(9) Но пытливость человеческого ума не останавливается в
этих пределах: ему хочется заглянуть и дальше вселенной, понять, куда
она несется, откуда возникла, к какому исходу мчит все вещи их необычай-
ная скорость. Мы же оторвали душу от этого божественного созерцания и
низвели ее до низменной убогости, чтобы она стала рабыней алчности, что-
бы, покинув мир и его предельные области и движущих всё властителей, ры-
лась в земле, искала, что бы еще выкопать на горе нам, не довольствую-
щимся лежащим перед глазами. (10) Все, что нам на благо, наш бог и роди-
тель поместил у нас под рукой и дал по доброй воле, не ожидая наших по-
исков, а все вредное спрятал поглубже. Нам не на кого жаловаться, кроме
как на себя: всё гибельное для нас мы сами вытащили на свет, вопреки во-
ле скрывшей его природы. Мы обрекли душу наслаждениям, - а потворство им
есть начало всех зол; мы предали ее честолюбию и молве и другим столь же
пустым видимостям.
(11) Что же мне посоветовать тебе? Что ты должен делать? Ничего ново-
го: ведь не от новых болезней нужны нам лекарства. Прежде всего ты сам
для себя должен разобраться, что необходимо и что излишне. Необходимое
ты легко найдешь повсюду; лишнее нужно всегда искать, тратя всю душу.
(12) Далее, тебе не за что будет так уж себя хвалить, если ты презришь
золотые ложа и посуду в самоцветах. Велика ли добродетель - презреть
лишнее? Восхищайся собой, когда презришь необходимое. Пусть ты можешь
жить без царского убранства, - это не так уж много! Пусть тебе не нужны
тысячефунтовые кабаны, языки заморских птиц и прочие чудовищные выдумки
роскоши, пресытившейся целыми тушками и выбирающей из каждой только те
или другие части, - я буду восхищаться тобою, когда ты презришь даже
грубый хлеб, когда убедишь себя, что трава родится не только для скота,
но, в случае необходимости, и для человека, когда узнаешь, что молодыми
побегами деревьев тоже можно наполнить желудок, который мы набиваем цен-
ностями, словно он может их сохранить. Насытиться можно и без прихотей.
Какая разница, что поглотило брюхо, которое все равно не удержит прогло-
ченного? (13) Тебе нравится видеть разложенным по блюдам все, что можно
добыть на суше и на море; одно приятнее тебе, если доставлено к столу
свежим, другое - если его долго откармливали и заставляли жиреть до то-
го, что сейчас оно безудержно расплывается салом. Тебя радует наведенный
с великим искусством лоск, - а между тем, клянусь, все эти с трудом до-
бытые и разнообразно приготовленные яства, едва попав в утробу, превра-
тятся в одинаковую мерзость. Хочешь научиться, как презирать чревоуго-
дие? Взгляни, чем всё выходит!
(14) Я помню, как Аттал к вящему восхищению всех говорил: "Долгое
время меня ослепляло богатство; я цепенел всякий раз, как видел там или
здесь его блеск, и думал, что и скрытое от глаз подобно выставляемому на
обозренье. Но однажды на пышном празднестве я увидел все богатства сто-
лицы, всё чеканное золото и серебро, и еще многое, что дороже золота и
серебра, и одежды изысканных цветов, привезенные не только из-за нашей
границы, но и из-за рубежей наших врагов. Тут были толпы мальчиков,
прекрасных и убранством и наружностью, там - толпы женщин, словом, все,
что выставила всевластная фортуна, обозревающая свои владения. (15) И я
сказал себе: что это, как не разжигание и без того не знающих покоя че-
ловеческих вожделений? К чему это бахвальство своими деньгами? Мы собра-
лись здесь учиться жадности. А я, клянусь, унесу отсюда меньше вожделе-
ний, чем принес сюда. Я презираю теперь богатства не потому, что они не
нужны, а потому, что они ничтожны. (16) Ты видел, вся эта череда, хотя
шла медленно и не густо, прошла за два-три часа? Так неужто нас на всю
жизнь займет то, что не могло занять и целого дня? И еще одно прибави-
лось: мне показалось, что богатства так же не нужны владельцам, как и
зрителям. (17) С тех пор всякий раз, когда что-нибудь такое поразит мой
взгляд, когда попадется на глаза блистательный дом, отряд лощеных рабов,
носилки на плечах красавцев-слуг, я говорю себе: "Чему ты удивляешься?
Перед чем цепенеешь? Все это - одно бахвальство! Такими вещами не владе-
ют - их выставляют напоказ, а покуда ими любуются, они исчезают. (18)
Обратись-ка лучше к подлинным богатствам, научись довольствоваться малым
и с великим мужеством восклицай: у нас есть вода, есть мучная похлебка,
- значит, мы и с самим Юпитером потягаемся счастьем! Но прошу тебя: по-
тягаемся, даже если их не будет. Постыдно полагать все блаженство жизни
в золоте и серебре, но столь же постыдно - в воде и похлебке". - (19) "А
как же, если их не будет?" - Ты спрашиваешь, где лекарство от нужды? Го-
лод кладет конец голоду. А не то какая разница, велики или малы те вещи,
которые обращают тебя в рабство? Важно ли, насколько велико то, в чем
может отказать тебе фортуна? (20) Эта самая вода и похлебка зависит от
чужого произвола; а свободен не тот, с кем фортуна мало что может сде-
лать, но тот, с кем ничего. Да, это так; если ты хочешь потягаться с
Юпитером, который ничего не желает, - нужно самому ничего не желать". -
Всё это Аттал говорил нам, а природа говорит всем5. Если ты согласишься
часто об этом думать, то добьешься того, что станешь счастливым, а не
будешь казаться, то есть будешь казаться счастливым самому себе, а не
другим. Будь здоров.
Письмо CXI
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Ты спросил меня, как назвать "софизмы" по-латыни. Многие пытались
дать им название, но ни одно не привилось; как видно, сам предмет для
нас был неприемлем и настолько неупотребителен, что противились даже его
имени. Мне самым подходящим кажется то, которое употреблял Цицерон: (2)
он называл их "изворотами"1, поскольку тот, кто им предался, только хит-
ро запутывает мелкие вопросы, ничего полезного для жизни не приобретая,
не став ни мужественней, ни воздержней, ни выше духом. Зато всякий, кто
занимается философией ради собственного исцеления, делается велик духом
и неодолим, преисполняется уверенности и кажется тем выше, чем ближе по-
дойдешь. (3) Что бывает с большими горами, чья высота плохо видна смот-
рящим издали, и только приблизившимся становится ясно, как вознеслись их
вершины, - то же самое, Луцилий, происходит и с подлинным философом, до-
казывающим свою подлинность делами, а не ухищрениями. Он стоит на возвы-
шении, всем видимый снизу вверх, и величье его - истинное. Он не обувает
высоких подметок и не ходит на цыпочках, наподобие тех, кто уловками
прибавляет себе росту, желая казаться выше, чем на самом деле. Он дово-
лен своим природным ростом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
этих пределах: ему хочется заглянуть и дальше вселенной, понять, куда
она несется, откуда возникла, к какому исходу мчит все вещи их необычай-
ная скорость. Мы же оторвали душу от этого божественного созерцания и
низвели ее до низменной убогости, чтобы она стала рабыней алчности, что-
бы, покинув мир и его предельные области и движущих всё властителей, ры-
лась в земле, искала, что бы еще выкопать на горе нам, не довольствую-
щимся лежащим перед глазами. (10) Все, что нам на благо, наш бог и роди-
тель поместил у нас под рукой и дал по доброй воле, не ожидая наших по-
исков, а все вредное спрятал поглубже. Нам не на кого жаловаться, кроме
как на себя: всё гибельное для нас мы сами вытащили на свет, вопреки во-
ле скрывшей его природы. Мы обрекли душу наслаждениям, - а потворство им
есть начало всех зол; мы предали ее честолюбию и молве и другим столь же
пустым видимостям.
(11) Что же мне посоветовать тебе? Что ты должен делать? Ничего ново-
го: ведь не от новых болезней нужны нам лекарства. Прежде всего ты сам
для себя должен разобраться, что необходимо и что излишне. Необходимое
ты легко найдешь повсюду; лишнее нужно всегда искать, тратя всю душу.
(12) Далее, тебе не за что будет так уж себя хвалить, если ты презришь
золотые ложа и посуду в самоцветах. Велика ли добродетель - презреть
лишнее? Восхищайся собой, когда презришь необходимое. Пусть ты можешь
жить без царского убранства, - это не так уж много! Пусть тебе не нужны
тысячефунтовые кабаны, языки заморских птиц и прочие чудовищные выдумки
роскоши, пресытившейся целыми тушками и выбирающей из каждой только те
или другие части, - я буду восхищаться тобою, когда ты презришь даже
грубый хлеб, когда убедишь себя, что трава родится не только для скота,
но, в случае необходимости, и для человека, когда узнаешь, что молодыми
побегами деревьев тоже можно наполнить желудок, который мы набиваем цен-
ностями, словно он может их сохранить. Насытиться можно и без прихотей.
Какая разница, что поглотило брюхо, которое все равно не удержит прогло-
ченного? (13) Тебе нравится видеть разложенным по блюдам все, что можно
добыть на суше и на море; одно приятнее тебе, если доставлено к столу
свежим, другое - если его долго откармливали и заставляли жиреть до то-
го, что сейчас оно безудержно расплывается салом. Тебя радует наведенный
с великим искусством лоск, - а между тем, клянусь, все эти с трудом до-
бытые и разнообразно приготовленные яства, едва попав в утробу, превра-
тятся в одинаковую мерзость. Хочешь научиться, как презирать чревоуго-
дие? Взгляни, чем всё выходит!
(14) Я помню, как Аттал к вящему восхищению всех говорил: "Долгое
время меня ослепляло богатство; я цепенел всякий раз, как видел там или
здесь его блеск, и думал, что и скрытое от глаз подобно выставляемому на
обозренье. Но однажды на пышном празднестве я увидел все богатства сто-
лицы, всё чеканное золото и серебро, и еще многое, что дороже золота и
серебра, и одежды изысканных цветов, привезенные не только из-за нашей
границы, но и из-за рубежей наших врагов. Тут были толпы мальчиков,
прекрасных и убранством и наружностью, там - толпы женщин, словом, все,
что выставила всевластная фортуна, обозревающая свои владения. (15) И я
сказал себе: что это, как не разжигание и без того не знающих покоя че-
ловеческих вожделений? К чему это бахвальство своими деньгами? Мы собра-
лись здесь учиться жадности. А я, клянусь, унесу отсюда меньше вожделе-
ний, чем принес сюда. Я презираю теперь богатства не потому, что они не
нужны, а потому, что они ничтожны. (16) Ты видел, вся эта череда, хотя
шла медленно и не густо, прошла за два-три часа? Так неужто нас на всю
жизнь займет то, что не могло занять и целого дня? И еще одно прибави-
лось: мне показалось, что богатства так же не нужны владельцам, как и
зрителям. (17) С тех пор всякий раз, когда что-нибудь такое поразит мой
взгляд, когда попадется на глаза блистательный дом, отряд лощеных рабов,
носилки на плечах красавцев-слуг, я говорю себе: "Чему ты удивляешься?
Перед чем цепенеешь? Все это - одно бахвальство! Такими вещами не владе-
ют - их выставляют напоказ, а покуда ими любуются, они исчезают. (18)
Обратись-ка лучше к подлинным богатствам, научись довольствоваться малым
и с великим мужеством восклицай: у нас есть вода, есть мучная похлебка,
- значит, мы и с самим Юпитером потягаемся счастьем! Но прошу тебя: по-
тягаемся, даже если их не будет. Постыдно полагать все блаженство жизни
в золоте и серебре, но столь же постыдно - в воде и похлебке". - (19) "А
как же, если их не будет?" - Ты спрашиваешь, где лекарство от нужды? Го-
лод кладет конец голоду. А не то какая разница, велики или малы те вещи,
которые обращают тебя в рабство? Важно ли, насколько велико то, в чем
может отказать тебе фортуна? (20) Эта самая вода и похлебка зависит от
чужого произвола; а свободен не тот, с кем фортуна мало что может сде-
лать, но тот, с кем ничего. Да, это так; если ты хочешь потягаться с
Юпитером, который ничего не желает, - нужно самому ничего не желать". -
Всё это Аттал говорил нам, а природа говорит всем5. Если ты согласишься
часто об этом думать, то добьешься того, что станешь счастливым, а не
будешь казаться, то есть будешь казаться счастливым самому себе, а не
другим. Будь здоров.
Письмо CXI
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Ты спросил меня, как назвать "софизмы" по-латыни. Многие пытались
дать им название, но ни одно не привилось; как видно, сам предмет для
нас был неприемлем и настолько неупотребителен, что противились даже его
имени. Мне самым подходящим кажется то, которое употреблял Цицерон: (2)
он называл их "изворотами"1, поскольку тот, кто им предался, только хит-
ро запутывает мелкие вопросы, ничего полезного для жизни не приобретая,
не став ни мужественней, ни воздержней, ни выше духом. Зато всякий, кто
занимается философией ради собственного исцеления, делается велик духом
и неодолим, преисполняется уверенности и кажется тем выше, чем ближе по-
дойдешь. (3) Что бывает с большими горами, чья высота плохо видна смот-
рящим издали, и только приблизившимся становится ясно, как вознеслись их
вершины, - то же самое, Луцилий, происходит и с подлинным философом, до-
казывающим свою подлинность делами, а не ухищрениями. Он стоит на возвы-
шении, всем видимый снизу вверх, и величье его - истинное. Он не обувает
высоких подметок и не ходит на цыпочках, наподобие тех, кто уловками
прибавляет себе росту, желая казаться выше, чем на самом деле. Он дово-
лен своим природным ростом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166