А
нежелание отворачиваться от жизни приводит к тому, что писательство ста-
новится средством явить людям норму и воспитать их: по столь же исконно-
му убеждению римлян, нравы исправимы. Талант художника Сенека - даже в
трагедиях - подчиняет задачам моралиста.
Однако, унаследовав от староримской традиции убежденность в существо-
вании нравственной нормы, Сенека не мог механически воспринять от отцов
и дедов саму эту норму. Для римской традиции средоточием всех ценностей
- и прежде всего нравственных - было государство, точнее - гражданская
община5. Только как ее член может осуществить себя человек, единственным
полем приложения его сил и средством выявления высоких моральных качеств
может быть государственная деятельность. Цицерон писал: "Ни в одном деле
человеческая добродетель не приближается к могуществу богов так же, как
в основании новых государств и в сохранении основанных"6. Долг гражданс-
кий неотделим от долга нравственного: оба эти понятия слиты в римском
термине "officium", которым определялась совокупность обязанностей граж-
данина. Добродетель (virtus - мужество) проявляется в подвигах, соверша-
емых на благо республики, которая платит за них общим признанием - "хва-
лою" и "славой". Завет служения республике передан предками, и выполняю-
щий его есть "vir bonus" - доблестный муж, идеал человека и гражданина.
Для римлян не было утопическим государство, в котором мог осущест-
виться этот идеальный порядок вещей. Более того, не только Цицерону, но
и многим современникам Сенеки, даже младшим, казалось, что идеал был
осуществлен в Римской республике прошлых веков, погубленной ростом внеш-
него могущества Рима и накоплением богатств, - т. е. в переводе на нашу
систему исторических понятий, превращением Рима из города-государства в
мировую державу. В период кризиса города-государства и присущего ему
республиканского уклада государственной жизни - во время гражданских
войн I в. до н. э. - это поняли Саллюстий, Цицерон и некоторые другие
прозорливые их современники. Но даже они не в силах были понять объек-
тивную необходимость замены старых форм государства иными, способными
интегрировать не только гражданскую общину города на семи холмах, но и
все завоеванные им провинции. Убеждение в том, что идеал - в прошлом,
что все подлинные ценности связаны лишь с республикой, оставалось нас-
только всеобщим, что Август, учредитель новых, по сути монархических по-
рядков, должен был, маскируя свой переворот, действовать именем "респуб-
лики", провозгласить ее восстановление и сохранить основы ее конститу-
ции.
На краткий миг в это поверили - поверили, например, Вергилий и Гора-
ций, чья молодость совпала с гражданскими войнами, чей талант бил добро-
вольно отдан делу примирения традиционной системы ценностей с новым по-
рядком вещей. Свести концы с концами не удалось даже им, а для следующе-
го поколения идеал служенья государству совсем поблек. Овидий говорит об
отказе от государственной деятельности с гордостью7.
Но распространение политического индифферентизма - лишь одна из сто-
рон реакции на установление нового режима, получившего у историков наз-
вание "принципата". Чем больше принципат обнаруживал черты самовластья и
даже деспотизма, тем чаще взоры людей, не утративших интереса к делам
гражданским, обращались назад, к республиканскому прошлому. Конечно,
республиканцы из числа сенаторов, стоявшие в оппозиции к империи, пони-
мали, что республика изжила себя, - и причины этому искали там же, где
когда-то, в пору гражданских войн, Саллюстий: в росте внешнего могущест-
ва и богатства и в порче нравов. Об этом прямо писал Лукан, племянник
Сенеки, в поэме "Фарсалия", посвященной гражданским войнам8. Но тот же
Лукан с редкой выразительностью нарисовал политический идеал республи-
канской оппозиции: Рим - это сенат; один из сенаторов так и говорит:
Мы - вершина всему, в пускай далеко занесет нас
Рок, но высшая власть неразлучна останется с нами
. . . Никогда с переменою места Наше сословие прав не теряло своих.9
Эта узкая точка зрения не давала возможности ни охватить взглядом ог-
ромные пространства империи, ни заглянуть в будущее и увидеть, что, нап-
ример, решение Клавдия о даровании некоторым галльским народам права из-
бираться в сенат есть не просто ущемление этого "воплощающего госу-
дарство" совета, а закономерный шаг в том направлении, куда развивалась
история... Оставалось восхвалять былую республику, - что, впрочем, было
также гражданским актом (за него при Тиберии был наказан смертью историк
Кремуций Корд)10, - или участвовать в заговорах, бессильных - даже при
успехе - вернуть Рим к прежней форме правления (как было в январе 41 г.,
когда заговорщики убили Калигулу). Вся система традиционных нравственных
ценностей оказывалась оторванной от жизни, неприложимой к деятельности.
Для подтверждения этих ценностей нужна была иная санкция, - которой и
искали сенаторы-республиканцы в стоической философии.
Сенека ничуть не хуже их понимал, что принципат не есть восстановлен-
ная республика, что возврата к прежнему нет. Но это прежнее и не имеет
для него того обаяния, что для них. Коль скоро нравы именно при респуб-
лике пали так низко (доказательству этого посвящено в "Письмах к Луци-
лию" письмо XCVII), значит, форма правления не может быть гарантией их
чистоты и потому не так уж важна. Обсуждая, прав ли был Брут, убив Цеза-
ря, Сенека вступает с республиканцами в прямую полемику: "По-моему, хоть
во всем прочем был он великим мужем, в этом деле он весьма заблуждался и
действовал не по учению стоиков, - или убоявшись слова "царь", хотя наи-
лучшее состояние государства - при справедливом царе, или надеясь на бу-
дущую свободу там, где столь велика была награда и за господство, и за
рабство, или полагая, будто возможно вернуть государство к прежнему виду
и после утраты прежних нравов и быть равенству гражданских прав и незыб-
лемости законов там, где на его глазах столько тысяч людей сражались,
решая не о том, быть ли им в рабстве, а о том, у кого" (Благ., II, 20, 2
- 3)11 11. Утратив добрые нравы, государство не могло не утратить преж-
него уклада и, чтобы не распасться (Мил., I, 4, 2), должно было обра-
титься к единоличной форме власти. Отныне, отчужденное от граждан, оно
воплощено в одном человеке, который так "навязал себя республике, что
разделить их стало невозможно, кроме как погубив обоих" (сказано о Цеза-
ре - Мил., I, 4, 3).
Итак, единовластие для Сенеки не только неизбежность, но и, при из-
вестных условиях, наилучшая форма государства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
нежелание отворачиваться от жизни приводит к тому, что писательство ста-
новится средством явить людям норму и воспитать их: по столь же исконно-
му убеждению римлян, нравы исправимы. Талант художника Сенека - даже в
трагедиях - подчиняет задачам моралиста.
Однако, унаследовав от староримской традиции убежденность в существо-
вании нравственной нормы, Сенека не мог механически воспринять от отцов
и дедов саму эту норму. Для римской традиции средоточием всех ценностей
- и прежде всего нравственных - было государство, точнее - гражданская
община5. Только как ее член может осуществить себя человек, единственным
полем приложения его сил и средством выявления высоких моральных качеств
может быть государственная деятельность. Цицерон писал: "Ни в одном деле
человеческая добродетель не приближается к могуществу богов так же, как
в основании новых государств и в сохранении основанных"6. Долг гражданс-
кий неотделим от долга нравственного: оба эти понятия слиты в римском
термине "officium", которым определялась совокупность обязанностей граж-
данина. Добродетель (virtus - мужество) проявляется в подвигах, соверша-
емых на благо республики, которая платит за них общим признанием - "хва-
лою" и "славой". Завет служения республике передан предками, и выполняю-
щий его есть "vir bonus" - доблестный муж, идеал человека и гражданина.
Для римлян не было утопическим государство, в котором мог осущест-
виться этот идеальный порядок вещей. Более того, не только Цицерону, но
и многим современникам Сенеки, даже младшим, казалось, что идеал был
осуществлен в Римской республике прошлых веков, погубленной ростом внеш-
него могущества Рима и накоплением богатств, - т. е. в переводе на нашу
систему исторических понятий, превращением Рима из города-государства в
мировую державу. В период кризиса города-государства и присущего ему
республиканского уклада государственной жизни - во время гражданских
войн I в. до н. э. - это поняли Саллюстий, Цицерон и некоторые другие
прозорливые их современники. Но даже они не в силах были понять объек-
тивную необходимость замены старых форм государства иными, способными
интегрировать не только гражданскую общину города на семи холмах, но и
все завоеванные им провинции. Убеждение в том, что идеал - в прошлом,
что все подлинные ценности связаны лишь с республикой, оставалось нас-
только всеобщим, что Август, учредитель новых, по сути монархических по-
рядков, должен был, маскируя свой переворот, действовать именем "респуб-
лики", провозгласить ее восстановление и сохранить основы ее конститу-
ции.
На краткий миг в это поверили - поверили, например, Вергилий и Гора-
ций, чья молодость совпала с гражданскими войнами, чей талант бил добро-
вольно отдан делу примирения традиционной системы ценностей с новым по-
рядком вещей. Свести концы с концами не удалось даже им, а для следующе-
го поколения идеал служенья государству совсем поблек. Овидий говорит об
отказе от государственной деятельности с гордостью7.
Но распространение политического индифферентизма - лишь одна из сто-
рон реакции на установление нового режима, получившего у историков наз-
вание "принципата". Чем больше принципат обнаруживал черты самовластья и
даже деспотизма, тем чаще взоры людей, не утративших интереса к делам
гражданским, обращались назад, к республиканскому прошлому. Конечно,
республиканцы из числа сенаторов, стоявшие в оппозиции к империи, пони-
мали, что республика изжила себя, - и причины этому искали там же, где
когда-то, в пору гражданских войн, Саллюстий: в росте внешнего могущест-
ва и богатства и в порче нравов. Об этом прямо писал Лукан, племянник
Сенеки, в поэме "Фарсалия", посвященной гражданским войнам8. Но тот же
Лукан с редкой выразительностью нарисовал политический идеал республи-
канской оппозиции: Рим - это сенат; один из сенаторов так и говорит:
Мы - вершина всему, в пускай далеко занесет нас
Рок, но высшая власть неразлучна останется с нами
. . . Никогда с переменою места Наше сословие прав не теряло своих.9
Эта узкая точка зрения не давала возможности ни охватить взглядом ог-
ромные пространства империи, ни заглянуть в будущее и увидеть, что, нап-
ример, решение Клавдия о даровании некоторым галльским народам права из-
бираться в сенат есть не просто ущемление этого "воплощающего госу-
дарство" совета, а закономерный шаг в том направлении, куда развивалась
история... Оставалось восхвалять былую республику, - что, впрочем, было
также гражданским актом (за него при Тиберии был наказан смертью историк
Кремуций Корд)10, - или участвовать в заговорах, бессильных - даже при
успехе - вернуть Рим к прежней форме правления (как было в январе 41 г.,
когда заговорщики убили Калигулу). Вся система традиционных нравственных
ценностей оказывалась оторванной от жизни, неприложимой к деятельности.
Для подтверждения этих ценностей нужна была иная санкция, - которой и
искали сенаторы-республиканцы в стоической философии.
Сенека ничуть не хуже их понимал, что принципат не есть восстановлен-
ная республика, что возврата к прежнему нет. Но это прежнее и не имеет
для него того обаяния, что для них. Коль скоро нравы именно при респуб-
лике пали так низко (доказательству этого посвящено в "Письмах к Луци-
лию" письмо XCVII), значит, форма правления не может быть гарантией их
чистоты и потому не так уж важна. Обсуждая, прав ли был Брут, убив Цеза-
ря, Сенека вступает с республиканцами в прямую полемику: "По-моему, хоть
во всем прочем был он великим мужем, в этом деле он весьма заблуждался и
действовал не по учению стоиков, - или убоявшись слова "царь", хотя наи-
лучшее состояние государства - при справедливом царе, или надеясь на бу-
дущую свободу там, где столь велика была награда и за господство, и за
рабство, или полагая, будто возможно вернуть государство к прежнему виду
и после утраты прежних нравов и быть равенству гражданских прав и незыб-
лемости законов там, где на его глазах столько тысяч людей сражались,
решая не о том, быть ли им в рабстве, а о том, у кого" (Благ., II, 20, 2
- 3)11 11. Утратив добрые нравы, государство не могло не утратить преж-
него уклада и, чтобы не распасться (Мил., I, 4, 2), должно было обра-
титься к единоличной форме власти. Отныне, отчужденное от граждан, оно
воплощено в одном человеке, который так "навязал себя республике, что
разделить их стало невозможно, кроме как погубив обоих" (сказано о Цеза-
ре - Мил., I, 4, 3).
Итак, единовластие для Сенеки не только неизбежность, но и, при из-
вестных условиях, наилучшая форма государства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166