"И для учащего, и для учащегося, - говорил он, - цель должна
быть одна: польза, которую один желает принести, другой - получить". (4)
Кто пришел к философу, тот пусть каждый день уносит с собою что-нибудь
хорошее и возвращается домой или здоровее, или излечимее. Впрочем, так
оно и будет: в том и сила философии, что она помогает не только привер-
женным ей, но и всем, кто имеет с нею дело. Если выйдешь на солнце - за-
горишь, даже если выйдешь не ради этого; если посидишь у торговца прити-
раньями и замешкаешься немного дольше, унесешь с собою запах; побыв ря-
дом с философией, люди, даже не стараясь, непременно извлекут нечто по-
лезное. Обрати вниманье, что я сказал "даже не стараясь", а не "даже
сопротивляясь".
- (5) "Как так? Разве мы не знаем таких, кто много лет просидел у фи-
лософов - и ничуть даже не загорел?" - Знаем, конечно, и столь постоян-
ных и упорных, что я называю их не учениками, а жильцами философов. (6)
Но многие приходят слушать, а не учиться, - так нас приводит в театр
удовольствие, доставляемое слуху либо речью, либо голосом, либо действи-
ем. Ты увидишь немалую часть слушателей, для которых уроки философа -
приют на время досуга. Они и не думают избавиться там от пороков, усво-
ить какое-нибудь правило жизни, чтобы проверять свои нравы, но желают
только услаждения слуха. А ведь некоторые приходят даже с письменными
дощечками, - затем, чтобы удержать не мысли, а слова, и потом произнести
их без пользы для слушающих, как сами слушали без пользы для себя. Дру-
гих возбуждают благородные изречения, и они, подвижные и лицом и душой,
преисполнятся тех же чувств, что и говорящий, - (7) точно так же, как
под звуки флейты приходят в возбуждение фригийские полумужи1, беснующие-
ся по приказу. Этих подстегивает и увлекает красота предмета, а не звук
пустых слов. Если мужественно говорят о смерти или с непокорностью - о
судьбе, им хочется тут же сделать все, о чем они слышали. Они поддались,
они стали такими, как им велено, - если бы только душа их сохранила этот
строй, если бы народ, умеющий отговорить от всего честного, сейчас же не
отнял бы у них прекрасного порыва. Немногие способны донести до дому те
намеренья, которыми исполнились. (8) Нетрудно пробудить у слушателя жаж-
ду жить правильно: природа во всех заложила основанья добра и семена
добродетели; все мы для нее рождены, и когда придет подстрекатель, доб-
ро, как бы уснувшее в нашей душе, пробуждается. Разве ты не видел, каким
криком оглашается театр, едва скажут что-нибудь, с чем все мы согласны и
о чем нашим единодушием свидетельствуем, что это истина?
(9)
Нужда во многом бедным, жадным нужда во всем.
Скупец ко всем недобр, но злей всего - к себе.2
Этим стихам рукоплещет последний скряга, радуясь обличенью своих по-
роков. Но разве такое действие не было бы, по-твоему, еще сильнее, если
бы спасительные наставления исходили из уст философа, если бы они были
вложены в стихи, благодаря которым те же самые мысли легче проникают в
души невежд? (10) "Ибо, - говорил Клеанф, - как наше дыханье, пропущен-
ное сквозь длинный и тесный ход трубы, с большей силой вырывается с дру-
гого ее конца и производит отчетливый звук, так и наши чувства становят-
ся отчетливее благодаря сжатой непреложности стихов". Сказанное прозой
слушается не так внимательно и задевает меньше, а если в дело вступает
размер, если благородный смысл закреплен его стопами, то же самое изре-
ченье вонзается, будто брошенное с размаху копье. (11) Много говорено о
презрении к деньгам, произносились в поученье людям длинные речи о том,
что богатство - не в наследственном достоянье, а в душе, что богат тот,
кто приспособился к своей бедности,. кто, имея мало, считает себя зажи-
точным. Но куда сильнее поражают душу изречения вроде этих:
Кто хочет меньше, меньше и нуждается.
Имеет все, кто хочет, сколько надобно.
(12) Слыша это или нечто подобное, мы не можем не признать истины. И
вот те, кто всегда хочет больше, чем надобно, кричат от восторга и прок-
линают деньги. И как заметишь у них такое настроенье, - донимай их, жми,
тесни, отбросив всяческие умозаключенья, и тонкости, и прочие забавы
бесполезного умствования. Говори против алчности, говори против роскоши,
а когда покажется, что польза есть, что души слушателей затронуты, насе-
дай еще сильнее. Трудно поверить, как бывает полезна речь имеющая в виду
исцеление, направленная целиком ко благу слушателей. Неокрепшим умам
легко внушить любовь ко всему правильному и честному; да и над не слиш-
ком испорченными и податливыми истина получает право собственности, если
найдет умелого ходатая. (13) Я сам, когда слушал, как Аттал держит речи
против пороков, против заблуждений, против всякого зла в жизни, часто
жалел род людской, а о нем думал, что он оставил внизу все вершины, дос-
тигаемые людьми. Сам он называл себя царем, но мне казалось, что выше
царской власть того, кто вправе вершить суд над царями. (14) А когда он
принимался восхвалять бедность и доказывать, что все ненужное есть
только лишний груз, обременительный для несущего, - часто хотелось выйти
с урока бедняком. Когда же он начинал осмеивать наши наслаждения, восх-
валять целомудренное тело, скромный стол, чистый ум, не помышляющий не
только о беззаконных, но и об излишних наслажденьях, - хотелось положить
предел прожорливости брюха. (15) Кое-что, Луцилий, я удержал с тех пор.
Приступал я ко всему с большим рвением, а потом, вынужденный вернуться к
государственной жизни, немногое сохранил от этих добрых начал. Все же с
тех пор я на всю жизнь отказался от устриц и грибов: ведь это не пища, а
лакомство, заставляющее насытившихся есть опять, легко извергаемое и
снизу, и сверху, - а это весьма по душе обжорам, запихивающим в себя
больше, чем могут вместить. (16) С тех пор я в жизни не брал притираний:
ведь лучше всего пахнет тело, которое ничем не пахнет3. С тех пор мой
желудок забыл о винах. С тех пор всю жизнь я избегаю бани, сочтя, что
обваривать себе тело и истощать его потением - бесполезное баловство. К
прочему, оставленному тогда, я вернулся, но даже в том, от чего перестал
воздерживаться, сохраняю меру, которая и ближе к воздержанию и, может
быть, труднее воздержанья: ведь от чего-то легче отказаться совсем, чем
сохранять умеренность.
(17) Если уж я сказал тебе начистоту, что в молодости взялся за фило-
софию с большим пылом, чем занимаюсь ею в старости, то не постыжусь
признаться, какую любовь внушил мне Пифагор. Сотион рассказывал, почему
тот отказывался есть животных и почему, позже, Секстий. У обоих причины
были разные, но благородные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
быть одна: польза, которую один желает принести, другой - получить". (4)
Кто пришел к философу, тот пусть каждый день уносит с собою что-нибудь
хорошее и возвращается домой или здоровее, или излечимее. Впрочем, так
оно и будет: в том и сила философии, что она помогает не только привер-
женным ей, но и всем, кто имеет с нею дело. Если выйдешь на солнце - за-
горишь, даже если выйдешь не ради этого; если посидишь у торговца прити-
раньями и замешкаешься немного дольше, унесешь с собою запах; побыв ря-
дом с философией, люди, даже не стараясь, непременно извлекут нечто по-
лезное. Обрати вниманье, что я сказал "даже не стараясь", а не "даже
сопротивляясь".
- (5) "Как так? Разве мы не знаем таких, кто много лет просидел у фи-
лософов - и ничуть даже не загорел?" - Знаем, конечно, и столь постоян-
ных и упорных, что я называю их не учениками, а жильцами философов. (6)
Но многие приходят слушать, а не учиться, - так нас приводит в театр
удовольствие, доставляемое слуху либо речью, либо голосом, либо действи-
ем. Ты увидишь немалую часть слушателей, для которых уроки философа -
приют на время досуга. Они и не думают избавиться там от пороков, усво-
ить какое-нибудь правило жизни, чтобы проверять свои нравы, но желают
только услаждения слуха. А ведь некоторые приходят даже с письменными
дощечками, - затем, чтобы удержать не мысли, а слова, и потом произнести
их без пользы для слушающих, как сами слушали без пользы для себя. Дру-
гих возбуждают благородные изречения, и они, подвижные и лицом и душой,
преисполнятся тех же чувств, что и говорящий, - (7) точно так же, как
под звуки флейты приходят в возбуждение фригийские полумужи1, беснующие-
ся по приказу. Этих подстегивает и увлекает красота предмета, а не звук
пустых слов. Если мужественно говорят о смерти или с непокорностью - о
судьбе, им хочется тут же сделать все, о чем они слышали. Они поддались,
они стали такими, как им велено, - если бы только душа их сохранила этот
строй, если бы народ, умеющий отговорить от всего честного, сейчас же не
отнял бы у них прекрасного порыва. Немногие способны донести до дому те
намеренья, которыми исполнились. (8) Нетрудно пробудить у слушателя жаж-
ду жить правильно: природа во всех заложила основанья добра и семена
добродетели; все мы для нее рождены, и когда придет подстрекатель, доб-
ро, как бы уснувшее в нашей душе, пробуждается. Разве ты не видел, каким
криком оглашается театр, едва скажут что-нибудь, с чем все мы согласны и
о чем нашим единодушием свидетельствуем, что это истина?
(9)
Нужда во многом бедным, жадным нужда во всем.
Скупец ко всем недобр, но злей всего - к себе.2
Этим стихам рукоплещет последний скряга, радуясь обличенью своих по-
роков. Но разве такое действие не было бы, по-твоему, еще сильнее, если
бы спасительные наставления исходили из уст философа, если бы они были
вложены в стихи, благодаря которым те же самые мысли легче проникают в
души невежд? (10) "Ибо, - говорил Клеанф, - как наше дыханье, пропущен-
ное сквозь длинный и тесный ход трубы, с большей силой вырывается с дру-
гого ее конца и производит отчетливый звук, так и наши чувства становят-
ся отчетливее благодаря сжатой непреложности стихов". Сказанное прозой
слушается не так внимательно и задевает меньше, а если в дело вступает
размер, если благородный смысл закреплен его стопами, то же самое изре-
ченье вонзается, будто брошенное с размаху копье. (11) Много говорено о
презрении к деньгам, произносились в поученье людям длинные речи о том,
что богатство - не в наследственном достоянье, а в душе, что богат тот,
кто приспособился к своей бедности,. кто, имея мало, считает себя зажи-
точным. Но куда сильнее поражают душу изречения вроде этих:
Кто хочет меньше, меньше и нуждается.
Имеет все, кто хочет, сколько надобно.
(12) Слыша это или нечто подобное, мы не можем не признать истины. И
вот те, кто всегда хочет больше, чем надобно, кричат от восторга и прок-
линают деньги. И как заметишь у них такое настроенье, - донимай их, жми,
тесни, отбросив всяческие умозаключенья, и тонкости, и прочие забавы
бесполезного умствования. Говори против алчности, говори против роскоши,
а когда покажется, что польза есть, что души слушателей затронуты, насе-
дай еще сильнее. Трудно поверить, как бывает полезна речь имеющая в виду
исцеление, направленная целиком ко благу слушателей. Неокрепшим умам
легко внушить любовь ко всему правильному и честному; да и над не слиш-
ком испорченными и податливыми истина получает право собственности, если
найдет умелого ходатая. (13) Я сам, когда слушал, как Аттал держит речи
против пороков, против заблуждений, против всякого зла в жизни, часто
жалел род людской, а о нем думал, что он оставил внизу все вершины, дос-
тигаемые людьми. Сам он называл себя царем, но мне казалось, что выше
царской власть того, кто вправе вершить суд над царями. (14) А когда он
принимался восхвалять бедность и доказывать, что все ненужное есть
только лишний груз, обременительный для несущего, - часто хотелось выйти
с урока бедняком. Когда же он начинал осмеивать наши наслаждения, восх-
валять целомудренное тело, скромный стол, чистый ум, не помышляющий не
только о беззаконных, но и об излишних наслажденьях, - хотелось положить
предел прожорливости брюха. (15) Кое-что, Луцилий, я удержал с тех пор.
Приступал я ко всему с большим рвением, а потом, вынужденный вернуться к
государственной жизни, немногое сохранил от этих добрых начал. Все же с
тех пор я на всю жизнь отказался от устриц и грибов: ведь это не пища, а
лакомство, заставляющее насытившихся есть опять, легко извергаемое и
снизу, и сверху, - а это весьма по душе обжорам, запихивающим в себя
больше, чем могут вместить. (16) С тех пор я в жизни не брал притираний:
ведь лучше всего пахнет тело, которое ничем не пахнет3. С тех пор мой
желудок забыл о винах. С тех пор всю жизнь я избегаю бани, сочтя, что
обваривать себе тело и истощать его потением - бесполезное баловство. К
прочему, оставленному тогда, я вернулся, но даже в том, от чего перестал
воздерживаться, сохраняю меру, которая и ближе к воздержанию и, может
быть, труднее воздержанья: ведь от чего-то легче отказаться совсем, чем
сохранять умеренность.
(17) Если уж я сказал тебе начистоту, что в молодости взялся за фило-
софию с большим пылом, чем занимаюсь ею в старости, то не постыжусь
признаться, какую любовь внушил мне Пифагор. Сотион рассказывал, почему
тот отказывался есть животных и почему, позже, Секстий. У обоих причины
были разные, но благородные.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166