- Ну и вот, - сказал я. - Выходите из железных ворот с узелком, и первым
делом видите, что вас не ждет автомобиль с надежными ребятами и шампанским.
- Это можно пережить, - сказал Атсон. - Может, ребята и сами загорают в
клеточку.
- Слушайте дальше. Вы садитесь в такси и начинаете объезжать старых
приятелей. Нигде они не загорают, только ведут себя как-то странно... Не
хотят или не могут вспомнить ни ваше совместное дело, ни контрабанду виски,
ни матрацы... С вами говорят, как со старым знакомым - но и только.
- Ссучились, - понимающе кивнул Атсон.
- Поначалу вы тоже так думаете, но потом все больше убеждаетесь, что они
действительно ничего не помнят и хуже того - ведут совершенно
законопослушный и благонравный образ жизни.
- Ну и что? - сказал Атсон. - Моя старая компания и в самом деле
остепенилась - кто живой остался, понятное дело. Ник, - оживился он, - да
ведь копы запросто могут ославить ни в чем не повинного человека, чтобы
свои его сторонились.
Скажут, например, что в тюрьме всех закладывал...
- И долго проживет такой ославленный человек? - сказал я.
- Ну... разбираться будут, - неуверенно сказал Атсон.
- Да нет, - сказал я. - Никто с вами даже разбираться не хочет... Вы для
них просто знакомый, хороший парень, с которым можно поорать на бейсбольном
матче, выпить, вот как мы сейчас...
- А может, ребята просто решили зажилить мою долю, вот и валяют дурака? -
сказал Атсон.
- Нет, - сказал я. - С банковским счетом все в порядке. Более того - весь
общак теперь мой.
- Хорошо, - сказал Атсон. - Тогда я просто начну набирать новую команду.
- Действительно просто...
Атсон разлил смирновскую по рюмкам.
- Ник, - сказал он. - Все пройдет. Вы сильный человек, и вылезете из
любого дерьма. Если я чем-то смогу помочь...
- Я знаю, - сказал я. - Спасибо, Билл.
- Слушайте, Ник,- он вдруг уставился на бутылку.- Мы здесь сидим уже
целый час! Такими темпами мы не обойдем Париж и за месяц!
- Да,- сказал я грустно. - Вы правы. Надо двигаться дальше. Ребята, мы
идем:
- Идем, - согласно кивнули Габриэль и Виктор Платонович.
- Гарсон,- подозвал я официанта, как следует расплатился, вернул ему
целый и невредимый стакан, а потом, показав на спящего в неудобной позе
"хвоста", добавил сверх суммы три стофранковые бумажки: - Будьте так
любезны, отвезите этого месье в ближайший бордель.
- В бордель?! - восхитился он.
- Совершенно верно. В грязный, дешевый, с дурной репутацией бордель.
- Да, месье! Я знаю такой!
- Я не сомневаюсь, гарсон! Действуйте!
- Слушаюсь!
И мы, четверо в ряд, покинули гостеприимное кафе "Клозери де Лила", не
расписавшись на стене, но ничуть об этом не сожалея. "Ролс-Ройс" пополз
следом, бесшумный, как летящая сова.
Странно: разговор мой с Атсоном так зацепил меня, что я очнулся от
размышлений, лишь увидя перед собой белоснежную скатерть. Мы вчетвером
сидели на полукруглом диване с высокой, выше голов, спинкой. Два официанта
во фраках сервировали стол с такой скоростью и точностью, что казалось -
перед тобой не живые люди, а рабочие с конвейера в чаплинском фильме:
Меню, переплетенное в темную тисненую кожу и оттого толстое, как
подарочное издание "Майн Кампф", лежало на краю стола, и Атсон смотрел на
него со сложным выражением. Потом он хлопнул себя по лбу и вскинул руку,
подзывая телохранителя.
- Стив,- сказал он,- бегом в машину - и принесите-ка тот синий пакет:
Меж тем рядом с очередной бутылью "Смирновской" возник высокий прозрачный
кувшин, полный томатным соком.
Виктор Платонович предался воспоминаниям о том, как ребенком гулял с
бонной в Люксембургском саду и как его тетешкал на коленях один русский
политэмигрант, раскосый и картавый - и добрый-предобрый: Габриэль же
рассказывал ему, как в ранней юности ни за что ни про что убил араба,
ничего при этом не испытал, вышел сухим из воды, но с тех пор чувствует
себя постоянно виноватым перед всеми угнетенными нациями. Именно потому он
и пошел в Иностранный легион: ты меня понимаешь? Нет, ты меня понимаешь?..
Тем временем Стив принес пакет. Атсон прищурился.
- Не все друзья вас забыли, Ник, - пакет он держал в поднятой руке,
словно бы надеясь заставить меня поплясать. - Лет пять или шесть тому в
Голливуде меня опять же затащили на премьеру - правда, это была солидная
лента со стрельбой, мордобоем и бабами. Потом был банкет, и Шон Коннери
познакомил меня с англичанином, который и сочинил этот фильм. То есть
сочинил книжку.
Мы разговорились про старые года, стали припоминать всякие чудные
случаи...
И вдруг оказалось, что толкуем мы об одном и том же человеке. Ясное дело,
о ком. Где вас искать, он представления не имел, вот и попросил меня
передать при случае...
Я разорвал пакет. Ян Флеминг, "Живешь только дважды". И надпись на
титульном листе: "Нику Великолепному, без которого не появился бы на свет
агент 007". И росчерк...
- Спасибо, Билл, - сказал я. - Жаль, что нет с нами самого Яна. Настоящий
был солдат. Он умер в шестьдесят четвертом.
- Помянем всех, кого с нами нет, - сказал Атсон. - Мне везло в жизни на
людей.
- Мне тоже, - сказал я. - Царствие им небесное.
Мы вчетвером помянули ушедших, потом без перерыва выпили за живых.
Негромко заиграл оркестр, и певица в черном обтягивающем платье хриплым
голосом начала повествовать, как она ни о чем не жалеет.
- Вот дьявол, - сказал Атсон, завернул рукав дешевого пиджачка и
посмотрел на циферблат "Картье". - Пора, Ник, скоро начнется...
- Господа, - я поднялся. - Не обращайте на наш уход ни малейшего внимания
- духом мы с вами, но тела должны перейти в другое место. Поэтому, милейший
Виктор Платонович и любезнейший Габриэль, guljaem придется за четверых.
Надеюсь, вас никто здесь не обидит, - я выразительно поглядел на
официанта.
Мы обнялись и облобызались с нашими спутниками, словно прощались навсегда
- да ведь навсегда и прощались.
В недрах необъятного "роллс-ройса" нас ожидали строгие вечерние костюмы,
для сохранности натянутые на манекены. Можно было переодеться прямо в
салоне, не испытывая особенных неудобств.
- Ну, Марти, - сказал Атсон водителю, - довольно ты ползал сегодня, как
беременная бегемотиха. Гони-ка в "Олимпию"! Мисс Дитрих открывает сегодня
европейские гастроли!
Когда огни за стеклами начали сливаться в сплошные сияющие линии, я вдруг
с ужасом увидел себя в зеркале: худощавого хлыща двадцати семи лет. Меньше,
чем было тогда, на пароходе "Кэт оф Чешир". И когда Марлен увидит меня...
Это было невозможно. Это было невозможнее, чем если бы у Юла Бриннера
зацепился кольт.
- Билл, - сказал я. - Некуда спешить. Что у вас там в баре?
11.
Он побежден, какая польза в том?
Александр Пушкин
- Говори, Яков Вилимович:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145