Подлинной его страстью
была риторика: в молодости он побывал в Риме, слышал самых выдающихся
ораторов своего времени, запомнил благодаря феноменальной памяти19 мно-
жество декламаций видных ораторов эпохи Августа и на старости лет запи-
сал их для сыновей; эти "Свазории" и "Контроверсни" дошли до нас, в от-
личие от исторического труда, также написанного им в старости. В нем,
несмотря на явную приверженность республике, Сенека Старший тем не менее
признавал закономерность изменения строя: ведь "состарившаяся" ко време-
ни гражданских войн республика не могла обойтись без "царствующего пра-
вителя" как "без опоры", чтобы не распасться20. Поэтому он не стоял в
активной оппозиции к режиму, сам выполнял при Августе административные
обязанности и мечтал о политической карьере для сыновей, - хотя, "хваля
этот путь и побуждая к нему", понимал, что он "почетен, но опасен"21.
Ради детей он и перебрался в Рим. И действительно, старший его сын Анней
Новат, получивший по усыновлению имя Галлион22, успешно прошел всю лест-
ницу общественных должностей и достиг консульского ранга. Зато второй
сын, Анней Мела, предпочел остаться частным лицом и вырастил своего сына
Лукана в духе преклонения перед республикой.
Младший сын увлекся философией с юности. Под влиянием учителей: Соти-
она и Фабиана Папирия, вышедших из школы Секстиев, а также близкого к
пифагорейству Аттала - Сенека неукоснительно следует строгим правилам
воздержания, составлявшим важнейший элемент учения Секстиев23. Сенека
сам рассказывает о привычках, которые удержал с той поры до старости, о
причинах отказа от вегетарианства и о той роли, которую сыграл в этом
отец (п. CXIII, 14 - 23). Но, судя по всему, влияния отца хватило на
большее: ему удалось направить рвение пылкого юноши по другому руслу и,
пробудив его честолюбие, заставить его "вернуться к государственной жиз-
ни", вместо того чтобы стать профессиональным наставником-философом.
Впрочем, первые же успехи Луцня Аннея Младшего были прерваны тяжелой бо-
лезнью; она чуть было не довела его до самоубийства, от которого удержа-
ла его только привязанность к отцу (п. LXXVIII, 2). Для излечения Сенека
на много лет уезжает в Египет. Здесь он пишет некоторые свои естествен-
нонаучные сочинения, не дошедшие до нас (например, "О стране и обрядах
египтян"). Долгая отлучка расширила взгляд Сенеки, пробудила его интерес
к иному, неримскому укладу жизни...
По возвращении успехи возобновились: Светоний говорит о "расцвете
славы" Сенеки при Калигуле24. Уже не столь молодой, но быстро наверсты-
вающий упущенное писатель и оратор получает первую государственную долж-
ность, входит в сенат. Там одна из его речей вызвала такую зависть Кали-
гулы, что тот распорядился убить Сенеку; спасло его только вмешательство
какой-то из императорских наложниц, сказавшей, что слабый здоровьем ора-
тор и так скоро умрет25. Это был первый гром над головой Сенеки; видимо,
он всей фактурой своей личности слишком выделялся из среды раболепствую-
щего сената. А первая гроза разразилась в 41 г., когда по инициативе
Мессалины он был обвинен в прелюбодеянии с опальной племянницей Клавдия
Юлией Ливиллой. Сенаторы требовали смерти для своего слишком уж ярко
блиставшего сотоварища, и самому Клавдию пришлось ходатайствовать о за-
мене казни ссылкой (Полиб., 13, 2 - 3). Местом ссылки была избрана Кор-
сика; только в двух городах на острове жили римляне, да и то почти
сплошь отставные солдаты, которые никак не могли составить компанию сто-
личному жителю и философу. Потому не удивительна жалоба, высказанная Се-
некой в одной из эпиграмм:
Здесь только двое всего - ссыльный да ссылка - живут.
Сперва Сенека пал духом. Его написанное в изгнании "Утешение к Поли-
бию", влиятельному вольноотпущеннику, содержит слишком много комплимен-
тов принцепсу, чтобы не быть ходатайством о помиловании. Однако позже он
ободрился и вновь предался научным занятиям, увлеченный больше всего
наблюдением небесных светил. Об этом пишет он сам в утешительном посла-
нии к матери Гельвии (Гельв., 8, 6). И автор приписываемой Сенеке траге-
дии "Октавия" заставляет философа вспоминать время ссылки в таких словах
(ст. 881 ел.):
Уж лучше жить мне на скалистой Корсике,
Как прежде, вдалеке от глаз завистливых,
Где сам себе принадлежал мои вольный дух.
Всегда досуг имел я для излюбленных
Занятий. Наблюдать мне было радостно Красу небес...
Удаление из столицы, созерцание мира-космоса изменяли перспективу
взгляда, сдвигали масштабы в земном мире. Ссылка с новой остротой поста-
вила перед Сенекой вопрос об отчизне и чужбине, о Риме и мире. Представ-
ление о круге земель как едином обиталище человеческого рода в умозри-
тельном виде было почерпнуто им из стоического учения; теперь, после
двух долгих отлучек из столицы, оно наполнилось конкретным содержанием
пережитого опыта. Люди непрестанно меняют место под солнцем, гонимые
бедствиями, войнами, а чаще просто недовольством настоящим и надеждой на
будущее.
Ощущение безграничности мира и бесконечности человеческих странствий
Сенека с особой силой выразил в пророческих словах хора в "Медее" (ст.
369 сл.):
Для странствий новый положен предел,
На новых землях встают города,
Ничто не осталось на прежних местах,
Стал торным путем весь мир...
Пролетят века, и наступит срок,
Когда мира предел разомкнет Океан,
Широко распахнется простор земли
И Тефиса явит нам новый свет,
Отодвинув за Фулу последнюю грань.
Это пророчество - лишь последний вывод из наблюдений над реальным
строем жизни бескрайней империи, где путешествия и долгие, иногда длив-
шиеся всю жизнь отлучки на чужбину давно стали явлениями повседневными.
Но большинство людей - от правителя провинции, который не мог продолжать
карьеру в Риме, не отбыв срок наместничества, до легионера, сражавшегося
в Армении или в Парфии, - ощущали себя прежде всего римскими гражданами.
Сенека идет наперекор этой центростремительной тенденции. Для него за
практическими причинами человеческих странствий кроется врожденное
свойство души, чья материя причастна материи вечно движущихся светил.
Что считать родиной, если из-за всеобщих странствий почти нигде не найти
аборигенов, если и самый Рим основан пришельцами и даже на неприютной и
незаманчивой Корсике столько раз менялись народы (Гельв., 6 - 8)?
И природа души, и историческое происхождение племен - все отрывает
человека от клочка земли, где он родился. "Пусть мы проедем из конца в
конец любые земли - нигде в мире мы не найдем чужой нам страны:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
была риторика: в молодости он побывал в Риме, слышал самых выдающихся
ораторов своего времени, запомнил благодаря феноменальной памяти19 мно-
жество декламаций видных ораторов эпохи Августа и на старости лет запи-
сал их для сыновей; эти "Свазории" и "Контроверсни" дошли до нас, в от-
личие от исторического труда, также написанного им в старости. В нем,
несмотря на явную приверженность республике, Сенека Старший тем не менее
признавал закономерность изменения строя: ведь "состарившаяся" ко време-
ни гражданских войн республика не могла обойтись без "царствующего пра-
вителя" как "без опоры", чтобы не распасться20. Поэтому он не стоял в
активной оппозиции к режиму, сам выполнял при Августе административные
обязанности и мечтал о политической карьере для сыновей, - хотя, "хваля
этот путь и побуждая к нему", понимал, что он "почетен, но опасен"21.
Ради детей он и перебрался в Рим. И действительно, старший его сын Анней
Новат, получивший по усыновлению имя Галлион22, успешно прошел всю лест-
ницу общественных должностей и достиг консульского ранга. Зато второй
сын, Анней Мела, предпочел остаться частным лицом и вырастил своего сына
Лукана в духе преклонения перед республикой.
Младший сын увлекся философией с юности. Под влиянием учителей: Соти-
она и Фабиана Папирия, вышедших из школы Секстиев, а также близкого к
пифагорейству Аттала - Сенека неукоснительно следует строгим правилам
воздержания, составлявшим важнейший элемент учения Секстиев23. Сенека
сам рассказывает о привычках, которые удержал с той поры до старости, о
причинах отказа от вегетарианства и о той роли, которую сыграл в этом
отец (п. CXIII, 14 - 23). Но, судя по всему, влияния отца хватило на
большее: ему удалось направить рвение пылкого юноши по другому руслу и,
пробудив его честолюбие, заставить его "вернуться к государственной жиз-
ни", вместо того чтобы стать профессиональным наставником-философом.
Впрочем, первые же успехи Луцня Аннея Младшего были прерваны тяжелой бо-
лезнью; она чуть было не довела его до самоубийства, от которого удержа-
ла его только привязанность к отцу (п. LXXVIII, 2). Для излечения Сенека
на много лет уезжает в Египет. Здесь он пишет некоторые свои естествен-
нонаучные сочинения, не дошедшие до нас (например, "О стране и обрядах
египтян"). Долгая отлучка расширила взгляд Сенеки, пробудила его интерес
к иному, неримскому укладу жизни...
По возвращении успехи возобновились: Светоний говорит о "расцвете
славы" Сенеки при Калигуле24. Уже не столь молодой, но быстро наверсты-
вающий упущенное писатель и оратор получает первую государственную долж-
ность, входит в сенат. Там одна из его речей вызвала такую зависть Кали-
гулы, что тот распорядился убить Сенеку; спасло его только вмешательство
какой-то из императорских наложниц, сказавшей, что слабый здоровьем ора-
тор и так скоро умрет25. Это был первый гром над головой Сенеки; видимо,
он всей фактурой своей личности слишком выделялся из среды раболепствую-
щего сената. А первая гроза разразилась в 41 г., когда по инициативе
Мессалины он был обвинен в прелюбодеянии с опальной племянницей Клавдия
Юлией Ливиллой. Сенаторы требовали смерти для своего слишком уж ярко
блиставшего сотоварища, и самому Клавдию пришлось ходатайствовать о за-
мене казни ссылкой (Полиб., 13, 2 - 3). Местом ссылки была избрана Кор-
сика; только в двух городах на острове жили римляне, да и то почти
сплошь отставные солдаты, которые никак не могли составить компанию сто-
личному жителю и философу. Потому не удивительна жалоба, высказанная Се-
некой в одной из эпиграмм:
Здесь только двое всего - ссыльный да ссылка - живут.
Сперва Сенека пал духом. Его написанное в изгнании "Утешение к Поли-
бию", влиятельному вольноотпущеннику, содержит слишком много комплимен-
тов принцепсу, чтобы не быть ходатайством о помиловании. Однако позже он
ободрился и вновь предался научным занятиям, увлеченный больше всего
наблюдением небесных светил. Об этом пишет он сам в утешительном посла-
нии к матери Гельвии (Гельв., 8, 6). И автор приписываемой Сенеке траге-
дии "Октавия" заставляет философа вспоминать время ссылки в таких словах
(ст. 881 ел.):
Уж лучше жить мне на скалистой Корсике,
Как прежде, вдалеке от глаз завистливых,
Где сам себе принадлежал мои вольный дух.
Всегда досуг имел я для излюбленных
Занятий. Наблюдать мне было радостно Красу небес...
Удаление из столицы, созерцание мира-космоса изменяли перспективу
взгляда, сдвигали масштабы в земном мире. Ссылка с новой остротой поста-
вила перед Сенекой вопрос об отчизне и чужбине, о Риме и мире. Представ-
ление о круге земель как едином обиталище человеческого рода в умозри-
тельном виде было почерпнуто им из стоического учения; теперь, после
двух долгих отлучек из столицы, оно наполнилось конкретным содержанием
пережитого опыта. Люди непрестанно меняют место под солнцем, гонимые
бедствиями, войнами, а чаще просто недовольством настоящим и надеждой на
будущее.
Ощущение безграничности мира и бесконечности человеческих странствий
Сенека с особой силой выразил в пророческих словах хора в "Медее" (ст.
369 сл.):
Для странствий новый положен предел,
На новых землях встают города,
Ничто не осталось на прежних местах,
Стал торным путем весь мир...
Пролетят века, и наступит срок,
Когда мира предел разомкнет Океан,
Широко распахнется простор земли
И Тефиса явит нам новый свет,
Отодвинув за Фулу последнюю грань.
Это пророчество - лишь последний вывод из наблюдений над реальным
строем жизни бескрайней империи, где путешествия и долгие, иногда длив-
шиеся всю жизнь отлучки на чужбину давно стали явлениями повседневными.
Но большинство людей - от правителя провинции, который не мог продолжать
карьеру в Риме, не отбыв срок наместничества, до легионера, сражавшегося
в Армении или в Парфии, - ощущали себя прежде всего римскими гражданами.
Сенека идет наперекор этой центростремительной тенденции. Для него за
практическими причинами человеческих странствий кроется врожденное
свойство души, чья материя причастна материи вечно движущихся светил.
Что считать родиной, если из-за всеобщих странствий почти нигде не найти
аборигенов, если и самый Рим основан пришельцами и даже на неприютной и
незаманчивой Корсике столько раз менялись народы (Гельв., 6 - 8)?
И природа души, и историческое происхождение племен - все отрывает
человека от клочка земли, где он родился. "Пусть мы проедем из конца в
конец любые земли - нигде в мире мы не найдем чужой нам страны:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166