(18) Один полагал, что человеку и бескров-
ной пищи хватит и что там, где резня служит удовольствию,. жестокость
переходит в привычку. И еще он говорил, что нужно ограничивать число
предметов, на которые зарится жажда роскоши, что разнообразная пища,
чуждая нашему телу, вредна для здоровья. (19) А Пифагор утверждал, что
есть родство всего со всем и взаимосвязь душ, переселяющихся из одного
обличья в другое. Ни одна душа, если верить ему, не погибает и не перес-
тает существовать иначе как на малое время, после которого переливается
в другое тело. Мы увидим, сколько временных кругов она пройдет и сколько
обиталищ сменит, прежде чем вернется в человека. А покуда она внушает
людям страх совершить злодейство и отцеубийство, невзначай напав на душу
родителя и железом или зубами уничтожив то, в чем нашел приют дух како-
го-нибудь родича. (20) Сотион не только излагал это, но и дополнял свои-
ми доводами: "Ты не веришь, что души распределяются по все новым и новым
телам? Что именуемое нами смертью есть только переселение? Не веришь,
что в теле этих скотов, этих зверей, этих подводных обитателей пребывает
душа, когда-то бывшая человеческой? Что все во вселенной не погибает, а
только меняет место? Не веришь, что не одни небесные тела совершают кру-
говые движения, но и живые существа исчезают и возвращаются, и души пе-
реходят по кругу? Но в это верили великие люди! (21) Так что воздержись
от суждения и оставь все как есть. Если это правда, то не есть животных
- значит быть без вины; если неправда - значит быть умеренным. Велик ли
будет урон твоей жестокости? Я только отнимаю у тебя пищу львов и коршу-
нов". (22) Под его влияньем я перестал есть животных, и по прошествии
года воздержанье от них стало для меня не только легким, но и приятным.
Мне казалось, что душа моя стала подвижней; впрочем, сегодня я не взялся
бы утверждать, что это так. Ты спросишь, как я от этого отошел? Время
моей молодости пришлось на принципат Тиберия Цезаря: тогда изгонялись
обряды инородцев4, и неупотребление в пищу некоторых животных признава-
лось уликой суеверия. По просьбам отца, не опасавшегося клеветы, но
враждебного философии, я вернулся к прежним привычкам; впрочем, он без
труда убедил меня обедать лучше. (23) Аттал всегда хвалил тот матрас,
который сопротивляется телу; я и в старости пользуюсь таким, что на нем
не останется следов лежанья.
Я рассказал тебе об этом, чтобы ты убедился, как силен у новичков
первый порыв ко всему хорошему, если их кто-нибудь ободряет и подстеги-
вает. Но потом одно упускается по вине наставников, которые учат нас
рассуждать, а не жить, другое - по вине учеников, которые приходят к
учителям с намереньем совершенствовать не душу, а ум. Так то, что было
философией, становится филологией. (24) Ведь очень важно, с каким наме-
реньем ты к чему-либо подходишь. Кто изучает Вергилия как будущий грам-
матик, тот читает превосходную строку
Бежит невозвратное время 5
и не думает так: "Нельзя спать! Кто не спешит, тот отстанет. Торопли-
вый день торопит нас и мчится сам. Нас влечет все дальше незаметно .для
нас; а мы откладываем все на будущее и остаемся медлительными в быстри-
не". Нет, он заметит, что Вергилий всякий раз, говоря о быстротечности
времени, употребляет глагол "бежать".
Самые лучшие дни убегают для смертных несчастных
Ранее всех; подойдут болезни, унылая старость,
Скорби, - а там унесет безжалостной смерти немилость.6
(25) Всякий, чей взгляд направлен к философии, и это сведет, к чему
следует, и скажет: "Никогда Вергилий не говорит "дни проходят", но всег-
да "убегают", - а это самый быстрый бег; самые же лучшие минуют первыми,
- почему же мы сами себя не подгоним, чтобы сравняться скоростью с самым
быстротечным из всего? Лучшее пролетает мимо, наступает худшее. (26) Как
из кувшина выливается сперва самое чистое вино, .а то, что тяжелее и
мутнее, оседает, так и на нашем веку лучшее идет сначала. А мы допуска-
ем, чтобы его вычерпали для других, оставив нам самим подонки. Так пусть
запечатлеются в душе наравне с изречением-оракула эти слова:
Лучшие самые дни убегают для смертных несчастных
Ранее всех.
(27) Почему лучшие? Да потому, что остальные нам неведомы. Почему
лучшие? Потому что в молодости мы можем учиться, можем направить. к луч-
шему неокрепшую душу, покуда она податлива; потому что это самое подхо-
дящее время для трудов, подходящее для того, чтобы взбодрить дух учеными
занятьями, закалить тело работою. Остальные годы и ленивей, и расслаб-
леннее, и ближе к концу. Так оставим же всё, что нас отвлекает, и всей
душой будем стараться об одном: чтобы быстротечность неудержимо бегущего
времени не стала понятна нам, только когда оно уйдет. Каждый день будем
считать лучшим и завладеем им! Что убегает, то нужно захватывать".
(28) Но читающий Вергилиевы стихи глазами грамматика будет думать не
о том, что каждый день - лучший, ибо подходят болезни, теснит старость,
уже нависшая над головой почитающих себя юнцами, - он скажет, что поэт
всегда ставит вместе "болезни и старость". И, право же,. недаром: ведь
сама старость есть неизлечимая болезнь. (29) И еще, скажет он, поэт дает
старости прозвище, всегда называя ее "унылою":
... подойдут болезни, унылая старость.
И еще в другом месте:
Бледные там болезни живут, унылая старость.. 1
Не надо удивляться, если из одного и того же каждый извлекает лишь
нечто, соответствующее его занятиям. На одном и том же лугу бык ищет
траву, собака - зайца, аист - ящерицу. (30) Если книги Цицерона "О госу-
дарстве" возьмет в руки сперва какой-нибудь филолог, потом грамматик,
потом приверженец философии, каждый из них обратит все усердие не на то,
на что оба другие. Философ подивится, что так много можно сказать против
справедливости. Филолог, если возьмется за то же чтение, отметит вот
что: "Было два римских царя, из которых один не имеет матери, другой от-
ца". Ибо есть сомнения насчет матери Сервия, а отца-у Анка не имеется, -
царя именуют внуком Нумы8. (31) И еще он заметит, что тот, кого мы назы-
ваем диктатором и о ком читаем в истории' под тем же именем, у древних
звался "начальником народа", что сохраняется доныне в авгуральных кни-
гах, а доказательством служит произведенное от этого наименование "на-
чальник конницы". Равным образом-он заметит, что Ромул погиб во время
солнечного затмения и что право воззвания к народу было уже у царей; не-
которые, в том числе Фенестелла, полагают, будто об атом есть в понтифи-
кальных книгах9. (32) Если же эти книги развернет грамматик, он прежде
всего внесет в свои заметки старинные10 слова:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
ной пищи хватит и что там, где резня служит удовольствию,. жестокость
переходит в привычку. И еще он говорил, что нужно ограничивать число
предметов, на которые зарится жажда роскоши, что разнообразная пища,
чуждая нашему телу, вредна для здоровья. (19) А Пифагор утверждал, что
есть родство всего со всем и взаимосвязь душ, переселяющихся из одного
обличья в другое. Ни одна душа, если верить ему, не погибает и не перес-
тает существовать иначе как на малое время, после которого переливается
в другое тело. Мы увидим, сколько временных кругов она пройдет и сколько
обиталищ сменит, прежде чем вернется в человека. А покуда она внушает
людям страх совершить злодейство и отцеубийство, невзначай напав на душу
родителя и железом или зубами уничтожив то, в чем нашел приют дух како-
го-нибудь родича. (20) Сотион не только излагал это, но и дополнял свои-
ми доводами: "Ты не веришь, что души распределяются по все новым и новым
телам? Что именуемое нами смертью есть только переселение? Не веришь,
что в теле этих скотов, этих зверей, этих подводных обитателей пребывает
душа, когда-то бывшая человеческой? Что все во вселенной не погибает, а
только меняет место? Не веришь, что не одни небесные тела совершают кру-
говые движения, но и живые существа исчезают и возвращаются, и души пе-
реходят по кругу? Но в это верили великие люди! (21) Так что воздержись
от суждения и оставь все как есть. Если это правда, то не есть животных
- значит быть без вины; если неправда - значит быть умеренным. Велик ли
будет урон твоей жестокости? Я только отнимаю у тебя пищу львов и коршу-
нов". (22) Под его влияньем я перестал есть животных, и по прошествии
года воздержанье от них стало для меня не только легким, но и приятным.
Мне казалось, что душа моя стала подвижней; впрочем, сегодня я не взялся
бы утверждать, что это так. Ты спросишь, как я от этого отошел? Время
моей молодости пришлось на принципат Тиберия Цезаря: тогда изгонялись
обряды инородцев4, и неупотребление в пищу некоторых животных признава-
лось уликой суеверия. По просьбам отца, не опасавшегося клеветы, но
враждебного философии, я вернулся к прежним привычкам; впрочем, он без
труда убедил меня обедать лучше. (23) Аттал всегда хвалил тот матрас,
который сопротивляется телу; я и в старости пользуюсь таким, что на нем
не останется следов лежанья.
Я рассказал тебе об этом, чтобы ты убедился, как силен у новичков
первый порыв ко всему хорошему, если их кто-нибудь ободряет и подстеги-
вает. Но потом одно упускается по вине наставников, которые учат нас
рассуждать, а не жить, другое - по вине учеников, которые приходят к
учителям с намереньем совершенствовать не душу, а ум. Так то, что было
философией, становится филологией. (24) Ведь очень важно, с каким наме-
реньем ты к чему-либо подходишь. Кто изучает Вергилия как будущий грам-
матик, тот читает превосходную строку
Бежит невозвратное время 5
и не думает так: "Нельзя спать! Кто не спешит, тот отстанет. Торопли-
вый день торопит нас и мчится сам. Нас влечет все дальше незаметно .для
нас; а мы откладываем все на будущее и остаемся медлительными в быстри-
не". Нет, он заметит, что Вергилий всякий раз, говоря о быстротечности
времени, употребляет глагол "бежать".
Самые лучшие дни убегают для смертных несчастных
Ранее всех; подойдут болезни, унылая старость,
Скорби, - а там унесет безжалостной смерти немилость.6
(25) Всякий, чей взгляд направлен к философии, и это сведет, к чему
следует, и скажет: "Никогда Вергилий не говорит "дни проходят", но всег-
да "убегают", - а это самый быстрый бег; самые же лучшие минуют первыми,
- почему же мы сами себя не подгоним, чтобы сравняться скоростью с самым
быстротечным из всего? Лучшее пролетает мимо, наступает худшее. (26) Как
из кувшина выливается сперва самое чистое вино, .а то, что тяжелее и
мутнее, оседает, так и на нашем веку лучшее идет сначала. А мы допуска-
ем, чтобы его вычерпали для других, оставив нам самим подонки. Так пусть
запечатлеются в душе наравне с изречением-оракула эти слова:
Лучшие самые дни убегают для смертных несчастных
Ранее всех.
(27) Почему лучшие? Да потому, что остальные нам неведомы. Почему
лучшие? Потому что в молодости мы можем учиться, можем направить. к луч-
шему неокрепшую душу, покуда она податлива; потому что это самое подхо-
дящее время для трудов, подходящее для того, чтобы взбодрить дух учеными
занятьями, закалить тело работою. Остальные годы и ленивей, и расслаб-
леннее, и ближе к концу. Так оставим же всё, что нас отвлекает, и всей
душой будем стараться об одном: чтобы быстротечность неудержимо бегущего
времени не стала понятна нам, только когда оно уйдет. Каждый день будем
считать лучшим и завладеем им! Что убегает, то нужно захватывать".
(28) Но читающий Вергилиевы стихи глазами грамматика будет думать не
о том, что каждый день - лучший, ибо подходят болезни, теснит старость,
уже нависшая над головой почитающих себя юнцами, - он скажет, что поэт
всегда ставит вместе "болезни и старость". И, право же,. недаром: ведь
сама старость есть неизлечимая болезнь. (29) И еще, скажет он, поэт дает
старости прозвище, всегда называя ее "унылою":
... подойдут болезни, унылая старость.
И еще в другом месте:
Бледные там болезни живут, унылая старость.. 1
Не надо удивляться, если из одного и того же каждый извлекает лишь
нечто, соответствующее его занятиям. На одном и том же лугу бык ищет
траву, собака - зайца, аист - ящерицу. (30) Если книги Цицерона "О госу-
дарстве" возьмет в руки сперва какой-нибудь филолог, потом грамматик,
потом приверженец философии, каждый из них обратит все усердие не на то,
на что оба другие. Философ подивится, что так много можно сказать против
справедливости. Филолог, если возьмется за то же чтение, отметит вот
что: "Было два римских царя, из которых один не имеет матери, другой от-
ца". Ибо есть сомнения насчет матери Сервия, а отца-у Анка не имеется, -
царя именуют внуком Нумы8. (31) И еще он заметит, что тот, кого мы назы-
ваем диктатором и о ком читаем в истории' под тем же именем, у древних
звался "начальником народа", что сохраняется доныне в авгуральных кни-
гах, а доказательством служит произведенное от этого наименование "на-
чальник конницы". Равным образом-он заметит, что Ромул погиб во время
солнечного затмения и что право воззвания к народу было уже у царей; не-
которые, в том числе Фенестелла, полагают, будто об атом есть в понтифи-
кальных книгах9. (32) Если же эти книги развернет грамматик, он прежде
всего внесет в свои заметки старинные10 слова:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166