Это не мо-
жет не быть на благо и самому помогающему: ведь заставляя другого упраж-
няться в добродетели, он упражняет и собственную. (13) Но пусть мы оста-
вим в стороне и само высшее благо и все ему способствующее, - все равно
мудрые могут принести друг другу пользу. Найти другого мудреца само по
себе желательно для мудрого: ведь по природе благо дорожит благом, и че-
ловек добра привязывается душою к другому такому же, словно к самому се-
бе.
(14) Но сам предмет наш требует перейти от этого вопроса к другому. -
Спрашивают, станет ли мудрец обсуждать свои дела, призовет ли он ко-
го-нибудь на совет. - Без этого ему не обойтись, едва только доходит до
дел гражданских, домашних, так сказать, смертных. Тут чужой совет нужен
ему так же, как бывает нужен врач, кормчий, ходатай, посредник в тяжбе.
Значит, мудрец порой принесет пользу мудрецу и тем, что убедит его. Но
пригодится он и в делах великих и божественных, - тем, что будет, как мы
говорили, заодно с другом стремиться к честности, сольется с ним душою и
помыслами. (15) И потом, льнуть к друзьям, радоваться их поступкам, как
своим собственным, - это согласно с природой. А не будь этого, мы лиши-
лись бы и добродетели, которая сильна повседневным упражнением. Доброде-
тель же учит нас не тратить впустую настоящего, заранее думать о буду-
щем, советоваться с другими и не расслабляться душою, - а не расслаб-
ляться и дать ей развернуться во всю ширь нам легче, имея кого-нибудь
рядом. Значит, нам нужен друг или совершенный, или стремящийся и близкий
к совершенству. Совершенный принесет пользу, коль скоро общим разумением
легче найти решенье. (16) Говорят, человек зорче в чужих делах, чем в
своих; это бывает с такими, кого ослепляет себялюбие, у кого страх отни-
мает способность разглядеть свою пользу. А в безопасности, не страшась
ничего, эти люди становятся здравомыслящими. Но есть вещи, на которые
даже мудрецы глядят пристальней, когда дело касается других. И потом
мудрый дарит мудрому такую отрадную и благородную вещь, как единство же-
лании; а в единой упряжке можно создать самый прекрасный труд.
(17) Я выполнил все, чего ты требовал, хоть оно и входило по порядку
в число вопросов, которые я собираюсь охватить в книгах о нравственной
философии. Помни и о том, о чем я часто твержу тебе: все это - упраж-
ненья для нашего остроумия, и только. Я то и дело возвращаюсь к одному:
а чем мне это поможет? стану ли я от этого мужественней, справедливей,
воздержней? Мне пока еще не до упражнений: во враче я нуждаюсь. (18) За-
чем же ты учишь меня тому, что знать бесполезно? Наобещал ты много, а
то, что я вижу, ничтожно '. Ты говорил, что я не затрепещу, даже если
вокруг меня засверкают мечи, если острие прикоснется к горлу; говорил,
что я останусь безмятежен, даже если вокруг меня запылают пожары, если
внезапный вихрь подхватит мой корабль и будет бросать его по всему морю.
Дай же мне презирать наслажденье, презирать славу; потом ты научишь меня
распутывать запутанные узлы, разбираться в двусмысленных утвержденьях,
проникать взглядом в темноту, а сейчас учи необходимому. Будь здоров.
Письмо СХ
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Шлю тебе привет из моей Номентанской усадьбы и желаю благомыслия,
то есть милости всех богов, которые всегда расположены и благосклонны к
тому, кто сам к себе благосклонен. По нынешним временам тебе нужно отка-
заться от мысли, столь любезной некоторым, - будто каждому дан в воспи-
татели бог, пусть даже не сановитый, а второразрядный, из числа тех, о
ком Овидий говорит; "бессмертные низкого званья" ). Но я хочу, чтобы,
отказываясь от этого заблужденья, ты помнил одно: наши предки, верившие
в него, были истинные стоики, - ведь они каждому давали либо гения, либо
Юнону2. (2) Позже мы посмотрим, есть ли у богов время быть управителями
частных дел; а покуда знай: приписаны ли мы к богам или брошены ими и
отданы фортуне3, - ты никого не сможешь проклясть страшнее, чем пожелав
ему быть в гневе на себя самого. Нет причины накликать на того, кого ты
считаешь достойным кары, вражду богов: они и так враждебны ему, даже ес-
ли он, по-видимому, преуспевает через их покровительство. (3) Присмот-
рись пристальней, что такое наши дела действительно, а не по названию, и
ты узнаешь, что большая часть бед - это удачи, а не беды. Как часто ста-
новилась причиной и началом счастья так называемая "невзгода"? Как часто
встреченное общими поздравлениями событие строит лишнюю ступень над про-
пастью и поднимает высоко вознесенного еще выше, как будто оттуда, где
он стоял, падать безопасно? (4) Но и в самом падении нет никакого зла, -
надо только разглядеть предел, ниже которого природа никого не сбрасыва-
ла. Исход всех дел, повторяю, близок, - одинаково близок и от того мес-
та, откуда изгоняется счастливец, и от того, откуда выходит на волю нес-
частный. Мы сами увеличиваем расстоянье и удлиняем путь страхом и надеж-
дой.
Если ты умен, мерь все мерой человеческого удела, не преувеличивай
поводов ни для радости, ни для страха. Чтобы сократить время боязни,
стоит сократить и время радости. (5) Но почему я только убавляю это зло?
Ничего вообще ты не должен считать страшным! Все, что волнует нас и оше-
ломляет, - пустое дело. Никто из нас не разобрался, где истина, и все
заражают друг друга страхом. Никто не отважился подойти ближе к источни-
ку своего смятения и узнать его природу, понять, нет ли в нем блага. По-
тому-то и верят поныне пустому заблужденью, что оно не изобличено. (6)
Так поймем же, до чего важно вглядеться внимательнее, - и станет очевид-
но, как кратковременны, как шатки, как безопасны причины нашей боязни. В
душе у нас и теперь та же путаница, какую видел Лукреций:
Ибо как в мрачных потемках дрожат и пугаются дети,
Так же и мы среди белого дня опасаемся часто.4
Так что же, разве мы и впрямь не глупее любого ребенка, если страшим-
ся при свете? (7) Нет, Лукреций, это неверно, мы страшимся не при свете,
а сами разливаем вокруг тьму и не видим, что нам во вред и что - на
пользу; всю жизнь мы проводим в бегах и от этого не можем ни остано-
виться, ни посмотреть, куда ставим ногу. Вот видишь, какое безумье -
этот безудержный бег в темноте. А мы, клянусь, только о том и стараемся,
чтобы нас отозвали попозже, и хоть сами не знаем, куда несемся, упорно
продолжаем мчаться тем же путем.
(8) Но ведь может и посветлеть, если мы захотим! Есть только один
способ: усвоить знание всего божественного и человеческого, не только
окунуться в него, но и впитать, почаще повторять усвоенное и все отно-
сить к себе, исследовать, что благо, что зло, а чему эти имена напрасно
приписаны, исследовать, что есть честное, что есть постыдное, что есть
провиденье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166
жет не быть на благо и самому помогающему: ведь заставляя другого упраж-
няться в добродетели, он упражняет и собственную. (13) Но пусть мы оста-
вим в стороне и само высшее благо и все ему способствующее, - все равно
мудрые могут принести друг другу пользу. Найти другого мудреца само по
себе желательно для мудрого: ведь по природе благо дорожит благом, и че-
ловек добра привязывается душою к другому такому же, словно к самому се-
бе.
(14) Но сам предмет наш требует перейти от этого вопроса к другому. -
Спрашивают, станет ли мудрец обсуждать свои дела, призовет ли он ко-
го-нибудь на совет. - Без этого ему не обойтись, едва только доходит до
дел гражданских, домашних, так сказать, смертных. Тут чужой совет нужен
ему так же, как бывает нужен врач, кормчий, ходатай, посредник в тяжбе.
Значит, мудрец порой принесет пользу мудрецу и тем, что убедит его. Но
пригодится он и в делах великих и божественных, - тем, что будет, как мы
говорили, заодно с другом стремиться к честности, сольется с ним душою и
помыслами. (15) И потом, льнуть к друзьям, радоваться их поступкам, как
своим собственным, - это согласно с природой. А не будь этого, мы лиши-
лись бы и добродетели, которая сильна повседневным упражнением. Доброде-
тель же учит нас не тратить впустую настоящего, заранее думать о буду-
щем, советоваться с другими и не расслабляться душою, - а не расслаб-
ляться и дать ей развернуться во всю ширь нам легче, имея кого-нибудь
рядом. Значит, нам нужен друг или совершенный, или стремящийся и близкий
к совершенству. Совершенный принесет пользу, коль скоро общим разумением
легче найти решенье. (16) Говорят, человек зорче в чужих делах, чем в
своих; это бывает с такими, кого ослепляет себялюбие, у кого страх отни-
мает способность разглядеть свою пользу. А в безопасности, не страшась
ничего, эти люди становятся здравомыслящими. Но есть вещи, на которые
даже мудрецы глядят пристальней, когда дело касается других. И потом
мудрый дарит мудрому такую отрадную и благородную вещь, как единство же-
лании; а в единой упряжке можно создать самый прекрасный труд.
(17) Я выполнил все, чего ты требовал, хоть оно и входило по порядку
в число вопросов, которые я собираюсь охватить в книгах о нравственной
философии. Помни и о том, о чем я часто твержу тебе: все это - упраж-
ненья для нашего остроумия, и только. Я то и дело возвращаюсь к одному:
а чем мне это поможет? стану ли я от этого мужественней, справедливей,
воздержней? Мне пока еще не до упражнений: во враче я нуждаюсь. (18) За-
чем же ты учишь меня тому, что знать бесполезно? Наобещал ты много, а
то, что я вижу, ничтожно '. Ты говорил, что я не затрепещу, даже если
вокруг меня засверкают мечи, если острие прикоснется к горлу; говорил,
что я останусь безмятежен, даже если вокруг меня запылают пожары, если
внезапный вихрь подхватит мой корабль и будет бросать его по всему морю.
Дай же мне презирать наслажденье, презирать славу; потом ты научишь меня
распутывать запутанные узлы, разбираться в двусмысленных утвержденьях,
проникать взглядом в темноту, а сейчас учи необходимому. Будь здоров.
Письмо СХ
Сенека приветствует Луцилия!
(1) Шлю тебе привет из моей Номентанской усадьбы и желаю благомыслия,
то есть милости всех богов, которые всегда расположены и благосклонны к
тому, кто сам к себе благосклонен. По нынешним временам тебе нужно отка-
заться от мысли, столь любезной некоторым, - будто каждому дан в воспи-
татели бог, пусть даже не сановитый, а второразрядный, из числа тех, о
ком Овидий говорит; "бессмертные низкого званья" ). Но я хочу, чтобы,
отказываясь от этого заблужденья, ты помнил одно: наши предки, верившие
в него, были истинные стоики, - ведь они каждому давали либо гения, либо
Юнону2. (2) Позже мы посмотрим, есть ли у богов время быть управителями
частных дел; а покуда знай: приписаны ли мы к богам или брошены ими и
отданы фортуне3, - ты никого не сможешь проклясть страшнее, чем пожелав
ему быть в гневе на себя самого. Нет причины накликать на того, кого ты
считаешь достойным кары, вражду богов: они и так враждебны ему, даже ес-
ли он, по-видимому, преуспевает через их покровительство. (3) Присмот-
рись пристальней, что такое наши дела действительно, а не по названию, и
ты узнаешь, что большая часть бед - это удачи, а не беды. Как часто ста-
новилась причиной и началом счастья так называемая "невзгода"? Как часто
встреченное общими поздравлениями событие строит лишнюю ступень над про-
пастью и поднимает высоко вознесенного еще выше, как будто оттуда, где
он стоял, падать безопасно? (4) Но и в самом падении нет никакого зла, -
надо только разглядеть предел, ниже которого природа никого не сбрасыва-
ла. Исход всех дел, повторяю, близок, - одинаково близок и от того мес-
та, откуда изгоняется счастливец, и от того, откуда выходит на волю нес-
частный. Мы сами увеличиваем расстоянье и удлиняем путь страхом и надеж-
дой.
Если ты умен, мерь все мерой человеческого удела, не преувеличивай
поводов ни для радости, ни для страха. Чтобы сократить время боязни,
стоит сократить и время радости. (5) Но почему я только убавляю это зло?
Ничего вообще ты не должен считать страшным! Все, что волнует нас и оше-
ломляет, - пустое дело. Никто из нас не разобрался, где истина, и все
заражают друг друга страхом. Никто не отважился подойти ближе к источни-
ку своего смятения и узнать его природу, понять, нет ли в нем блага. По-
тому-то и верят поныне пустому заблужденью, что оно не изобличено. (6)
Так поймем же, до чего важно вглядеться внимательнее, - и станет очевид-
но, как кратковременны, как шатки, как безопасны причины нашей боязни. В
душе у нас и теперь та же путаница, какую видел Лукреций:
Ибо как в мрачных потемках дрожат и пугаются дети,
Так же и мы среди белого дня опасаемся часто.4
Так что же, разве мы и впрямь не глупее любого ребенка, если страшим-
ся при свете? (7) Нет, Лукреций, это неверно, мы страшимся не при свете,
а сами разливаем вокруг тьму и не видим, что нам во вред и что - на
пользу; всю жизнь мы проводим в бегах и от этого не можем ни остано-
виться, ни посмотреть, куда ставим ногу. Вот видишь, какое безумье -
этот безудержный бег в темноте. А мы, клянусь, только о том и стараемся,
чтобы нас отозвали попозже, и хоть сами не знаем, куда несемся, упорно
продолжаем мчаться тем же путем.
(8) Но ведь может и посветлеть, если мы захотим! Есть только один
способ: усвоить знание всего божественного и человеческого, не только
окунуться в него, но и впитать, почаще повторять усвоенное и все отно-
сить к себе, исследовать, что благо, что зло, а чему эти имена напрасно
приписаны, исследовать, что есть честное, что есть постыдное, что есть
провиденье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166