза мутила ее взор, и
тогда, подбежав к нему, она нежно его целовала. А у Кэаве будто камень с
души свалился; теперь, когда он открыл свою тайну Кокуа и перед ним заб-
резжил луч надежды, он словно возродился; ноги его опять легко ступали
по земле, и он уже больше не вздыхал. Но все же страх не совсем оставил
его; временами надежда начинала угасать в нем, подобно тому, как гаснет
на ветру слабый огонек свечи, и тогда перед глазами его снова бушевало
адское пламя и колыхались огненные языки.
Они тут же распустили слух, что отправляются для развлечения путе-
шествовать в Штаты, и все немало этому удивились, но дознайся кто-нибудь
до истины, так, верно, удивился бы еще больше. И вот Кэаве и Кокуа отп-
лыли на пароходе "Ковчег" в Гонолулу, а оттуда вместе с толпой белых
пассажиров на "Юматилле" - в Сан-Франциско и там пересели на почтовую
бригантину "Птица тропиков", которая доставила их в Папеэте - главное
поселение французов на Южных островах. Путешествие было приятным, и с
попутным пассатом они прибыли на место в солнечный день и увидели риф, о
который разбивался прибой, и Мотуити с его высокими пальмами, и шхуну,
скользившую вдоль берега, и белые дома города, раскинувшегося у самого
моря под сенью зеленых деревьев, а за ним - высокие горы и облака Таити
- острова мудрецов.
Обсудив, порешили, что разумнее всего арендовать дом. Так они и сде-
лали и поселились напротив английского консульства, чтобы сразу ще-
гольнуть деньгами и привлечь к себе внимание своими лошадьми и экипажа-
ми. Все это давалось им легче легкого: ведь у них была бутылка, а Кокуа
оказалась куда храбрее Кэаве и по любому поводу требовала от черта то
двадцать долларов, а то и сто. Так они очень быстро сделались известными
всему городу, и об этих приезжих гавайцах, об их верховых лошадях и эки-
пажах, о нарядных туалетах и дорогих украшениях Кокуа шло множество тол-
ков.
Они довольно быстро освоились с таитянским языком, ибо он, в сущнос-
ти, очень похож на гавайский и отличается лишь немногими звуками, а нау-
чившись им владеть, тут же принялись предлагать людям свою бутылку. Ну,
вы, конечно, понимаете, что даже приступиться к такому делу не очень-то
просто; не очень-то просто убедить людей, что вы всерьез готовы продать
им за четыре сантима источник юношеского здоровья и неиссякаемого бо-
гатства. Приходилось при этом говорить и об опасностях, таящихся в бу-
тылке, после чего люди либо вовсе переставали им верить и только смея-
лись, либо пугались такой темной сделки, мрачнели и угрюмо спешили прочь
от этих Кэаве и Кокуа, связавшихся с Сатаной. И вот, нисколько не преус-
пев в своих замыслах, супруги стали замечать, что в городе их сторонят-
ся. Дети, завидя их, с визгом бросались врассыпную - а для Кокуа это бы-
ло прямо как нож острый, - католики при встрече осеняли себя крестным
знамением, и мало-помалу все, точно сговорившись, стали их избегать.
Они пали духом. Проведя унылый день в тоске, они сидели ночью без сна
в своем новом доме и не обменивались ни единым словом; лишь рыдания Ко-
куа порой внезапно нарушали тишину. Иногда они принимались молиться бо-
гу; иногда, достав бутылку, ставили ее на пол и целый вечер сидели так,
глядя, как трепещет внутри нее бесформенная тень. В такие минуты страх
мешал им лечь в постель, и сон долго не смыкал их глаз, а если случа-
лось, что один из них и задремлет, то, пробудившись, он слышал приглу-
шенный плач, доносившийся из темноты, или же замечал, что остался в оди-
ночестве, ибо каждый из них стремился убежать из дома, подальше от бу-
тылки, предпочитая побродить под бананами в своем маленьком садике или
прогуляться по берегу моря при свете луны.
Так вот и случилось однажды ночью: Кокуа пробудилась, а Кэаве не бы-
ло. Она пошарила подле себя, но его место успело остыть. Ей стало страш-
но, и она приподнялась и села на ложе. В щели между ставнями пробивался
слабый свет луны. Он освещал комнату, и Кокуа различила бутылку, стояв-
шую на полу. За окнами бушевала непогода, высокие деревья перед домом
уныло скрипели под ветром, и опавшие листья шелестели на полу веранды.
Но в этом шуме ухо Кокуа уловило и другие звуки - жалобные, словно
предсмертные, стоны не то человека, не то животного, и они проникли ей в
самое сердце. Она тихонько встала, приотворила дверь и выглянула в зали-
тый луной сад. Там, под банановым деревом, уткнувшись лицом в землю, ле-
жал Кэаве, и из груди его вырывались стенания.
Хотела было Кокуа броситься к мужу и утешить его, но внезапно новая
мысль приковала ее к месту. Кэаве всегда старался быть мужественным в ее
глазах, и, значит, не пристало ей в минуту его слабости стать свиде-
тельницей его стыда. Эта мысль заставила ее возвратиться в дом.
"Боже праведный! - думала Кокуа. - Как беспечна я была, как ничтожна!
Ведь это ему, а не мне, грозит геенна огненная; ведь это он, а не я,
навлек проклятье на свою душу. Ради меня, ради своей любви к такому жал-
кому, беспомощному созданию, видит он теперь перед собой - о горе! - ог-
ненные врата ада и, лежа на свежем ветру в лунном сиянии, вдыхает смрад-
ный дым преисподней! А я-то, тупая и бесчувственная, до сих пор не пони-
мала, в чем мой долг! А может, и понимала, да шарахалась от него? Но те-
перь, пока еще не поздно, своей рукой принесу я свою душу на жертвенник
любви; теперь я скажу "прощай!" белым ступеням, ведущим в рай, и поджи-
дающим там меня дорогим друзьям. Любовь за любовь, и да будет моя любовь
равна его любви!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
на французские острова. Сядем на корабль, и он быстро доставит нас на
Таити. А там уже можно продать бутылку за четыре сантима, за три, за
два, за один сантим. Подумай: есть возможность еще четыре раза продать
бутылку, и нас двое, чтобы заняться этим! Ну же, поцелуй меня, мой Кэа-
ве, и прогони тревогу прочь. Кокуа не даст тебя в обиду.
- Ты божий дар! - воскликнул Кэаве. - Не верю я, чтобы господь бог
мог покарать меня за то, что я возжелал обрести такое сокровище! Пусть
же все будет, как ты сказала: вези меня, куда надумала, вручаю тебе свою
жизнь и свое спасение.
С утра Кокуа начала собираться в дорогу; она взяла сундучок Кэаве,
который он брал с собой в плавание, и прежде всего запихнула в угол на
самое дно бутылку, а сверху положила самые дорогие одежды и самые дико-
винные безделушки, какие были в доме.
- Ведь нас должны считать богачами, - сказала она, - иначе кто же по-
верит в волшебную бутылку?
Собираясь в путь, Кокуа все время была весела, как птичка, и лишь по-
рой, когда она украдкой поглядывала на мужа, слеза мутила ее взор, и
тогда, подбежав к нему, она нежно его целовала. А у Кэаве будто камень с
души свалился; теперь, когда он открыл свою тайну Кокуа и перед ним заб-
резжил луч надежды, он словно возродился; ноги его опять легко ступали
по земле, и он уже больше не вздыхал. Но все же страх не совсем оставил
его; временами надежда начинала угасать в нем, подобно тому, как гаснет
на ветру слабый огонек свечи, и тогда перед глазами его снова бушевало
адское пламя и колыхались огненные языки.
Они тут же распустили слух, что отправляются для развлечения путе-
шествовать в Штаты, и все немало этому удивились, но дознайся кто-нибудь
до истины, так, верно, удивился бы еще больше. И вот Кэаве и Кокуа отп-
лыли на пароходе "Ковчег" в Гонолулу, а оттуда вместе с толпой белых
пассажиров на "Юматилле" - в Сан-Франциско и там пересели на почтовую
бригантину "Птица тропиков", которая доставила их в Папеэте - главное
поселение французов на Южных островах. Путешествие было приятным, и с
попутным пассатом они прибыли на место в солнечный день и увидели риф, о
который разбивался прибой, и Мотуити с его высокими пальмами, и шхуну,
скользившую вдоль берега, и белые дома города, раскинувшегося у самого
моря под сенью зеленых деревьев, а за ним - высокие горы и облака Таити
- острова мудрецов.
Обсудив, порешили, что разумнее всего арендовать дом. Так они и сде-
лали и поселились напротив английского консульства, чтобы сразу ще-
гольнуть деньгами и привлечь к себе внимание своими лошадьми и экипажа-
ми. Все это давалось им легче легкого: ведь у них была бутылка, а Кокуа
оказалась куда храбрее Кэаве и по любому поводу требовала от черта то
двадцать долларов, а то и сто. Так они очень быстро сделались известными
всему городу, и об этих приезжих гавайцах, об их верховых лошадях и эки-
пажах, о нарядных туалетах и дорогих украшениях Кокуа шло множество тол-
ков.
Они довольно быстро освоились с таитянским языком, ибо он, в сущнос-
ти, очень похож на гавайский и отличается лишь немногими звуками, а нау-
чившись им владеть, тут же принялись предлагать людям свою бутылку. Ну,
вы, конечно, понимаете, что даже приступиться к такому делу не очень-то
просто; не очень-то просто убедить людей, что вы всерьез готовы продать
им за четыре сантима источник юношеского здоровья и неиссякаемого бо-
гатства. Приходилось при этом говорить и об опасностях, таящихся в бу-
тылке, после чего люди либо вовсе переставали им верить и только смея-
лись, либо пугались такой темной сделки, мрачнели и угрюмо спешили прочь
от этих Кэаве и Кокуа, связавшихся с Сатаной. И вот, нисколько не преус-
пев в своих замыслах, супруги стали замечать, что в городе их сторонят-
ся. Дети, завидя их, с визгом бросались врассыпную - а для Кокуа это бы-
ло прямо как нож острый, - католики при встрече осеняли себя крестным
знамением, и мало-помалу все, точно сговорившись, стали их избегать.
Они пали духом. Проведя унылый день в тоске, они сидели ночью без сна
в своем новом доме и не обменивались ни единым словом; лишь рыдания Ко-
куа порой внезапно нарушали тишину. Иногда они принимались молиться бо-
гу; иногда, достав бутылку, ставили ее на пол и целый вечер сидели так,
глядя, как трепещет внутри нее бесформенная тень. В такие минуты страх
мешал им лечь в постель, и сон долго не смыкал их глаз, а если случа-
лось, что один из них и задремлет, то, пробудившись, он слышал приглу-
шенный плач, доносившийся из темноты, или же замечал, что остался в оди-
ночестве, ибо каждый из них стремился убежать из дома, подальше от бу-
тылки, предпочитая побродить под бананами в своем маленьком садике или
прогуляться по берегу моря при свете луны.
Так вот и случилось однажды ночью: Кокуа пробудилась, а Кэаве не бы-
ло. Она пошарила подле себя, но его место успело остыть. Ей стало страш-
но, и она приподнялась и села на ложе. В щели между ставнями пробивался
слабый свет луны. Он освещал комнату, и Кокуа различила бутылку, стояв-
шую на полу. За окнами бушевала непогода, высокие деревья перед домом
уныло скрипели под ветром, и опавшие листья шелестели на полу веранды.
Но в этом шуме ухо Кокуа уловило и другие звуки - жалобные, словно
предсмертные, стоны не то человека, не то животного, и они проникли ей в
самое сердце. Она тихонько встала, приотворила дверь и выглянула в зали-
тый луной сад. Там, под банановым деревом, уткнувшись лицом в землю, ле-
жал Кэаве, и из груди его вырывались стенания.
Хотела было Кокуа броситься к мужу и утешить его, но внезапно новая
мысль приковала ее к месту. Кэаве всегда старался быть мужественным в ее
глазах, и, значит, не пристало ей в минуту его слабости стать свиде-
тельницей его стыда. Эта мысль заставила ее возвратиться в дом.
"Боже праведный! - думала Кокуа. - Как беспечна я была, как ничтожна!
Ведь это ему, а не мне, грозит геенна огненная; ведь это он, а не я,
навлек проклятье на свою душу. Ради меня, ради своей любви к такому жал-
кому, беспомощному созданию, видит он теперь перед собой - о горе! - ог-
ненные врата ада и, лежа на свежем ветру в лунном сиянии, вдыхает смрад-
ный дым преисподней! А я-то, тупая и бесчувственная, до сих пор не пони-
мала, в чем мой долг! А может, и понимала, да шарахалась от него? Но те-
перь, пока еще не поздно, своей рукой принесу я свою душу на жертвенник
любви; теперь я скажу "прощай!" белым ступеням, ведущим в рай, и поджи-
дающим там меня дорогим друзьям. Любовь за любовь, и да будет моя любовь
равна его любви!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94