Так он простоял час,
а может, и два - он потом не помнил, - как вдруг услышал смех, какую-то
страшную возню и шум наверху; кто-то ходил взад и вперед по той комнате,
где висел труп Дженет, а дверь в нее была открыта, хотя пастор помнил
хорошо, что запер ее; вслед за этим раздались шаги на площадке лестницы,
и ему показалось, будто мертвая Дженет перегнулась через перила и смот-
рит вниз, на него.
Он опять взял свечу (потому что в доме свет больше ему не был нужен)
и тихо, как только мог, выбрался из дома на дорожку, в самый дальний ее
конец. Было темно, как в аду; пламя свечи, когда он поставил ее на зем-
лю, горело ровно, как в комнате, не колеблясь; ничто нигде не шевели-
лось, только воды Дьюлы шипели и плескались о берег, а те нечестивые ша-
ги в доме все приближались, спускаясь по лестнице. Пастор очень хорошо
знал эту походку: это была походка Дженет, - и от ее шагов, которые все
близились, холод пробрал его еще глубже, до самых кишок. Поручив свою
душу ее творцу и хранителю, он стал молиться. "О господи, - взывал он, -
дай мне силы на эту ночь, дай мне силы бороться со злом!"
Теперь шаги уже направлялись по коридору к двери; пастор слышал, как
рука шуршала, скользя по стене: эта нездешняя гостья словно нащупывала
себе дорогу.
Ветлы закачались и зашумели, сталкиваясь ветвями, над холмами пронес-
ся долгий вздох, пламя свечи заметалось: перед ним стоял труп Окаянной
Дженет, в ее всегдашнем домотканом платье, в черном платке, все с той же
ухмылкой на лице, и голова все так же на плечо; совсем как живая - но
только мистер Соулис знал, что она мертвая, - Дженет стояла на пороге
пасторского дома.
Удивительно, до чего крепко сидит душа человеческая в его смертном
теле! Священник видел все это, и сердце у него не разорвалось.
Дженет недолго стояла на пороге дома: она снова двинулась вперед и
медленно пошла к мистеру Соулису, туда, к ветлам, под которыми он стоял.
Вся жизнь его тела, вся сила его духа теперь светились и горели в его
глазах. Она как будто хотела заговорить, но слов у нее не нашлось, и она
сделала ему знак левой рукой. Дохнул ветер, словно кошка фыркнула, задул
свечу, ветлы застонали человеческим голосом, и мистер Соулис понял, что
останется он жив или умрет, а этому должно положить конец.
- Ведьма, колдунья, дьяволица! - воскликнул он. - Заклинаю тебя
властью бога, уходи, если ты мертва, в могилу, если ты проклята богом, -
в ад!
И в эту самую минуту божья десница поразила с небес нечестивый приз-
рак: дряхлое, мертвое, оскверненное тело ведьмы, надолго разлученное с
могилой и обитаемое дьяволом, вспыхнуло серным огнем и тут же распалось
в прах; грянул гром раскат за раскатом, потом хлынул ливень, и мистер
Соулис, кое-как пробравшись сквозь живую изгородь, опрометью бросился
бежать в деревню.
В то же утро, когда пробило шесть часов, Джон Кристи видел черного
человека около Макл-Керна; но еще не было и восьми, когда его видели
около дома менялы в Нокдоу; а немногим позже Сэнди Маклеллан видел, как
черный человек спускался по склону с Килмакерли. Тут нечего и сомне-
ваться: это он жил так долго в теле Дженет, но в конце концов ему приш-
лось всетаки уйти; и с тех пор дьявол больше не появлялся у нас в прихо-
де Болвири.
А для священника это было тяжким испытанием: он долго лежал больной и
все бредил; но с того самого часа он и сделался таким, каким вы сейчас
его знаете.
ВЕСЕЛЫЕ МОЛОДЦЫ
ГЛАВА I
ЭИЛИН АРОС
Было прекрасное утро на исходе июля, когда я последний раз отправился
пешком в Арос. Накануне вечером я сошел с корабля в Гризеполе. Багаж я
оставил в маленькой гостинице, намереваясь как-нибудь приехать за ним на
лодке, и после скромного завтрака весело зашагал через полуостров.
Я не был уроженцем этих мест. Все мои предки жили в равнинной Шотлан-
дии. Но мой дядя Гордон Дарнеуэй после тяжкой; омраченной нуждой юности
и нескольких лет, проведенных в море, нашел себе на островах молодую же-
ну. Ее звали Мери Маклин, она была круглой сиротой, и, когда она умерла,
дав жизнь дочери, дядя оказался единственным владельцем Ароса - опоясан-
ной морем фермы. Она приносила ему лишь скудное пропитание, но мой дядя
всю жизнь был неудачником и, оставшись с малюткой дочерью на руках, по-
боялся вновь отправиться на поиски счастья, а так и продолжал жить на
Аросе, бессильно проклиная судьбу. Год проходил за годом, не принося ему
в его уединении ни довольства, ни душевного покоя. Тем временем поумира-
ли почти все наши родичи на равнинах - нашу семью вообще преследовали
неудачи, и, пожалуй, счастье улыбнулось лишь моему отцу, ибо он не
только умер последним, но и оставил сыну родовое имя вместе с небольшим
состоянием, которое могло поддержать достоинство этого имени. Я учился в
Эдинбургском университете, и мне жилось неплохо, но я был очень одинок,
пока дядя Гордон не прослышал обо мне у себя на гризеполском Россе и,
твердо придерживаясь правила, что кровь не вода, тут же не написал мне,
прося считать Арос моим родным домом. Вот почему я начал проводить кани-
кулы в этой глуши, вдали от людей и удобств городской жизни, в обществе
трески и болотных курочек; и вот почему теперь, по окончании занятий, я
в это июльское утро так весело возвращался туда.
Росс, как мы его называли, - это полуостров, не очень широкий и не
очень высокий, но столь же дикий ныне, как и в первый день творения. С
двух сторон его окружает глубокое море, усеянное скалистыми островками и
рифами, весьма опасными для кораблей; на востоке же над ним господствуют
высокие утесы и крутой пик Бен-Кайо. Говорят, что Бен-Кайо по-гэльски
значит "гора туманов", и если это так, то название выбрано очень удачно.
Ибо пик, имеющий в высоту более трех тысяч футов, притягивает с моря все
облака, и подчас мне даже казалось, что он их сам порождает, ибо и в яс-
ные дни, когда чистое небо простиралось до самого горизонта, Бен-Кайо
все равно бывал окутан тучами. Однако это обилие влаги, на мой взгляд,
делало гору только красивее: когда солнце озаряло ее склоны, ручьи и
мокрые скалы блестели, как драгоценные камни, и сверкание их было видно
даже на Аросе, в пятнадцати милях оттуда.
Я шел по овечьей тропке. Она была такой извилистой, что путь мой поч-
ти удваивался. Порой она вела по огромным валунам, и мне приходилось
прыгать с одного камня на другой, а порой ныряла в сырые ложбины, где
мох почти достигал моих колен. Нигде на всем протяжении десяти миль меж-
ду Гризеполом и Аросом не было видно ни обработанных полей, ни челове-
ческого жилья. На самом деле дома здесь были - целых три, но они отстоя-
ли так далеко от тропы, что человек, чужой в этих местах, никогда бы их
не обнаружил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
а может, и два - он потом не помнил, - как вдруг услышал смех, какую-то
страшную возню и шум наверху; кто-то ходил взад и вперед по той комнате,
где висел труп Дженет, а дверь в нее была открыта, хотя пастор помнил
хорошо, что запер ее; вслед за этим раздались шаги на площадке лестницы,
и ему показалось, будто мертвая Дженет перегнулась через перила и смот-
рит вниз, на него.
Он опять взял свечу (потому что в доме свет больше ему не был нужен)
и тихо, как только мог, выбрался из дома на дорожку, в самый дальний ее
конец. Было темно, как в аду; пламя свечи, когда он поставил ее на зем-
лю, горело ровно, как в комнате, не колеблясь; ничто нигде не шевели-
лось, только воды Дьюлы шипели и плескались о берег, а те нечестивые ша-
ги в доме все приближались, спускаясь по лестнице. Пастор очень хорошо
знал эту походку: это была походка Дженет, - и от ее шагов, которые все
близились, холод пробрал его еще глубже, до самых кишок. Поручив свою
душу ее творцу и хранителю, он стал молиться. "О господи, - взывал он, -
дай мне силы на эту ночь, дай мне силы бороться со злом!"
Теперь шаги уже направлялись по коридору к двери; пастор слышал, как
рука шуршала, скользя по стене: эта нездешняя гостья словно нащупывала
себе дорогу.
Ветлы закачались и зашумели, сталкиваясь ветвями, над холмами пронес-
ся долгий вздох, пламя свечи заметалось: перед ним стоял труп Окаянной
Дженет, в ее всегдашнем домотканом платье, в черном платке, все с той же
ухмылкой на лице, и голова все так же на плечо; совсем как живая - но
только мистер Соулис знал, что она мертвая, - Дженет стояла на пороге
пасторского дома.
Удивительно, до чего крепко сидит душа человеческая в его смертном
теле! Священник видел все это, и сердце у него не разорвалось.
Дженет недолго стояла на пороге дома: она снова двинулась вперед и
медленно пошла к мистеру Соулису, туда, к ветлам, под которыми он стоял.
Вся жизнь его тела, вся сила его духа теперь светились и горели в его
глазах. Она как будто хотела заговорить, но слов у нее не нашлось, и она
сделала ему знак левой рукой. Дохнул ветер, словно кошка фыркнула, задул
свечу, ветлы застонали человеческим голосом, и мистер Соулис понял, что
останется он жив или умрет, а этому должно положить конец.
- Ведьма, колдунья, дьяволица! - воскликнул он. - Заклинаю тебя
властью бога, уходи, если ты мертва, в могилу, если ты проклята богом, -
в ад!
И в эту самую минуту божья десница поразила с небес нечестивый приз-
рак: дряхлое, мертвое, оскверненное тело ведьмы, надолго разлученное с
могилой и обитаемое дьяволом, вспыхнуло серным огнем и тут же распалось
в прах; грянул гром раскат за раскатом, потом хлынул ливень, и мистер
Соулис, кое-как пробравшись сквозь живую изгородь, опрометью бросился
бежать в деревню.
В то же утро, когда пробило шесть часов, Джон Кристи видел черного
человека около Макл-Керна; но еще не было и восьми, когда его видели
около дома менялы в Нокдоу; а немногим позже Сэнди Маклеллан видел, как
черный человек спускался по склону с Килмакерли. Тут нечего и сомне-
ваться: это он жил так долго в теле Дженет, но в конце концов ему приш-
лось всетаки уйти; и с тех пор дьявол больше не появлялся у нас в прихо-
де Болвири.
А для священника это было тяжким испытанием: он долго лежал больной и
все бредил; но с того самого часа он и сделался таким, каким вы сейчас
его знаете.
ВЕСЕЛЫЕ МОЛОДЦЫ
ГЛАВА I
ЭИЛИН АРОС
Было прекрасное утро на исходе июля, когда я последний раз отправился
пешком в Арос. Накануне вечером я сошел с корабля в Гризеполе. Багаж я
оставил в маленькой гостинице, намереваясь как-нибудь приехать за ним на
лодке, и после скромного завтрака весело зашагал через полуостров.
Я не был уроженцем этих мест. Все мои предки жили в равнинной Шотлан-
дии. Но мой дядя Гордон Дарнеуэй после тяжкой; омраченной нуждой юности
и нескольких лет, проведенных в море, нашел себе на островах молодую же-
ну. Ее звали Мери Маклин, она была круглой сиротой, и, когда она умерла,
дав жизнь дочери, дядя оказался единственным владельцем Ароса - опоясан-
ной морем фермы. Она приносила ему лишь скудное пропитание, но мой дядя
всю жизнь был неудачником и, оставшись с малюткой дочерью на руках, по-
боялся вновь отправиться на поиски счастья, а так и продолжал жить на
Аросе, бессильно проклиная судьбу. Год проходил за годом, не принося ему
в его уединении ни довольства, ни душевного покоя. Тем временем поумира-
ли почти все наши родичи на равнинах - нашу семью вообще преследовали
неудачи, и, пожалуй, счастье улыбнулось лишь моему отцу, ибо он не
только умер последним, но и оставил сыну родовое имя вместе с небольшим
состоянием, которое могло поддержать достоинство этого имени. Я учился в
Эдинбургском университете, и мне жилось неплохо, но я был очень одинок,
пока дядя Гордон не прослышал обо мне у себя на гризеполском Россе и,
твердо придерживаясь правила, что кровь не вода, тут же не написал мне,
прося считать Арос моим родным домом. Вот почему я начал проводить кани-
кулы в этой глуши, вдали от людей и удобств городской жизни, в обществе
трески и болотных курочек; и вот почему теперь, по окончании занятий, я
в это июльское утро так весело возвращался туда.
Росс, как мы его называли, - это полуостров, не очень широкий и не
очень высокий, но столь же дикий ныне, как и в первый день творения. С
двух сторон его окружает глубокое море, усеянное скалистыми островками и
рифами, весьма опасными для кораблей; на востоке же над ним господствуют
высокие утесы и крутой пик Бен-Кайо. Говорят, что Бен-Кайо по-гэльски
значит "гора туманов", и если это так, то название выбрано очень удачно.
Ибо пик, имеющий в высоту более трех тысяч футов, притягивает с моря все
облака, и подчас мне даже казалось, что он их сам порождает, ибо и в яс-
ные дни, когда чистое небо простиралось до самого горизонта, Бен-Кайо
все равно бывал окутан тучами. Однако это обилие влаги, на мой взгляд,
делало гору только красивее: когда солнце озаряло ее склоны, ручьи и
мокрые скалы блестели, как драгоценные камни, и сверкание их было видно
даже на Аросе, в пятнадцати милях оттуда.
Я шел по овечьей тропке. Она была такой извилистой, что путь мой поч-
ти удваивался. Порой она вела по огромным валунам, и мне приходилось
прыгать с одного камня на другой, а порой ныряла в сырые ложбины, где
мох почти достигал моих колен. Нигде на всем протяжении десяти миль меж-
ду Гризеполом и Аросом не было видно ни обработанных полей, ни челове-
ческого жилья. На самом деле дома здесь были - целых три, но они отстоя-
ли так далеко от тропы, что человек, чужой в этих местах, никогда бы их
не обнаружил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94