А
если это допустить, - честного и достойного вообще не оста нется. Поче-
му? Я отвечу: потому что не честно то, что делается против воли, по при-
нужденью. Только добровольное - честное. Прибавь к нему лень, жалобы,
попытки увильнуть, страх - и погибнет самое лучшее в нем: самоудовлетво-
рение. Не может быть честным то, что несвободно: где страх - там
рабство. (17) Все честное спокойно, все безмятежно. Если же оно что-ни-
будь отвергает, если оплакивает, если считает злом, значит, в него про-
никают волнение и разлад с самим собой. Видимость справедливости зовет
туда, опасенье беды тянет назад. А если кто намерен поступать честно, он
любое препятствие, даже считая его за неприятность, бедою не сочтет, а
поступит по-своему - добровольно, с охотой. Все честное делается без
приказа и принуждения, искренно и без примеси зла.
(18) Я знаю, что мне могут сейчас ответить: "Ты хочешь нас уговорить,
будто человеку все равно - что радоваться, что висеть на дыбе, доводя
палача до усталости?" - Я мог бы возразить: мол, сам Эпикур говорит, что
мудрец, даже жарясь в Фаларидовом быке3, воскликнет: "Как отрадно! Ведь
меня это не касается!" Пусть я считаю равными блага того, кто возлежит
на пиру, и того, кто мужественно терпит пытки, - что же ты этому удивля-
ешься, когда даже Эпикур - совсем уж невероятно! - утверждает, будто от-
радно жариться? (19) Но я возражу иначе. Есть большая разница между ра-
достью и болью. Если будет выбор, я к первой буду стремиться, второй из-
бегать: ведь радость естественна, а боль противоестественна. При такой
оценке разница между ними огромная; а если перейти к добродетели, то и
тут, и там, и в радостных обстоятельствах, и в прискорбных, она одинако-
ва. (20) Никакого значения не имеют и мука, и боль, и все неприятное:
добродетель все перекрывает. Как малые светильники затмевает сиянье
солнца, так боль и тяготы и обиды добродетель отодвигает и попирает сво-
им величием, и везде, где она заблистает, гаснет все непричастное к ней;
и бедствия, выпавшие на долю добродетели, значат не больше, чем дождь,
выпавший в море.
(21) Знай, что так оно и есть: ведь человек добра без промедленья
устремится ко всему прекрасному, и, хотя бы на пути стоял палач и пыта-
тель с огнем, будет смотреть не на грозящие страданья, а на само дело, и
если оно честно, поверит ему, как другому мужу добра, и сочтет полезным
для себя, безопасным и счастливым. Дело честное, но тяжкое и невеселое,
для него все равно что человек добра, изможденный нищетой либо изг-
наньем. (22) Поставь-ка рядом мужа добра, владеющего многими богатства-
ми, и другого, ничего, кроме богатств духа, не имеющего; оба они одина-
ково добродетельны, при всем неравенстве судеб. И о поступках судить на-
до, как о людях: добродетель равно почтенна в том, кто силен и свободен,
и в том, кто хил и закован. (23) И собственную добродетель ты не будешь
чтить больше за то, что судьба дала тебе тело здоровое, а не искалечен-
ное; иначе это было бы все равно, что по внешности рабов ценить хозяина.
Ведь не отличается от рабов то, над чем властен случай: деньги, и тело,
и почести - все шатко, преходяще, смертно, все не для надежного владе-
ния. Иное дело - добродетельные поступки: они свободны и непобедимы, и
нельзя стремиться к ним больше, когда фортуна глядит на них милостиво, и
меньше - когда им препятствуют враждебные обстоятельства. (24) Стремле-
ние в наших делах - то же самое, что между людьми дружба. Ведь, я пола-
гаю, ты не будешь любить мужа добра в богатстве больше, чем в бедности,
или крепкого и плечистого - больше, чем хрупкого и тщедушного; значит,
ты и к делу спокойному и мирному не станешь стремиться с большей лю-
бовью, чем к сулящему расстройство и хлопоты. (25) А не то ты из двух
одинаково добродетельных людей гладкого и умащенного предпочтешь покры-
тому пылью и небритому, а потом и до того дойдешь, что не искалеченный и
владеющий всеми членами станет тебе ближе расслабленного или одноглазо-
го. И понемногу ты в своей привередливости докатишься до того, что из
двух одинаково праведных выберешь пышноволосого и кудрявого. Где двое
равны добродетелью, там прочие различья и не видны: ведь они касаются
даже не частей а просто случайных свойств. (26) Кто будет в своей семье
таким строгим цензором, чтобы любить здорового сына больше недужного или
высокого и стройного - больше коренастого и низкорослого? Звери не раз-
личают своих детенышей и ложатся кормить всех одинаково; птицы делят
корм поровну. Одиссей спешил к камням своей Итаки не меньше, чем Агамем-
нон - к гордым стенам Микен, - ведь любят родину не за то, что она вели-
ка, а за то, что она родина. (27) К чему я это говорю? Хочу, чтобы ты
знал: добродетель на все дела смотрит одинаково, как на свое порожденье,
и все равно лелеет, но больше те, которые труднее; так родительская лю-
бовь сильнее к тем из детей, которых жалко. И добродетель те свои дела,
которые видит в муке и угнетении, не то что больше любит, но по обычаю
хороших родителей больше ласкает и греет.
(28) Почему одно благо не бывает больше другого? Потому что нет ниче-
го ладнее ладного, глаже гладкого. Ведь нельзя сказать, что это равно
чему-нибудь больше, чем то; значит, нет ничего честнее честного.
(29) Так что если природа всех добродетелей одинакова, то и три рода
благ стоят наравне. Да, это так: умеренная радость и умеренная боль -
равны. Веселье не выше стойкости духа, подавляющей стон под пыткой; пер-
вые блага желательны, вторые - удивительны, но и те и другие равны, по-
тому что любая тягостность перекрывается тем большей степенью блага.
(30) Кто считает их неравными, тот смотрит только на внешность, отво-
рачиваясь от самих добродетелей. Истинные блага все одного веса, одного
размера, в подложных - много пустоты, и те, что на взгляд велики и при-
метны, обманывают на проверку весом.
(31) Да, это так, мой Луцилий: что подтверждает истинный разум, то
прочно и вечно, то укрепляет душу и навсегда возносит ее ввысь; что
восхваляется без ума, что есть благо лишь по мненью толпы, то раздувает
душу пустым весельем; а что пугает и считается злом, то сковывает ее
ужасом и гонит, как гонит зверей мнимая опасность. (32) И то и другое
восхищает или гложет душу без причины: ведь первое не заслуживает радос-
ти, второе - страха. Один разум неизменно держится своих суждений, ибо
он не раб, а повелитель чувств. Разум равен разуму, как правильное -
правильному; значит, добродетель равна добродетели, коль скоро она есть
правильность разума. Всякая добродетель есть разум; она есть разум, если
она правильна;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
если это допустить, - честного и достойного вообще не оста нется. Поче-
му? Я отвечу: потому что не честно то, что делается против воли, по при-
нужденью. Только добровольное - честное. Прибавь к нему лень, жалобы,
попытки увильнуть, страх - и погибнет самое лучшее в нем: самоудовлетво-
рение. Не может быть честным то, что несвободно: где страх - там
рабство. (17) Все честное спокойно, все безмятежно. Если же оно что-ни-
будь отвергает, если оплакивает, если считает злом, значит, в него про-
никают волнение и разлад с самим собой. Видимость справедливости зовет
туда, опасенье беды тянет назад. А если кто намерен поступать честно, он
любое препятствие, даже считая его за неприятность, бедою не сочтет, а
поступит по-своему - добровольно, с охотой. Все честное делается без
приказа и принуждения, искренно и без примеси зла.
(18) Я знаю, что мне могут сейчас ответить: "Ты хочешь нас уговорить,
будто человеку все равно - что радоваться, что висеть на дыбе, доводя
палача до усталости?" - Я мог бы возразить: мол, сам Эпикур говорит, что
мудрец, даже жарясь в Фаларидовом быке3, воскликнет: "Как отрадно! Ведь
меня это не касается!" Пусть я считаю равными блага того, кто возлежит
на пиру, и того, кто мужественно терпит пытки, - что же ты этому удивля-
ешься, когда даже Эпикур - совсем уж невероятно! - утверждает, будто от-
радно жариться? (19) Но я возражу иначе. Есть большая разница между ра-
достью и болью. Если будет выбор, я к первой буду стремиться, второй из-
бегать: ведь радость естественна, а боль противоестественна. При такой
оценке разница между ними огромная; а если перейти к добродетели, то и
тут, и там, и в радостных обстоятельствах, и в прискорбных, она одинако-
ва. (20) Никакого значения не имеют и мука, и боль, и все неприятное:
добродетель все перекрывает. Как малые светильники затмевает сиянье
солнца, так боль и тяготы и обиды добродетель отодвигает и попирает сво-
им величием, и везде, где она заблистает, гаснет все непричастное к ней;
и бедствия, выпавшие на долю добродетели, значат не больше, чем дождь,
выпавший в море.
(21) Знай, что так оно и есть: ведь человек добра без промедленья
устремится ко всему прекрасному, и, хотя бы на пути стоял палач и пыта-
тель с огнем, будет смотреть не на грозящие страданья, а на само дело, и
если оно честно, поверит ему, как другому мужу добра, и сочтет полезным
для себя, безопасным и счастливым. Дело честное, но тяжкое и невеселое,
для него все равно что человек добра, изможденный нищетой либо изг-
наньем. (22) Поставь-ка рядом мужа добра, владеющего многими богатства-
ми, и другого, ничего, кроме богатств духа, не имеющего; оба они одина-
ково добродетельны, при всем неравенстве судеб. И о поступках судить на-
до, как о людях: добродетель равно почтенна в том, кто силен и свободен,
и в том, кто хил и закован. (23) И собственную добродетель ты не будешь
чтить больше за то, что судьба дала тебе тело здоровое, а не искалечен-
ное; иначе это было бы все равно, что по внешности рабов ценить хозяина.
Ведь не отличается от рабов то, над чем властен случай: деньги, и тело,
и почести - все шатко, преходяще, смертно, все не для надежного владе-
ния. Иное дело - добродетельные поступки: они свободны и непобедимы, и
нельзя стремиться к ним больше, когда фортуна глядит на них милостиво, и
меньше - когда им препятствуют враждебные обстоятельства. (24) Стремле-
ние в наших делах - то же самое, что между людьми дружба. Ведь, я пола-
гаю, ты не будешь любить мужа добра в богатстве больше, чем в бедности,
или крепкого и плечистого - больше, чем хрупкого и тщедушного; значит,
ты и к делу спокойному и мирному не станешь стремиться с большей лю-
бовью, чем к сулящему расстройство и хлопоты. (25) А не то ты из двух
одинаково добродетельных людей гладкого и умащенного предпочтешь покры-
тому пылью и небритому, а потом и до того дойдешь, что не искалеченный и
владеющий всеми членами станет тебе ближе расслабленного или одноглазо-
го. И понемногу ты в своей привередливости докатишься до того, что из
двух одинаково праведных выберешь пышноволосого и кудрявого. Где двое
равны добродетелью, там прочие различья и не видны: ведь они касаются
даже не частей а просто случайных свойств. (26) Кто будет в своей семье
таким строгим цензором, чтобы любить здорового сына больше недужного или
высокого и стройного - больше коренастого и низкорослого? Звери не раз-
личают своих детенышей и ложатся кормить всех одинаково; птицы делят
корм поровну. Одиссей спешил к камням своей Итаки не меньше, чем Агамем-
нон - к гордым стенам Микен, - ведь любят родину не за то, что она вели-
ка, а за то, что она родина. (27) К чему я это говорю? Хочу, чтобы ты
знал: добродетель на все дела смотрит одинаково, как на свое порожденье,
и все равно лелеет, но больше те, которые труднее; так родительская лю-
бовь сильнее к тем из детей, которых жалко. И добродетель те свои дела,
которые видит в муке и угнетении, не то что больше любит, но по обычаю
хороших родителей больше ласкает и греет.
(28) Почему одно благо не бывает больше другого? Потому что нет ниче-
го ладнее ладного, глаже гладкого. Ведь нельзя сказать, что это равно
чему-нибудь больше, чем то; значит, нет ничего честнее честного.
(29) Так что если природа всех добродетелей одинакова, то и три рода
благ стоят наравне. Да, это так: умеренная радость и умеренная боль -
равны. Веселье не выше стойкости духа, подавляющей стон под пыткой; пер-
вые блага желательны, вторые - удивительны, но и те и другие равны, по-
тому что любая тягостность перекрывается тем большей степенью блага.
(30) Кто считает их неравными, тот смотрит только на внешность, отво-
рачиваясь от самих добродетелей. Истинные блага все одного веса, одного
размера, в подложных - много пустоты, и те, что на взгляд велики и при-
метны, обманывают на проверку весом.
(31) Да, это так, мой Луцилий: что подтверждает истинный разум, то
прочно и вечно, то укрепляет душу и навсегда возносит ее ввысь; что
восхваляется без ума, что есть благо лишь по мненью толпы, то раздувает
душу пустым весельем; а что пугает и считается злом, то сковывает ее
ужасом и гонит, как гонит зверей мнимая опасность. (32) И то и другое
восхищает или гложет душу без причины: ведь первое не заслуживает радос-
ти, второе - страха. Один разум неизменно держится своих суждений, ибо
он не раб, а повелитель чувств. Разум равен разуму, как правильное -
правильному; значит, добродетель равна добродетели, коль скоро она есть
правильность разума. Всякая добродетель есть разум; она есть разум, если
она правильна;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166