Если ты наслаждался его речами,
его шутками, пусть еще детскими, чаще повторяй их, смело утверждай, что
сын оправдал бы надежды, питаемые в отцовской душе. (24) Бесчеловечно
забывать близких, хоронить вместе с прахом память о них, щедро лить сле-
зы, а вспоминать скупо. Так любят своих детенышей звери, своих птенцов
птицы: их любовь неистова, порой до бешенства, но утрата гасит ее. Такое
не пристало разумному человеку: пусть его память будет долгой, скорбь -
короткой.
(25) Я никак не одобряю утверждения Метродора, будто и в печали есть
некое связанное с нею наслаждение; его-то и нужно ловить в такое время.
Я выписал сами слова Метродора1. (26) Я не сомневаюсь, что ты подумаешь
о них. Есть ли что постыднее, чем ловить наслаждение даже в скорби, по-
лучать его от самой скорби, искать среди слез хоть чего-нибудь приятно-
го? Так вот кто упрекает нас в чрезмерной суровости, бесчестит наши нас-
тавления именем "жестоких" - потому только, что мы велим либо не допус-
кать скорби в душу, либо быстрей изгонять ее. Но что невероятнее, что
бесчеловечнее: не чувствовать скорби, потерявши друга, или в самой же
скорби ловить наслажденье? (27) То, чему поучаем мы, честно: когда
чувство изольется слезами и, так сказать, перекипит, не следует отдавать
душу скорби. А ты что говоришь? Надо и к скорби примешать наслаждение!
Так мы утешаем детей печеньем, так унимаем плач младенцев, налив им мо-
лока. Ты не допускаешь, чтобы наслажденье прекращалось даже на то время,
пока горит на костре сын или друг испускает дух, ты хочешь, чтобы сама
печаль тебя тешила. Что же честнее: устранять скорбь из души или соеди-
нять наслаждение со скорбью? Да что соединять! Ловить, ловить его в са-
мой же скорби! - (28) "Есть некое наслаждение, неотделимое от печали". -
Это нам позволительно говорить так, а не вам. Вы знаете одно лишь благо
- наслажденье, и одно лишь зло - скорбь. Как благо и зло могут быть не-
отделимы? Но считай, что могут; значит, теперь-то самое время рыться в
своей боли и искать, есть ли близ нее что-нибудь приятное и услаждающее?
(29) Есть лекарства, для одних частей тела целебные, но не применимые
для других по своей мерзости и непристойности; то, что где-нибудь при-
несло бы пользу без вреда для стыдливости, не годится для раны в другом
месте. И не стыдно тебе лечить горе наслажденьем? Для этой язвы нужны
более суровые меры. Лучше напомни, что погибший ничего плохого уже не
чувствует, а если чувствует, то он не погиб. (30) Ничто не задевает то-
го, кто стал ничем; а если задевает, значит, он жив. По-твоему, ему пло-
хо от того, что он стал ничем? Или от того, что он еще существует? Небы-
тие не причиняет муки: что может чувствовать тот, кого уже нет? Но и
быть не мучительно: кто существует, тот ушел от самой большой беды, при-
носимой смертью, - небытия. (31) И еще вот что скажем тому, кто оплаки-
вает похищенного в раннем возрасте и тоскует по нем: что до краткости
века, то если сравнить его со вселенной, мы все равны, - и юноши, и
старцы. Что достается нам от века всей вселенной, того нельзя даже наз-
вать малой долей: ведь самая малая доля есть некая доля, а срок нашей
жизни близок к ничто, и однако (таково наше безумие!) люди стремятся
раздвинуть его.
(32) Я написал это тебе не потому, что ты-де ждешь от меня такого
позднего лекарства: мне ясно, что ты сам говорил себе все, о чем проч-
тешь здесь. Но я хотел наказать тебя и за тот ничтожный срок, на который
ты отошел от себя самого, а на будущее ободрить, чтобы ты воспрял духом
и противился фортуне, предвидя, что все ее удары не только могут упасть
на тебя, но упадут непременно. Будь здоров.
Письмо С
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Ты пишешь, что с жадностью читал книги Фабиана Папирия "О делах
гражданских", но они обманули твои ожиданья; а потом, забыв, что речь
идет о философе, обвиняешь его за плохой слог. - Пусть будет так, как ты
считаешь, пусть он скорее изливает слова, чем ставит каждое на место.
Во-первых, в этом есть своя прелесть, и медленно текущая речь по-своему
прекрасна. Я думаю, большая разница, плавная она или прерывистая. Не
меньшее различие, по-моему, и в том, о чем я сейчас скажу. (2) У Фабиа-
на, по-моему, слова льются обильно', но не бурно: так его речь широка и,
хотя не лишена стремительности, но нигде не бушует. Она прямо и откро-
венно сознается в том, что ее не обрабатывали и долго не обтачивали. Но
пусть будет по-твоему; он-то, однако, старался совершенствовать нравы, а
не выраженья, и писал для души, а не для ушей. (3) Во-вторых, говори он
сам, тебе некогда было бы обращать вниманье на частности, - так увлекло
бы тебя целое; а то, что нравится сразу, почти всегда перестает казаться
столь замечательным, когда возьмешь его в руки. Но ведь и это немало -
привлечь с первого взгляда, даже если тщательное рассмотренье найдет, к
чему придраться. (4) Если ты спросишь меня, - по-моему, более велик тот,
кто отнимает у нас саму способность оценивать, чем тот, кто заслуживает
высочайшей оценки, хоть я и знаю, что второй рискует меньше, что он сме-
лее может рассчитывать на будущее.
Чересчур тщательная речь не пристала философу. Где покажет себя сме-
лым и стойким, где поставит себя под удар тот, кто боится за слова? (5)
В речах Фабиана была не небрежность, а уверенность. В них ты не найдешь
грязи: слова отобраны, а не выхвачены и не переставлены вопреки своей
природе, по обычаю нашего века; они блестящи, хоть и берутся из тех, что
под рукой, а мысли благородны и высоки, хоть и не сжаты в изреченье, а
изложены пространно. Мы заметим и кое-что растянутое" и кое-что шерохо-
ватое, лишенное нынешнего лоска; но обыщи хоть все, - ты не увидишь не-
нужной сжатости. (6) Пусть не будет ни пестрого мрамора, ни множества
желобов, по которым вода течет через спальню, ни комнаты бедняка, ни
всего прочего, что нагромоздила жажда роскоши, недовольная простым уб-
ранством, - все равно дом, как говорится, будет "как следует". Прибавь к
этому, что о слоге нет единого мненья. Одни требуют, чтобы он был и
растрепанным, и причесанным, другие так рады всякой шероховатости, что
везде, где случайно речь получится глаже, они нарочно рассыпают слова и
обрубают концовки, - лишь бы звучало неожиданно. (7) Почитай Цицерона: у
него слог ровный, плавно выступающий, изящный не в ущерб величавости. У
Азиния Поллиона2, наоборот, - неровный, скачущий, обрывающийся на тех
местах, где меньше всего ждешь. У Цицерона все завершается, у Поллиона -
летит стремглав, за изъятием немногих мест, построенных по заданной мере
и единому образцу.
(8) Еще ты говоришь, что все кажется тебе слишком обыденным, лишенным
возвышенности;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
его шутками, пусть еще детскими, чаще повторяй их, смело утверждай, что
сын оправдал бы надежды, питаемые в отцовской душе. (24) Бесчеловечно
забывать близких, хоронить вместе с прахом память о них, щедро лить сле-
зы, а вспоминать скупо. Так любят своих детенышей звери, своих птенцов
птицы: их любовь неистова, порой до бешенства, но утрата гасит ее. Такое
не пристало разумному человеку: пусть его память будет долгой, скорбь -
короткой.
(25) Я никак не одобряю утверждения Метродора, будто и в печали есть
некое связанное с нею наслаждение; его-то и нужно ловить в такое время.
Я выписал сами слова Метродора1. (26) Я не сомневаюсь, что ты подумаешь
о них. Есть ли что постыднее, чем ловить наслаждение даже в скорби, по-
лучать его от самой скорби, искать среди слез хоть чего-нибудь приятно-
го? Так вот кто упрекает нас в чрезмерной суровости, бесчестит наши нас-
тавления именем "жестоких" - потому только, что мы велим либо не допус-
кать скорби в душу, либо быстрей изгонять ее. Но что невероятнее, что
бесчеловечнее: не чувствовать скорби, потерявши друга, или в самой же
скорби ловить наслажденье? (27) То, чему поучаем мы, честно: когда
чувство изольется слезами и, так сказать, перекипит, не следует отдавать
душу скорби. А ты что говоришь? Надо и к скорби примешать наслаждение!
Так мы утешаем детей печеньем, так унимаем плач младенцев, налив им мо-
лока. Ты не допускаешь, чтобы наслажденье прекращалось даже на то время,
пока горит на костре сын или друг испускает дух, ты хочешь, чтобы сама
печаль тебя тешила. Что же честнее: устранять скорбь из души или соеди-
нять наслаждение со скорбью? Да что соединять! Ловить, ловить его в са-
мой же скорби! - (28) "Есть некое наслаждение, неотделимое от печали". -
Это нам позволительно говорить так, а не вам. Вы знаете одно лишь благо
- наслажденье, и одно лишь зло - скорбь. Как благо и зло могут быть не-
отделимы? Но считай, что могут; значит, теперь-то самое время рыться в
своей боли и искать, есть ли близ нее что-нибудь приятное и услаждающее?
(29) Есть лекарства, для одних частей тела целебные, но не применимые
для других по своей мерзости и непристойности; то, что где-нибудь при-
несло бы пользу без вреда для стыдливости, не годится для раны в другом
месте. И не стыдно тебе лечить горе наслажденьем? Для этой язвы нужны
более суровые меры. Лучше напомни, что погибший ничего плохого уже не
чувствует, а если чувствует, то он не погиб. (30) Ничто не задевает то-
го, кто стал ничем; а если задевает, значит, он жив. По-твоему, ему пло-
хо от того, что он стал ничем? Или от того, что он еще существует? Небы-
тие не причиняет муки: что может чувствовать тот, кого уже нет? Но и
быть не мучительно: кто существует, тот ушел от самой большой беды, при-
носимой смертью, - небытия. (31) И еще вот что скажем тому, кто оплаки-
вает похищенного в раннем возрасте и тоскует по нем: что до краткости
века, то если сравнить его со вселенной, мы все равны, - и юноши, и
старцы. Что достается нам от века всей вселенной, того нельзя даже наз-
вать малой долей: ведь самая малая доля есть некая доля, а срок нашей
жизни близок к ничто, и однако (таково наше безумие!) люди стремятся
раздвинуть его.
(32) Я написал это тебе не потому, что ты-де ждешь от меня такого
позднего лекарства: мне ясно, что ты сам говорил себе все, о чем проч-
тешь здесь. Но я хотел наказать тебя и за тот ничтожный срок, на который
ты отошел от себя самого, а на будущее ободрить, чтобы ты воспрял духом
и противился фортуне, предвидя, что все ее удары не только могут упасть
на тебя, но упадут непременно. Будь здоров.
Письмо С
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Ты пишешь, что с жадностью читал книги Фабиана Папирия "О делах
гражданских", но они обманули твои ожиданья; а потом, забыв, что речь
идет о философе, обвиняешь его за плохой слог. - Пусть будет так, как ты
считаешь, пусть он скорее изливает слова, чем ставит каждое на место.
Во-первых, в этом есть своя прелесть, и медленно текущая речь по-своему
прекрасна. Я думаю, большая разница, плавная она или прерывистая. Не
меньшее различие, по-моему, и в том, о чем я сейчас скажу. (2) У Фабиа-
на, по-моему, слова льются обильно', но не бурно: так его речь широка и,
хотя не лишена стремительности, но нигде не бушует. Она прямо и откро-
венно сознается в том, что ее не обрабатывали и долго не обтачивали. Но
пусть будет по-твоему; он-то, однако, старался совершенствовать нравы, а
не выраженья, и писал для души, а не для ушей. (3) Во-вторых, говори он
сам, тебе некогда было бы обращать вниманье на частности, - так увлекло
бы тебя целое; а то, что нравится сразу, почти всегда перестает казаться
столь замечательным, когда возьмешь его в руки. Но ведь и это немало -
привлечь с первого взгляда, даже если тщательное рассмотренье найдет, к
чему придраться. (4) Если ты спросишь меня, - по-моему, более велик тот,
кто отнимает у нас саму способность оценивать, чем тот, кто заслуживает
высочайшей оценки, хоть я и знаю, что второй рискует меньше, что он сме-
лее может рассчитывать на будущее.
Чересчур тщательная речь не пристала философу. Где покажет себя сме-
лым и стойким, где поставит себя под удар тот, кто боится за слова? (5)
В речах Фабиана была не небрежность, а уверенность. В них ты не найдешь
грязи: слова отобраны, а не выхвачены и не переставлены вопреки своей
природе, по обычаю нашего века; они блестящи, хоть и берутся из тех, что
под рукой, а мысли благородны и высоки, хоть и не сжаты в изреченье, а
изложены пространно. Мы заметим и кое-что растянутое" и кое-что шерохо-
ватое, лишенное нынешнего лоска; но обыщи хоть все, - ты не увидишь не-
нужной сжатости. (6) Пусть не будет ни пестрого мрамора, ни множества
желобов, по которым вода течет через спальню, ни комнаты бедняка, ни
всего прочего, что нагромоздила жажда роскоши, недовольная простым уб-
ранством, - все равно дом, как говорится, будет "как следует". Прибавь к
этому, что о слоге нет единого мненья. Одни требуют, чтобы он был и
растрепанным, и причесанным, другие так рады всякой шероховатости, что
везде, где случайно речь получится глаже, они нарочно рассыпают слова и
обрубают концовки, - лишь бы звучало неожиданно. (7) Почитай Цицерона: у
него слог ровный, плавно выступающий, изящный не в ущерб величавости. У
Азиния Поллиона2, наоборот, - неровный, скачущий, обрывающийся на тех
местах, где меньше всего ждешь. У Цицерона все завершается, у Поллиона -
летит стремглав, за изъятием немногих мест, построенных по заданной мере
и единому образцу.
(8) Еще ты говоришь, что все кажется тебе слишком обыденным, лишенным
возвышенности;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166