Разве страшны изменчивость и непосто-
янство случая, если ты заведомо спокоен перед неведомым? (10) Так что
спеши-ка жить, мой Луцилий, и каждый день считай за целую жизнь. Кто
приладился жить так, для кого каждый вечер - конец жизни, тот не знает
страха. Кто живет надеждой, тот упускает ближайшее время, - а тогда на
него нападают жадность и жалкий, делающий жалким все вокруг страх смер-
ти. Вот откуда взялась постыдная молитва Мецената, в которой он не отка-
зывается ни от расслабленности, ни от уродства, ни даже от пытки - лишь
бы среди этих бедствий ему продлили жизнь:
(11) Пусть хоть руки отнимутся,
Пусть отнимутся ноги,
Спину пусть изувечит горб,
Пусть шатаются зубы, -
Лишь бы жить, и отлично все!
Даже если и вздернут
На крест, - жизнь сохраните мне!
(12) Он желает себе худшего, что только может случиться, и молит о
продлении пытки, как о жизни! Я счел бы самым презренным любого, кто хо-
тел бы жить вплоть до пытки. А он говорит: отними у меня руки и ноги, -
лишь бы в расслабленном, бесполезном теле осталось дыханье; изувечь ме-
ня, но только прибавь чудовищному уроду хоть немного времени; вздерни
меня на крест, заставь сесть на кол 3, - стоит зажать свою рану и висеть
распятым, лишь бы оттянуть самое лучшее среди бедствий - конец муки;
стоит сохранить душу, чтобы дольше с нею расставаться! Что пожелать та-
кому, как не благосклонности богов? (13) Разве другого хочет позорная
изнеженность этих стихов? Эта сделка с безумной трусостью? Это гнусное
выклянчиванье жизни? Можно ли подумать, что ему когда-то Вергилий читал:
Так ли гибель страшна? 4
Он желает себе худших бедствий и жаждет того, что тяжелее всего вы-
нести: чтобы они тянулись и не прекращались. Ради какой награды? Ради
чуть более долгой жизни. Но разве долго умирать значит жить? (14) Неужто
найдется такой, кто предпочтет хиреть в пытках, терять один за другим
члены тела, расставаться с душою по капле вместо того, чтобы сразу ис-
пустить ее? Неужто хоть кто-нибудь, будучи приведен к позорному дереву и
уже прежде расслабленный, уже изувеченный, со вспучившейся горбом спиной
и грудью, еще до креста имевший тысячу причин умереть, захочет продлени-
ем пыток продлить жизнь? Вот и спорь теперь с тем, что неизбежность
смерти - великое благодеянье природы! ( 15) Многие готовы вытерпеть и
кое-что похуже, готовы предать друга, чтобы жить подольше, собственно-
ручно отдать на растление детей, чтобы только глядеть на свет - свиде-
тель стольких злодеяний. Нужно избавиться от жажды жизни и заучить одно:
безразлично, когда случится с тобою то, что все равно когда-нибудь слу-
чится. В жизни важно благо, а не долгий век; и нередко в том и благо,
что он короток. Будь здоров.
Письмо СII
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Как тот, кто будит нас и прерывает приятное сновиденье, нам в тя-
гость (ведь он отнимает наслаждение, хоть и мнимое, но по действию свое-
му равное настоящему), так и твое письмо испортило мне настроенье, отор-
вав от самых подходящих для меня мыслей, которым я отдавался, готовый,
если будет можно, пойти и дальше. (2) Я тешился изысканиями о бессмертии
души и даже, клянусь, рад был верить в него. Да, я легко вверялся мнени-
ям великих людей, скорее посуливших, чем доказавших эту желанную возмож-
ность. Вот я и предавался прекрасной надежде, и уже сам себе был несно-
сен, и презирал уже остаток моей одряхлевшей жизни, готовясь перейти в
бесконечное время и стать хозяином вечности, - и вдруг пришло твое
письмо и разбудило меня, лишив красивого сновиденья. Впрочем, разделав-
шись с тобою, я снова его потребую и выкуплю.
(3) В начале письма ты утверждаешь, будто я не довел до ясности то
рассужденье, где пытался доказать, что посмертное признанье есть благо,
как утверждают наши. Я-де не опроверг возражения, гласящего, что не бы-
вает блага из отдельных частей, признанье же именно таково. (4) То, о
чем ты, Луцилий, спрашиваешь, относится к тому же рассужденью, но к дру-
гому разделу, потому я и оставил в стороне не только это, но и еще неч-
то, относящееся к нему же. Ты сам знаешь, что с вопросами нравственными
перемешаны и вопросы, касающиеся мышления. Вот я и занялся той частью,
которая прямо относится к нравам: не глупо ли и не излишне ли заботиться
о том, что наступит после смертного часа? погибают ли наши блага вместе
с нами? остается ли что-нибудь от того, кого уже нет? можно ли получить
или стремиться получить какой-нибудь плод с еще не существующего и имею-
щего появиться тогда, когда мы его не почувствуем? (5) Все это касается
нравов и, значит, было к месту. А все, что возражают диалектики, следо-
вало отделить, - вот оно и было оставлено без вниманья. Но сейчас, раз
уж ты требуешь, я не пропущу ни одного из их утверждений и выскажусь
против каждого в отдельности.
(6) Без предисловий нельзя будет понять, что опровергается. Что же я
хочу сказать предварительно? Есть тела цельные - например, человек; есть
составные - например, корабль, или дом, словом, все, в чем разные части
скреплены в единое целое; и есть слагающиеся из отдельных членов, су-
ществующих порознь, - например, войско, народ, сенат. Предметы, из кото-
рых слагаются такие тела, объединены правами или обязанно стями, но по
природе не связаны и разобщены. Что же еще мне предварительно сказать?
(7) Мы думаем, что не бывает благ, состоящих из отдельных частей: единое
благо должно охватываться и управляться единым духом, иметь единый ис-
ток. Это, если тебе угодно, доказывается само собою, - но установить это
следовало, так как в нас мечут наши же копья. - (8) "Вы утверждаете, что
не бывает блага из отдельных частей; но признанье есть благоприятное
сужденье людей добра. Как не может быть молвою речь одного-единственного
и поношеньем - дурное мнение одного-единственного, так и для признанья
мало понравиться одному человеку добра. Для признанья потребно единоду-
шие многих известных и почтенных мужей. Стало быть, признанье слагается
из суждений множества лиц, то есть из отдельных частей, и, следова-
тельно, не может быть благом. (9) Признанье - это хвала, воздаваемая
людьми добра человеку добра; хвала есть речь, речь есть звук, обозначаю-
щий нечто, или голос; а голос, пусть даже и самых лучших людей, не есть
благо. Ведь не все, что делает человек добра, есть благо: он и рукопле-
щет, и свистит, но даже тот, кто всем в нем восхищается и все хвалит, не
назовет благом ни рукоплесканья, ни свист, - так же, как чох или кашель.
Значит, признанье не есть благо. (10) И главное, скажите-ка, для кого
оно благо - для хвалящего или для хвалимого?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
янство случая, если ты заведомо спокоен перед неведомым? (10) Так что
спеши-ка жить, мой Луцилий, и каждый день считай за целую жизнь. Кто
приладился жить так, для кого каждый вечер - конец жизни, тот не знает
страха. Кто живет надеждой, тот упускает ближайшее время, - а тогда на
него нападают жадность и жалкий, делающий жалким все вокруг страх смер-
ти. Вот откуда взялась постыдная молитва Мецената, в которой он не отка-
зывается ни от расслабленности, ни от уродства, ни даже от пытки - лишь
бы среди этих бедствий ему продлили жизнь:
(11) Пусть хоть руки отнимутся,
Пусть отнимутся ноги,
Спину пусть изувечит горб,
Пусть шатаются зубы, -
Лишь бы жить, и отлично все!
Даже если и вздернут
На крест, - жизнь сохраните мне!
(12) Он желает себе худшего, что только может случиться, и молит о
продлении пытки, как о жизни! Я счел бы самым презренным любого, кто хо-
тел бы жить вплоть до пытки. А он говорит: отними у меня руки и ноги, -
лишь бы в расслабленном, бесполезном теле осталось дыханье; изувечь ме-
ня, но только прибавь чудовищному уроду хоть немного времени; вздерни
меня на крест, заставь сесть на кол 3, - стоит зажать свою рану и висеть
распятым, лишь бы оттянуть самое лучшее среди бедствий - конец муки;
стоит сохранить душу, чтобы дольше с нею расставаться! Что пожелать та-
кому, как не благосклонности богов? (13) Разве другого хочет позорная
изнеженность этих стихов? Эта сделка с безумной трусостью? Это гнусное
выклянчиванье жизни? Можно ли подумать, что ему когда-то Вергилий читал:
Так ли гибель страшна? 4
Он желает себе худших бедствий и жаждет того, что тяжелее всего вы-
нести: чтобы они тянулись и не прекращались. Ради какой награды? Ради
чуть более долгой жизни. Но разве долго умирать значит жить? (14) Неужто
найдется такой, кто предпочтет хиреть в пытках, терять один за другим
члены тела, расставаться с душою по капле вместо того, чтобы сразу ис-
пустить ее? Неужто хоть кто-нибудь, будучи приведен к позорному дереву и
уже прежде расслабленный, уже изувеченный, со вспучившейся горбом спиной
и грудью, еще до креста имевший тысячу причин умереть, захочет продлени-
ем пыток продлить жизнь? Вот и спорь теперь с тем, что неизбежность
смерти - великое благодеянье природы! ( 15) Многие готовы вытерпеть и
кое-что похуже, готовы предать друга, чтобы жить подольше, собственно-
ручно отдать на растление детей, чтобы только глядеть на свет - свиде-
тель стольких злодеяний. Нужно избавиться от жажды жизни и заучить одно:
безразлично, когда случится с тобою то, что все равно когда-нибудь слу-
чится. В жизни важно благо, а не долгий век; и нередко в том и благо,
что он короток. Будь здоров.
Письмо СII
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Как тот, кто будит нас и прерывает приятное сновиденье, нам в тя-
гость (ведь он отнимает наслаждение, хоть и мнимое, но по действию свое-
му равное настоящему), так и твое письмо испортило мне настроенье, отор-
вав от самых подходящих для меня мыслей, которым я отдавался, готовый,
если будет можно, пойти и дальше. (2) Я тешился изысканиями о бессмертии
души и даже, клянусь, рад был верить в него. Да, я легко вверялся мнени-
ям великих людей, скорее посуливших, чем доказавших эту желанную возмож-
ность. Вот я и предавался прекрасной надежде, и уже сам себе был несно-
сен, и презирал уже остаток моей одряхлевшей жизни, готовясь перейти в
бесконечное время и стать хозяином вечности, - и вдруг пришло твое
письмо и разбудило меня, лишив красивого сновиденья. Впрочем, разделав-
шись с тобою, я снова его потребую и выкуплю.
(3) В начале письма ты утверждаешь, будто я не довел до ясности то
рассужденье, где пытался доказать, что посмертное признанье есть благо,
как утверждают наши. Я-де не опроверг возражения, гласящего, что не бы-
вает блага из отдельных частей, признанье же именно таково. (4) То, о
чем ты, Луцилий, спрашиваешь, относится к тому же рассужденью, но к дру-
гому разделу, потому я и оставил в стороне не только это, но и еще неч-
то, относящееся к нему же. Ты сам знаешь, что с вопросами нравственными
перемешаны и вопросы, касающиеся мышления. Вот я и занялся той частью,
которая прямо относится к нравам: не глупо ли и не излишне ли заботиться
о том, что наступит после смертного часа? погибают ли наши блага вместе
с нами? остается ли что-нибудь от того, кого уже нет? можно ли получить
или стремиться получить какой-нибудь плод с еще не существующего и имею-
щего появиться тогда, когда мы его не почувствуем? (5) Все это касается
нравов и, значит, было к месту. А все, что возражают диалектики, следо-
вало отделить, - вот оно и было оставлено без вниманья. Но сейчас, раз
уж ты требуешь, я не пропущу ни одного из их утверждений и выскажусь
против каждого в отдельности.
(6) Без предисловий нельзя будет понять, что опровергается. Что же я
хочу сказать предварительно? Есть тела цельные - например, человек; есть
составные - например, корабль, или дом, словом, все, в чем разные части
скреплены в единое целое; и есть слагающиеся из отдельных членов, су-
ществующих порознь, - например, войско, народ, сенат. Предметы, из кото-
рых слагаются такие тела, объединены правами или обязанно стями, но по
природе не связаны и разобщены. Что же еще мне предварительно сказать?
(7) Мы думаем, что не бывает благ, состоящих из отдельных частей: единое
благо должно охватываться и управляться единым духом, иметь единый ис-
ток. Это, если тебе угодно, доказывается само собою, - но установить это
следовало, так как в нас мечут наши же копья. - (8) "Вы утверждаете, что
не бывает блага из отдельных частей; но признанье есть благоприятное
сужденье людей добра. Как не может быть молвою речь одного-единственного
и поношеньем - дурное мнение одного-единственного, так и для признанья
мало понравиться одному человеку добра. Для признанья потребно единоду-
шие многих известных и почтенных мужей. Стало быть, признанье слагается
из суждений множества лиц, то есть из отдельных частей, и, следова-
тельно, не может быть благом. (9) Признанье - это хвала, воздаваемая
людьми добра человеку добра; хвала есть речь, речь есть звук, обозначаю-
щий нечто, или голос; а голос, пусть даже и самых лучших людей, не есть
благо. Ведь не все, что делает человек добра, есть благо: он и рукопле-
щет, и свистит, но даже тот, кто всем в нем восхищается и все хвалит, не
назовет благом ни рукоплесканья, ни свист, - так же, как чох или кашель.
Значит, признанье не есть благо. (10) И главное, скажите-ка, для кого
оно благо - для хвалящего или для хвалимого?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166