(4) Так и говори, так и живи. Смотри только, чтобы
ничто тебя не поработило. Прежние твои моления предоставь воле богов, а
сам моли их заново и о другом: о ясности разума и здоровье душевном, а
потом только - телесном. Почему бы тебе не молить об этом почаще? Смело
проси бога: ничего чужого ты у него не просишь.
(5) Но хочу, как у нас заведено, послать тебе с этим письмом не-
большой подарок. Правдивые слова нашел я у Афинодора2: "Знай, что тогда
ты будешь свободен от всех вожделений, когда тебе придется молить богов
лишь о том, о чем можно молить во всеуслышанье"3. А ведь до чего люди
безумны! Шепотом возносят они богам постыднейшие мольбы, чуть кто приб-
лизит ухо - смолкают, но богу рассказывают то, что скрывают от людей.
Так смотри, чтобы это наставление нельзя было с пользой прочесть и тебе:
живи с людьми так, будто на тебя смотрит бог, говори с богом так, будто
тебя слушают люди. Будь здоров.
Письмо XI
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Со мною беседовал твой друг, юноша с хорошими задатками; какова
его душа, каков ум, каковы успехи - все стало мне ясно, чуть он загово-
рил. Каким он показал себя с первой пробы, таким и останется: ведь он
говорил без подготовки, застигнутый врасплох. И даже собравшись с мысля-
ми, он едва мог преодолеть застенчивость (а это хороший признак в моло-
дом человеке), - до того он залился краской'. Я подозреваю, что это ос-
танется при нем и тогда, когда он, окрепнув и избавившись от всех поро-
ков, достигнет мудрости. Никакая мудрость не устраняет природных изъянов
тела или души2: что заложено в нас рождением, то можно смягчить, но не
победить искусством. (2) Некоторых, даже очень стойких людей при виде
толпы народа бросает в пот, как будто они устали или страдают от зноя: у
некоторых, когда им предстоит выступать с речью, дрожат колени, у других
стучат зубы, заплетается язык, губы слипаются. Тут не поможет ни выучка,
ни привычка, тут природа являет свою силу, через этот изъян напоминая о
себе самым здоровым и крепким.
(3) К числу таких изъянов, я знаю, принадлежит и краска, вдруг зали-
вающая лицо даже самым степенным людям. Чаще всего это бывает у юношей,
- у них и жар сильнее, и кожа на лице тоньше; но не избавлены от такого
изъяна и пожилые, и старые. Некоторых больше всего и надо опасаться,
когда они покраснеют: тут-то их и покидает всякий стыд.
(4) Сулла был особенно жесток тогда, когда к лицу его приливала
кровь. Никто так легко не менялся в лице, как Помпеи, который непременно
краснел на людях, особенно во время сходок. Я помню, как Фабиан3, когда
его привели в сенат свидетелем, покраснел, и этот румянец стыда чудо как
его красил. (5) Причина этому - не слабость духа, а новизна, которая
хоть и не пугает, но волнует неопытных и к тому же легко краснеющих
из-за природной предрасположенности тела. Ведь если у одних кровь спо-
койная, то у других она горячая и подвижная и тотчас бросается в лицо.
(6) От этого, повторяю, не избавит никакая мудрость: иначе, если б она
могла искоренять любые изъяны, ей была бы подвластна сама природа. Что
заложено в нас рожденьем и строением тела, останется, как бы долго и
упорно ни совершенствовался наш дух. И помешать этим вещам так же невоз-
можно, как и вызвать их насильно. (7) Актеры на подмостках, когда подра-
жают страстям, когда хотят изобразить страх или трепет либо представить
грусть, подражают лишь некоторым признакам смущения: опускают голову,
говорят тихим голосом, смотрят в землю с понурым видом, а вот покраснеть
не могут, потому что румянец нельзя ни подавить, ни заставить появиться.
Тут мудрость ничего не сулит, ничем не поможет: такие вещи никому не
подвластны - без приказа приходят, без приказа исчезают.
(8) Но письмо это уже просит завершения. Получи от меня нечто полез-
ное и целительное и навсегда сохрани в душе: "Следует выбрать кого-ни-
будь из людей добра4 и всегда иметь его перед глазами, - чтобы жить так,
словно он смотрит на нас, и так поступать, словно он видит нас". (9)
Этому, мой Луцилий, учит Эпикур. Он дал нам охранителя и провожатого - и
правильно сделал. Многих грехов удалось бы избегнуть, будь при нас, го-
товых согрешить, свидетель. Пусть душа найдет кого-нибудь, к кому бы она
испытывала почтение, чей пример помогал бы ей очищать самые глубокие
тайники. Счастлив тот, кто, присутствуя лишь в мыслях другого, исправит
его! Счастлив и тот, кто может так чтить другого, что даже память о нем
служит образцом для совершенствования! Кто может так чтить другого, тот
сам вскоре внушит почтение. (10) Выбери же себе Катона, а если он пока-
жется тебе слишком суровым, выбери мужа не столь непреклонного - Лелия.
Выбери того, чья жизнь и речь, и даже лицо, в котором отражается душа,
тебе приятны; и пусть он всегда будет у тебя перед глазами, либо как
хранитель, либо как при мер. Нам нужен, я повторяю, кто-нибудь, по чьему
образцу складывался бы наш нрав. Ведь криво проведенную черту исправишь
только по линейке. Будь здоров.
Письмо XII
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Куда я ни оглянусь - всюду вижу свидетельства моей старости, При-
ехал я в свою загородную и стал жаловаться, что дорого обходится ветхая
постройка, а управляющий отвечает мне, что тут виною не его небрежность
- он делает все, да усадьба стара. Усадьба эта выросла под моими руками;
что же меня ждет, если до того искрошились камни - мои ровесники? (2) В
сердцах я ухватился за первый попавшийся повод разбранить его: "А об
этих платанах явно никто не заботился: на них и листвы нет, и сучья та-
кие высохшие и узловатые, и стволы такие жалкие и облезлые! Не было бы
этого, если бы кто-нибудь их окапывал и поливал!" - Он же клянется моим
гением', что все делает, ухаживает за ними, ничего не упуская, - но де-
ревья-то старые! А платаны эти, между нами говоря, сажал я сам, я видел
на них первый лист. (3) Поворачиваюсь к дверям. "А это кто, - спрашиваю,
- такой дряхлый? Правильно сделали, что поместили его в сенях: ведь он
уже смотрит за двери. Откуда ты его взял? Какая тебе радость выносить
чужого мертвеца?" А тот в ответ: "Ты что, не узнал меня? Ведь я - Фели-
цион, это мне ты всегда дарил кукол на сатурналии; я сын управляющего
Филосита, твой любимец". - "Ясное дело, - говорю я, - он бредит! Это
он-то еще малышом стал моим любимцем? Впрочем, очень может быть: ведь у
него как раз выпадают зубы".
(4) Вот чем обязан я своей загородной: куда бы ни оглянулся, - все
показывало мне, как я стар. Что ж, встретим старость с распростертыми
объятиями: ведь она полна наслаждений, если знать, как ею пользоваться.
Плоды для нас вкуснее всего, когда они на исходе;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
ничто тебя не поработило. Прежние твои моления предоставь воле богов, а
сам моли их заново и о другом: о ясности разума и здоровье душевном, а
потом только - телесном. Почему бы тебе не молить об этом почаще? Смело
проси бога: ничего чужого ты у него не просишь.
(5) Но хочу, как у нас заведено, послать тебе с этим письмом не-
большой подарок. Правдивые слова нашел я у Афинодора2: "Знай, что тогда
ты будешь свободен от всех вожделений, когда тебе придется молить богов
лишь о том, о чем можно молить во всеуслышанье"3. А ведь до чего люди
безумны! Шепотом возносят они богам постыднейшие мольбы, чуть кто приб-
лизит ухо - смолкают, но богу рассказывают то, что скрывают от людей.
Так смотри, чтобы это наставление нельзя было с пользой прочесть и тебе:
живи с людьми так, будто на тебя смотрит бог, говори с богом так, будто
тебя слушают люди. Будь здоров.
Письмо XI
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Со мною беседовал твой друг, юноша с хорошими задатками; какова
его душа, каков ум, каковы успехи - все стало мне ясно, чуть он загово-
рил. Каким он показал себя с первой пробы, таким и останется: ведь он
говорил без подготовки, застигнутый врасплох. И даже собравшись с мысля-
ми, он едва мог преодолеть застенчивость (а это хороший признак в моло-
дом человеке), - до того он залился краской'. Я подозреваю, что это ос-
танется при нем и тогда, когда он, окрепнув и избавившись от всех поро-
ков, достигнет мудрости. Никакая мудрость не устраняет природных изъянов
тела или души2: что заложено в нас рождением, то можно смягчить, но не
победить искусством. (2) Некоторых, даже очень стойких людей при виде
толпы народа бросает в пот, как будто они устали или страдают от зноя: у
некоторых, когда им предстоит выступать с речью, дрожат колени, у других
стучат зубы, заплетается язык, губы слипаются. Тут не поможет ни выучка,
ни привычка, тут природа являет свою силу, через этот изъян напоминая о
себе самым здоровым и крепким.
(3) К числу таких изъянов, я знаю, принадлежит и краска, вдруг зали-
вающая лицо даже самым степенным людям. Чаще всего это бывает у юношей,
- у них и жар сильнее, и кожа на лице тоньше; но не избавлены от такого
изъяна и пожилые, и старые. Некоторых больше всего и надо опасаться,
когда они покраснеют: тут-то их и покидает всякий стыд.
(4) Сулла был особенно жесток тогда, когда к лицу его приливала
кровь. Никто так легко не менялся в лице, как Помпеи, который непременно
краснел на людях, особенно во время сходок. Я помню, как Фабиан3, когда
его привели в сенат свидетелем, покраснел, и этот румянец стыда чудо как
его красил. (5) Причина этому - не слабость духа, а новизна, которая
хоть и не пугает, но волнует неопытных и к тому же легко краснеющих
из-за природной предрасположенности тела. Ведь если у одних кровь спо-
койная, то у других она горячая и подвижная и тотчас бросается в лицо.
(6) От этого, повторяю, не избавит никакая мудрость: иначе, если б она
могла искоренять любые изъяны, ей была бы подвластна сама природа. Что
заложено в нас рожденьем и строением тела, останется, как бы долго и
упорно ни совершенствовался наш дух. И помешать этим вещам так же невоз-
можно, как и вызвать их насильно. (7) Актеры на подмостках, когда подра-
жают страстям, когда хотят изобразить страх или трепет либо представить
грусть, подражают лишь некоторым признакам смущения: опускают голову,
говорят тихим голосом, смотрят в землю с понурым видом, а вот покраснеть
не могут, потому что румянец нельзя ни подавить, ни заставить появиться.
Тут мудрость ничего не сулит, ничем не поможет: такие вещи никому не
подвластны - без приказа приходят, без приказа исчезают.
(8) Но письмо это уже просит завершения. Получи от меня нечто полез-
ное и целительное и навсегда сохрани в душе: "Следует выбрать кого-ни-
будь из людей добра4 и всегда иметь его перед глазами, - чтобы жить так,
словно он смотрит на нас, и так поступать, словно он видит нас". (9)
Этому, мой Луцилий, учит Эпикур. Он дал нам охранителя и провожатого - и
правильно сделал. Многих грехов удалось бы избегнуть, будь при нас, го-
товых согрешить, свидетель. Пусть душа найдет кого-нибудь, к кому бы она
испытывала почтение, чей пример помогал бы ей очищать самые глубокие
тайники. Счастлив тот, кто, присутствуя лишь в мыслях другого, исправит
его! Счастлив и тот, кто может так чтить другого, что даже память о нем
служит образцом для совершенствования! Кто может так чтить другого, тот
сам вскоре внушит почтение. (10) Выбери же себе Катона, а если он пока-
жется тебе слишком суровым, выбери мужа не столь непреклонного - Лелия.
Выбери того, чья жизнь и речь, и даже лицо, в котором отражается душа,
тебе приятны; и пусть он всегда будет у тебя перед глазами, либо как
хранитель, либо как при мер. Нам нужен, я повторяю, кто-нибудь, по чьему
образцу складывался бы наш нрав. Ведь криво проведенную черту исправишь
только по линейке. Будь здоров.
Письмо XII
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Куда я ни оглянусь - всюду вижу свидетельства моей старости, При-
ехал я в свою загородную и стал жаловаться, что дорого обходится ветхая
постройка, а управляющий отвечает мне, что тут виною не его небрежность
- он делает все, да усадьба стара. Усадьба эта выросла под моими руками;
что же меня ждет, если до того искрошились камни - мои ровесники? (2) В
сердцах я ухватился за первый попавшийся повод разбранить его: "А об
этих платанах явно никто не заботился: на них и листвы нет, и сучья та-
кие высохшие и узловатые, и стволы такие жалкие и облезлые! Не было бы
этого, если бы кто-нибудь их окапывал и поливал!" - Он же клянется моим
гением', что все делает, ухаживает за ними, ничего не упуская, - но де-
ревья-то старые! А платаны эти, между нами говоря, сажал я сам, я видел
на них первый лист. (3) Поворачиваюсь к дверям. "А это кто, - спрашиваю,
- такой дряхлый? Правильно сделали, что поместили его в сенях: ведь он
уже смотрит за двери. Откуда ты его взял? Какая тебе радость выносить
чужого мертвеца?" А тот в ответ: "Ты что, не узнал меня? Ведь я - Фели-
цион, это мне ты всегда дарил кукол на сатурналии; я сын управляющего
Филосита, твой любимец". - "Ясное дело, - говорю я, - он бредит! Это
он-то еще малышом стал моим любимцем? Впрочем, очень может быть: ведь у
него как раз выпадают зубы".
(4) Вот чем обязан я своей загородной: куда бы ни оглянулся, - все
показывало мне, как я стар. Что ж, встретим старость с распростертыми
объятиями: ведь она полна наслаждений, если знать, как ею пользоваться.
Плоды для нас вкуснее всего, когда они на исходе;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166