Однако я обеспечил себя от повторения подобных случаев, положив в
другой банк деньги на имя Эдварда Хайда; а когда я научился писать, из-
меняя наклон, и снабдил моего двойника подписью, я решил, что оконча-
тельно перехитрил судьбу.
Месяца за два до убийства сэра Дэнверса я отправился на поиски оче-
редных приключений, вернулся домой очень поздно и проснулся на следующий
день с каким-то странным ощущением. Тщетно я смотрел по сторонам, тщетно
мой взгляд встречал прекрасную мебель и высокий потолок моей спальни в
доме на площади, тщетно я узнавал знакомый узор на занавесках кровати
красного дерева и резьбу на ее спинке - что-то продолжало настойчиво
шептать мне, что я нахожусь вовсе не тут, а в комнатушке в Сохо, где я
имел обыкновение ночевать в теле Эдварда Хайда. Я улыбнулся этой мысли
и, поддавшись моему обычному интересу к психологии, начал лениво размыш-
лять над причинами этой иллюзии, иногда снова погружаясь в сладкую ут-
реннюю дрему. Я все еще был занят этими мыслями, как вдруг в одну из ми-
нут пробуждения случайно взглянул на свою руку. Как вы сами не раз гово-
рили, рука Генри Джекила по форме и размерам была настоящей рукой врача
- крупной, сильной, белой и красивой. Однако лежавшая на одеяле полусжа-
тая в кулак рука, которую я теперь ясно разглядел в желтоватом свете
позднего лондонского утра, была худой, жилистой, - узловатой, землистоб-
ледной и густо поросшей жесткими волосами. Это была рука Эдварда Хайда.
Я, наверное, почти минуту смотрел на нее в тупом изумлении, но затем
меня объял ужас, внезапный и оглушающий, как грохот литавр, - вскочив с
постели, я бросился к зеркалу. При виде того, что в нем отразилось, я
почувствовал, что моя кровь разжижается и леденеет. Да, я лег спать Ген-
ри Джекилом, а проснулся Эдвардом Хайдом. Как можно это объяснить? -
спросил я себя и тут же с новым приливом ужаса задал себе второй вопрос:
как это исправить? Утро было в разгаре, слуги давно встали, все мои по-
рошки хранились в кабинете, отделенном от того места, где я в оцепенении
стоял перед зеркалом, двумя лестничными маршами, коридором, широким дво-
ром и всей длиной анатомического театра. Конечно, я мог бы закрыть лицо,
но что пользы? Ведь я был не в состоянии скрыть перемену в моем телосло-
жении. Но тут с неизъяснимым облегчением я вспомнил, что слуги были уже
давно приучены к внезапным появлениям моего второго "я". Я быстро одел-
ся, хотя моя одежда, разумеется, была мне теперь велика, быстро прошел
через черный ход, где Брэдшоу вздрогнул и попятился, увидев перед собой
мистера Хайда в столь неурочный час и в столь странном одеянии, и через
десять минут доктор Джекил, уже обретший свой собственный образ, мрачно
сидел за столом, делая вид, что завтракает.
Да, мне было не до еды! Это необъяснимое происшествие, это опроверже-
ние всего моего предыдущего опыта, казалось, подобно огненным письменам
на валтасаровом пиру, пророчило мне грозную кару, и я впервые серьезно
задумался над страшными возможностями, которыми было чревато мое двойное
существование. Та часть моей натуры, которую я научился выделять, была в
последнее время очень деятельной и налилась силой - мне даже начинало
казаться, будто тело Эдварда Хайда стало выше и шире в плечах, будто
(когда я принимал эту форму) кровь более энергично струится в его жилах;
значит, если так будет продолжаться и дальше, думал я, возникнет опас-
ность, что равновесие моей духовной сущности нарушится безвозвратно, я
лишусь способности преображаться по собственному желанию и навсегда ос-
танусь Эдвардом Хайдом. Препарат не всегда действовал одинаково. Однаж-
ды, в самом начале моих опытов, питье не подействовало вовсе, и с тех
пор я не раз должен был принимать двойную дозу, а как-то, рискуя жизнью,
принял даже тройную. До сих пор эти редкие капризы сложнейшего препарата
были единственной тенью, омрачавшей мою радость. Однако теперь, раздумы-
вая над утренним происшествием, я пришел к выводу, что если вначале
труднее всего было сбрасывать с себя тело Джекила, то в последнее время
труднее всего стало вновь в него облекаться. Таким образом, все наталки-
вало на единственно возможный вывод: я постепенно утрачивал связь с моим
первым и лучшим "я" и мало-помалу начинал полностью сливаться со второй
и худшей частью моего существа.
Я понял, что должен выбрать между ними раз и навсегда. Мои две натуры
обладали общей памятью, но все остальные их свойства распределялись меж-
ду ними крайне неравномерно. Джекил (составная натура) то с боязливым
трепетом, то с алчным смакованием ощущал себя участником удовольствий и
приключений Хайда, но Хайд был безразличен к Джекилу и помнил о нем, как
горный разбойник помнит о пещере, в которой он прячется от преследовате-
лей. Джекил испытывал к Хайду более чем отцовский интерес. Хайд отвечал
ему более чем сыновним равнодушием. Выбрать Джекила значило бы отка-
заться от тех плотских склонностей, которым я прежде потакал тайно и ко-
торые в последнее время привык удовлетворять до пресыщения. Выбрать Хай-
да значило бы отказаться от тысячи интересов и упований, мгновенно и на-
веки превратиться в презираемого всеми отщепенца. Казалось бы, выбор
представляется неравным, но на весы приходилось бросить еще одно сообра-
жение: Джекил был бы обречен мучительно страдать в пламени воздержания,
в то время как Хайд не имел бы ни малейшего понятия о том, чего он ли-
шился. Пусть положение мое было единственным в своем роде, но в сущности
этот спор так же стар и обычен, как сам человек; примерно такие же соб-
лазны и опасности решают, как выпадут кости для любого грешника, томимо-
го искушением и страхом; и со мной произошло то же, что происходит с по-
давляющим большинством моих ближних: я выбрал свою лучшую половину, но у
меня не хватило силы воли остаться верным своему вы - бору.
Да, я предпочел пожилого доктора, втайне не удовлетворенного жизнью,
но окруженного друзьями и лелеющего благородные надежды; я предпочел его
и решительно простился со свободой, относительной юностью, легкой поход-
кой, необузданностью порывов и запретными наслаждениями - со всем тем,
чем был мне дорог облик Эдварда Хайда. Возможно, я сделал этот выбор с
бессознательными оговорками, так как я не отказался от дома в Сохо и не
уничтожил одежду Эдварда Хайда, которая по-прежнему хранилась у меня в
кабинете. Однако два месяца я свято соблюдал свое решение, два месяца я
вел чрезвычайно строгую жизнь, о какой и мечтать не мог прежде, и был
вознагражден за это блаженным спокойствием совести.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
другой банк деньги на имя Эдварда Хайда; а когда я научился писать, из-
меняя наклон, и снабдил моего двойника подписью, я решил, что оконча-
тельно перехитрил судьбу.
Месяца за два до убийства сэра Дэнверса я отправился на поиски оче-
редных приключений, вернулся домой очень поздно и проснулся на следующий
день с каким-то странным ощущением. Тщетно я смотрел по сторонам, тщетно
мой взгляд встречал прекрасную мебель и высокий потолок моей спальни в
доме на площади, тщетно я узнавал знакомый узор на занавесках кровати
красного дерева и резьбу на ее спинке - что-то продолжало настойчиво
шептать мне, что я нахожусь вовсе не тут, а в комнатушке в Сохо, где я
имел обыкновение ночевать в теле Эдварда Хайда. Я улыбнулся этой мысли
и, поддавшись моему обычному интересу к психологии, начал лениво размыш-
лять над причинами этой иллюзии, иногда снова погружаясь в сладкую ут-
реннюю дрему. Я все еще был занят этими мыслями, как вдруг в одну из ми-
нут пробуждения случайно взглянул на свою руку. Как вы сами не раз гово-
рили, рука Генри Джекила по форме и размерам была настоящей рукой врача
- крупной, сильной, белой и красивой. Однако лежавшая на одеяле полусжа-
тая в кулак рука, которую я теперь ясно разглядел в желтоватом свете
позднего лондонского утра, была худой, жилистой, - узловатой, землистоб-
ледной и густо поросшей жесткими волосами. Это была рука Эдварда Хайда.
Я, наверное, почти минуту смотрел на нее в тупом изумлении, но затем
меня объял ужас, внезапный и оглушающий, как грохот литавр, - вскочив с
постели, я бросился к зеркалу. При виде того, что в нем отразилось, я
почувствовал, что моя кровь разжижается и леденеет. Да, я лег спать Ген-
ри Джекилом, а проснулся Эдвардом Хайдом. Как можно это объяснить? -
спросил я себя и тут же с новым приливом ужаса задал себе второй вопрос:
как это исправить? Утро было в разгаре, слуги давно встали, все мои по-
рошки хранились в кабинете, отделенном от того места, где я в оцепенении
стоял перед зеркалом, двумя лестничными маршами, коридором, широким дво-
ром и всей длиной анатомического театра. Конечно, я мог бы закрыть лицо,
но что пользы? Ведь я был не в состоянии скрыть перемену в моем телосло-
жении. Но тут с неизъяснимым облегчением я вспомнил, что слуги были уже
давно приучены к внезапным появлениям моего второго "я". Я быстро одел-
ся, хотя моя одежда, разумеется, была мне теперь велика, быстро прошел
через черный ход, где Брэдшоу вздрогнул и попятился, увидев перед собой
мистера Хайда в столь неурочный час и в столь странном одеянии, и через
десять минут доктор Джекил, уже обретший свой собственный образ, мрачно
сидел за столом, делая вид, что завтракает.
Да, мне было не до еды! Это необъяснимое происшествие, это опроверже-
ние всего моего предыдущего опыта, казалось, подобно огненным письменам
на валтасаровом пиру, пророчило мне грозную кару, и я впервые серьезно
задумался над страшными возможностями, которыми было чревато мое двойное
существование. Та часть моей натуры, которую я научился выделять, была в
последнее время очень деятельной и налилась силой - мне даже начинало
казаться, будто тело Эдварда Хайда стало выше и шире в плечах, будто
(когда я принимал эту форму) кровь более энергично струится в его жилах;
значит, если так будет продолжаться и дальше, думал я, возникнет опас-
ность, что равновесие моей духовной сущности нарушится безвозвратно, я
лишусь способности преображаться по собственному желанию и навсегда ос-
танусь Эдвардом Хайдом. Препарат не всегда действовал одинаково. Однаж-
ды, в самом начале моих опытов, питье не подействовало вовсе, и с тех
пор я не раз должен был принимать двойную дозу, а как-то, рискуя жизнью,
принял даже тройную. До сих пор эти редкие капризы сложнейшего препарата
были единственной тенью, омрачавшей мою радость. Однако теперь, раздумы-
вая над утренним происшествием, я пришел к выводу, что если вначале
труднее всего было сбрасывать с себя тело Джекила, то в последнее время
труднее всего стало вновь в него облекаться. Таким образом, все наталки-
вало на единственно возможный вывод: я постепенно утрачивал связь с моим
первым и лучшим "я" и мало-помалу начинал полностью сливаться со второй
и худшей частью моего существа.
Я понял, что должен выбрать между ними раз и навсегда. Мои две натуры
обладали общей памятью, но все остальные их свойства распределялись меж-
ду ними крайне неравномерно. Джекил (составная натура) то с боязливым
трепетом, то с алчным смакованием ощущал себя участником удовольствий и
приключений Хайда, но Хайд был безразличен к Джекилу и помнил о нем, как
горный разбойник помнит о пещере, в которой он прячется от преследовате-
лей. Джекил испытывал к Хайду более чем отцовский интерес. Хайд отвечал
ему более чем сыновним равнодушием. Выбрать Джекила значило бы отка-
заться от тех плотских склонностей, которым я прежде потакал тайно и ко-
торые в последнее время привык удовлетворять до пресыщения. Выбрать Хай-
да значило бы отказаться от тысячи интересов и упований, мгновенно и на-
веки превратиться в презираемого всеми отщепенца. Казалось бы, выбор
представляется неравным, но на весы приходилось бросить еще одно сообра-
жение: Джекил был бы обречен мучительно страдать в пламени воздержания,
в то время как Хайд не имел бы ни малейшего понятия о том, чего он ли-
шился. Пусть положение мое было единственным в своем роде, но в сущности
этот спор так же стар и обычен, как сам человек; примерно такие же соб-
лазны и опасности решают, как выпадут кости для любого грешника, томимо-
го искушением и страхом; и со мной произошло то же, что происходит с по-
давляющим большинством моих ближних: я выбрал свою лучшую половину, но у
меня не хватило силы воли остаться верным своему вы - бору.
Да, я предпочел пожилого доктора, втайне не удовлетворенного жизнью,
но окруженного друзьями и лелеющего благородные надежды; я предпочел его
и решительно простился со свободой, относительной юностью, легкой поход-
кой, необузданностью порывов и запретными наслаждениями - со всем тем,
чем был мне дорог облик Эдварда Хайда. Возможно, я сделал этот выбор с
бессознательными оговорками, так как я не отказался от дома в Сохо и не
уничтожил одежду Эдварда Хайда, которая по-прежнему хранилась у меня в
кабинете. Однако два месяца я свято соблюдал свое решение, два месяца я
вел чрезвычайно строгую жизнь, о какой и мечтать не мог прежде, и был
вознагражден за это блаженным спокойствием совести.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94