но я считаю его свободным от этого порока. Там нет ничего
низменного, а есть спокойствие, под стать безмятежному, умиротворенному
строю души, нет ничего плоского, а есть ровность. Ему не достает ора-
торской мощи, жалящей остроты, которой ты ищешь, внезапно поражающих из-
речений; но все тело (посмотри, как оно убрано!) - без изъяна. Досто-
инством своим его речь обязана не самой себе, а предмету. (9) Назови,
кого можно предпочесть Фабиану. Укажи Цицерона, у которого книг по фило-
софии почти столько же, сколько у Фабиана, - и я соглашусь; но уступаю-
щий самому великому отнюдь еще не ничтожен. Укажи Азиния Поллиона, - я
соглашусь и отвечу, что быть в таком деле третьим - значит быть незау-
рядным. Назови еще Тита Ливия: ведь и он писал диалоги, которые можно
отнести столь же к философии, сколь и к истории, и книги откровенно фи-
лософского содержания. Я и ему дам место; но взгляни, скольких оставил
позади тот, кого победили только трое - трое самых красноречивых.
(10) Правда, не все у него замечательно. Его речь, хоть и возвышен-
ная, лишена мужественности; она льется легко, но не безудержно, не стре-
мительно; она не прозрачна, хотя и чиста. Ты, по твоим словам, хочешь,
чтобы о пороках говорилось сурово, об опасностях - храбро, о фортуне -
свысока, а о честолюбии - презрительно. "Я хочу, чтобы роскошь была вы-
ругана, похоть выставлена на смех, честолюбие сломлено; поэтому речь
пусть будет по-ораторски резкой, величавой, как у трагиков, тонкой, как
у комиков". - Ты хочешь, чтобы он корпел над вещью ничтожной - над сло-
вами? Он посвятил себя великим предметам, а красноречие, словно тень,
шло за ним, хоть он о нем и не старался. (11) Не каждая мелочь, без сом-
ненья, будет у него тщательно взвешена, завершена, не каждое слово раз-
задорит и уколет, это так; многие, сделав выпад, промахнутся, и порою
речь будет праздно течь мимо. Но во всем будет много света, и большие
куски прочитываются без усталости. И ты поймешь: он стремился дать тебе
понять, что ему нравится, а не понравиться тебе. Цель всего - спо-
собствовать успехам и благомыслию, а рукоплесканья ему не нужны.
(12) Я не сомневаюсь, что его сочинения таковы, хотя скорее припоми-
наю их, чем помню; у меня сохранился в памяти их цвет, но не так
явственно, как после недавней встречи, а в общих чертах, как бывает с
узнанным давно. По крайней мере, когда я его слушал, они казались мне
хотя и немного рыхлыми, но богатыми, способными увлечь даровитого юношу
и побудить к подражанию, не отнимая надежды на победу, - а это, по-мое-
му, самое действительное ободрение, так как всякий, кто внушает желание,
но отнимает надежду подражать себе, только отпугивает нас. Впрочем, слов
у него в изобилии, и, хоть по отдельности не все части заслуживают пох-
валы, в целом он великолепен. Будь здоров.
Письмо CI
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Каждый день, каждый час показывает нам, что мы - ничто. Все новые
доказательства напоминают об этом людям, забывшим о своей бренности, и
заставляют их от простирающихся на целую вечность замыслов обратиться
взглядом к смерти. - Ты спрашиваешь, к чему такое начало? - Ведь ты знал
Корнелия Сенециона, римского всадника, человека блестящего и услужливо-
го; он пробился своими силами, начав с малого, и перед ним уже открыт
был пологий путь к остальному. (2) Ибо достоинство растет скорее, чем
возникает. И деньги, едва вырвавшись из бедности, долго мешкают побли-
зости от нее. А Сенецион подошел вплотную к богатству, к которому вели
его два способствующих успеху свойства: уменье приобретать и уменье бе-
речь, - а из них и одно может сделать любого богачом (3) И вот этот че-
ловек, весьма воздержный и заботившийся о теле не меньше, чем об иму-
ществе, утром по обыкновению побывал у меня. потом весь день до вечера
просидел у постели безнадежно больного друга, потом весело поужинал, - а
вечером захворал быстротечною болезнью - перепончатой жабой, которая
сдавила ему горло так, что он дышал, да и то с трудом, только до рассве-
та. Так он и отошел, спустя несколько часов после того, как сделал все,
что положено здоровому и крепкому. (4) Он, пускавший деньги в оборот по
морю и по суше, он, не оставлявший без вниманья ни одного источника при-
были и уже подбиравшийся к откупам, был унесен из самой гущи ладившихся
дел, в разгаре охоты за деньгами.
Груши теперь, Мелибей, прививай, рассаживай лозы!1
Как глупо строить расчеты на весь свой век, не владея даже завтрашним
днем! Какое безумство - сегодня надеяться на далекое будущее! - "Я куп-
лю, я построю, я дам взаймы и стребую, я получу эти должности, - а по-
том, усталый и пресыщенный, проведу на покое старость". - (5) Поверь
мне, даже у счастливцев будущее неверно. Никто не должен ничего сулить
себе: даже то, что мы держим, ускользает из рук, и вот этот час, уже
пойманный нами, случай может оборвать. Время катится - по установленному
закону, но темным путем; что мне до будущего природы, которое ясно, ког-
да мое будущее неясно?
(6) Мы рассчитываем, объездив чужие берега в долгом плаванье, много
спустя вернуться на родину, рассчитываем на позднюю награду за военную
службу и лагерные труды, на управленье провинцией, на восхожденье от
должности к должности, - смерть же стоит рядом, а так как мы думаем о
ней только по поводу чужой кончины, нам напоминают о том, что люди
смертны, всё новыми примерами, хоть мы и будем помнить их, только пока
они перед глазами. (7) Сегодня случилось то, что может случиться каждый
день, - и есть ли что глупее, чем удивляться этому? Всем нам неумолимая
неизбежность судеб поставила некий предел, но никто из нас не знает,
близко ли он. Настроим же душу так, словно мы дошли до конца; не будем
ничего откладывать, чтобы всякий день быть в расчете с жизнью. (8) Вели-
чайший изъян жизни - вечная ее незавершенность из-за нашей привычки отк-
ладывать со дня на день. Кто каждый вечер заканчивает дело своей жизни,
тому время не нужно. Между тем нужда в нем родит страх и жажду будущего,
истачивающую душу. Нет ничего более жалкого, нежели сомненья в том, чем
кончится наступающий день. Сколько бы и что бы нам ни предстояло, тре-
вожный дух будет мучиться неизъяснимым страхом 2.
(9) Как избежать этих треволнений? Нужно одно: чтобы наша жизнь не
рвалась вперед, чтобы она была сосредоточена, - ибо у кого настоящее
уходит впустую, тот и зависит от будущего. А когда я расквитался с са
мим собой, когда спокойный дух знает, что день и век - одно и то же,
тогда он смотрит свысока на все дни и дела, которые наступят, и с гром-
ким смехом думает о череде времен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
низменного, а есть спокойствие, под стать безмятежному, умиротворенному
строю души, нет ничего плоского, а есть ровность. Ему не достает ора-
торской мощи, жалящей остроты, которой ты ищешь, внезапно поражающих из-
речений; но все тело (посмотри, как оно убрано!) - без изъяна. Досто-
инством своим его речь обязана не самой себе, а предмету. (9) Назови,
кого можно предпочесть Фабиану. Укажи Цицерона, у которого книг по фило-
софии почти столько же, сколько у Фабиана, - и я соглашусь; но уступаю-
щий самому великому отнюдь еще не ничтожен. Укажи Азиния Поллиона, - я
соглашусь и отвечу, что быть в таком деле третьим - значит быть незау-
рядным. Назови еще Тита Ливия: ведь и он писал диалоги, которые можно
отнести столь же к философии, сколь и к истории, и книги откровенно фи-
лософского содержания. Я и ему дам место; но взгляни, скольких оставил
позади тот, кого победили только трое - трое самых красноречивых.
(10) Правда, не все у него замечательно. Его речь, хоть и возвышен-
ная, лишена мужественности; она льется легко, но не безудержно, не стре-
мительно; она не прозрачна, хотя и чиста. Ты, по твоим словам, хочешь,
чтобы о пороках говорилось сурово, об опасностях - храбро, о фортуне -
свысока, а о честолюбии - презрительно. "Я хочу, чтобы роскошь была вы-
ругана, похоть выставлена на смех, честолюбие сломлено; поэтому речь
пусть будет по-ораторски резкой, величавой, как у трагиков, тонкой, как
у комиков". - Ты хочешь, чтобы он корпел над вещью ничтожной - над сло-
вами? Он посвятил себя великим предметам, а красноречие, словно тень,
шло за ним, хоть он о нем и не старался. (11) Не каждая мелочь, без сом-
ненья, будет у него тщательно взвешена, завершена, не каждое слово раз-
задорит и уколет, это так; многие, сделав выпад, промахнутся, и порою
речь будет праздно течь мимо. Но во всем будет много света, и большие
куски прочитываются без усталости. И ты поймешь: он стремился дать тебе
понять, что ему нравится, а не понравиться тебе. Цель всего - спо-
собствовать успехам и благомыслию, а рукоплесканья ему не нужны.
(12) Я не сомневаюсь, что его сочинения таковы, хотя скорее припоми-
наю их, чем помню; у меня сохранился в памяти их цвет, но не так
явственно, как после недавней встречи, а в общих чертах, как бывает с
узнанным давно. По крайней мере, когда я его слушал, они казались мне
хотя и немного рыхлыми, но богатыми, способными увлечь даровитого юношу
и побудить к подражанию, не отнимая надежды на победу, - а это, по-мое-
му, самое действительное ободрение, так как всякий, кто внушает желание,
но отнимает надежду подражать себе, только отпугивает нас. Впрочем, слов
у него в изобилии, и, хоть по отдельности не все части заслуживают пох-
валы, в целом он великолепен. Будь здоров.
Письмо CI
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Каждый день, каждый час показывает нам, что мы - ничто. Все новые
доказательства напоминают об этом людям, забывшим о своей бренности, и
заставляют их от простирающихся на целую вечность замыслов обратиться
взглядом к смерти. - Ты спрашиваешь, к чему такое начало? - Ведь ты знал
Корнелия Сенециона, римского всадника, человека блестящего и услужливо-
го; он пробился своими силами, начав с малого, и перед ним уже открыт
был пологий путь к остальному. (2) Ибо достоинство растет скорее, чем
возникает. И деньги, едва вырвавшись из бедности, долго мешкают побли-
зости от нее. А Сенецион подошел вплотную к богатству, к которому вели
его два способствующих успеху свойства: уменье приобретать и уменье бе-
речь, - а из них и одно может сделать любого богачом (3) И вот этот че-
ловек, весьма воздержный и заботившийся о теле не меньше, чем об иму-
ществе, утром по обыкновению побывал у меня. потом весь день до вечера
просидел у постели безнадежно больного друга, потом весело поужинал, - а
вечером захворал быстротечною болезнью - перепончатой жабой, которая
сдавила ему горло так, что он дышал, да и то с трудом, только до рассве-
та. Так он и отошел, спустя несколько часов после того, как сделал все,
что положено здоровому и крепкому. (4) Он, пускавший деньги в оборот по
морю и по суше, он, не оставлявший без вниманья ни одного источника при-
были и уже подбиравшийся к откупам, был унесен из самой гущи ладившихся
дел, в разгаре охоты за деньгами.
Груши теперь, Мелибей, прививай, рассаживай лозы!1
Как глупо строить расчеты на весь свой век, не владея даже завтрашним
днем! Какое безумство - сегодня надеяться на далекое будущее! - "Я куп-
лю, я построю, я дам взаймы и стребую, я получу эти должности, - а по-
том, усталый и пресыщенный, проведу на покое старость". - (5) Поверь
мне, даже у счастливцев будущее неверно. Никто не должен ничего сулить
себе: даже то, что мы держим, ускользает из рук, и вот этот час, уже
пойманный нами, случай может оборвать. Время катится - по установленному
закону, но темным путем; что мне до будущего природы, которое ясно, ког-
да мое будущее неясно?
(6) Мы рассчитываем, объездив чужие берега в долгом плаванье, много
спустя вернуться на родину, рассчитываем на позднюю награду за военную
службу и лагерные труды, на управленье провинцией, на восхожденье от
должности к должности, - смерть же стоит рядом, а так как мы думаем о
ней только по поводу чужой кончины, нам напоминают о том, что люди
смертны, всё новыми примерами, хоть мы и будем помнить их, только пока
они перед глазами. (7) Сегодня случилось то, что может случиться каждый
день, - и есть ли что глупее, чем удивляться этому? Всем нам неумолимая
неизбежность судеб поставила некий предел, но никто из нас не знает,
близко ли он. Настроим же душу так, словно мы дошли до конца; не будем
ничего откладывать, чтобы всякий день быть в расчете с жизнью. (8) Вели-
чайший изъян жизни - вечная ее незавершенность из-за нашей привычки отк-
ладывать со дня на день. Кто каждый вечер заканчивает дело своей жизни,
тому время не нужно. Между тем нужда в нем родит страх и жажду будущего,
истачивающую душу. Нет ничего более жалкого, нежели сомненья в том, чем
кончится наступающий день. Сколько бы и что бы нам ни предстояло, тре-
вожный дух будет мучиться неизъяснимым страхом 2.
(9) Как избежать этих треволнений? Нужно одно: чтобы наша жизнь не
рвалась вперед, чтобы она была сосредоточена, - ибо у кого настоящее
уходит впустую, тот и зависит от будущего. А когда я расквитался с са
мим собой, когда спокойный дух знает, что день и век - одно и то же,
тогда он смотрит свысока на все дни и дела, которые наступят, и с гром-
ким смехом думает о череде времен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166