И Гусар устремился направо.
Коридор шел коленчато, все время делая необоснованные повороты. Потом его
пересек другой, еще более темный. И Гусар вдруг остановился, как будто
налетел на невидимую стену.
- Что стряслось?
- Постой, командир, - глухо сказал Илья. - Кажется, вижу:
- Что ты видишь?
- Ух! Так и не сказать даже: Не вижу, а все равно вижу: этот, пятнатый,
тут сразу в три стороны пошел.
Гусар проворчал одобрительную фразу.
Николай Степанович постоял немного, смиряясь с неизбежным.
- Ясно, ребята. Все, не догнать нам его. Знаю я этот трюк. Простой и
безотказный, как два пальца в глаза. Если, конечно, напрактиковался.
Свволочь: Пошли назад.
И они пошли назад, причем обратный путь показался им намного длиннее.
Белый налет на балках начал словно бы таять, падая вниз тягучими
омерзительными каплями, от которых пес умело уворачивался.
Сначала в дыру подсадили Гусара, потом по его поводку забрались сами.
В подвале воняло порохом и гнилью. Странно, что под ногами не хлюпало. На
стенах висели пожелтевшие постеры неведомых западных певцов и певиц.
Среди постеров почему-то затесался портрет Эрнста-Теодора-Амадея Гофмана;
в портрете торчало несколько оперенных стрелок.
- Илья, - сказал Николай Степанович, - покарауль у выхода, только наружу
не высовывайся. Вдруг какая добрая душа нашлась, в участок позвонила:
- Они тут к разборкам привыкши, не залупаются, - сказал Илья, но к выходу
послушно пошел. Автомат он держал стволом кверху, как учат западные
боевики, и Николай Степанович вспомнил, что на войне за цыганенком такой
привычки не водилось.
- И этого: стража: приволоки, если не убежал.
- Не убежал, - издали отозвался Илья. - И не убежит уже:
Николай Степанович присел над связанным пленником. Стащил с головы
гнусную вязаную шапочку. Рассыпались волосы, мятые, сто лет не мытые:
- Девица, - вздохнул он.
Потянул изо рта всунутую Ильей варежку.
Голова свободно, как будто так и надо, отделилась от тела и глухо
стукнулась об пол. Крови не было. Вместо крови посыпалась черная, похожая
на старый порох, труха.
Это вдруг оказалось так страшно и так ярко, что Николай Степанович
вскрикнул, как от удара током.
Золотая Дверь.
(Царское Село, 1896, июль)
В мундире сидел дядюшка тогда за столом или нет? Конечно же, нет, нелепо
в парадном адмиральском мундире сидеть летним вечером на веранде, но вот
ясно же помню, что - в мундире. Просто самое лицо у дядюшки было такое, что
вне мундира не мыслилось, и любому сухопутному штафирке при первом же
взгляде становилось ясно, что перед ним адмирал российского флота Львов, а
не коллежский регистратор.
Уже подали чай с варениями, Марфуша несла пирог, когда появился новый
гость, о. Никодим, окормлявший наш приход. Заходил он иногда и по делам, а
чаще просто так, поиграть в шахматы или картишки с отцом, поговорить о
политике и мироустройстве, попить чайку:
После небходимых приветствий священника усадили за стол, подали
поместительную гарднеровскую чашку, единственную уцелевшую от огромного
некогда сервиза, маменька собственноручно налила ему душистого чаю из
особой жестянки с китайцами и фарфоровым павильоном.
Разговор шел обо всем. Папенька и дядюшка в очередной раз попеняли о.
Никодиму, что не пошел он в судовые священники - хоть бы мир поглядел, а
о. Никодим отговаривался тем, что телом и в Москве не бывал, да и не надо,
духом же Вселенную объемлет. Впрочем, на будущий год отправится он в
паломничество в Святую Землю, там все разом и посмотрит, ибо где и быть
средоточию мира, как не в Иерусалиме? Потом вдруг неожиданно спохватились,
что вот батюшка за столом есть, а лафитничка нету, и вынесли лафитничек, и
налили. Настойка привела на ум и покойного государя - ему тоже попеняли,
что себя не берег, рано помер, вот уж при нем даже императоры заграничные
не могли считать себя государями. Заодно выпили и здоровье ныне
здравствующего, и чтобы царствование его продолжилось счастливее, чем
началось. После перешли к графу Толстому.
- Артиллеристы все вольнодумцы, - сказал дядюшка. - Был бы штурман или
капитан - был бы человек. Взять, к примеру, Станюковича. И писал не хуже.
Боцман Безмайленко, когда "Максимку" в кубрике вслух читали, слезами
обливался. А все почему? Потому что флот. Под Богом ходим.
- То-то в вашем "Морском сборнике" одни социалисты печатаются,- ввернул
о. Никодим.
- Что касается графа,- заметил папенька,- то помнится мне одна хорошая
эпиграмма, перу покойного Некрасова, кажется, принадлежащая. По поводу
романа "Анна Каренина":- он покосился на меня, но прочел-таки своим
красивым медленным голосом:
Толстой, ты доказал с уменьем и талантом,
Что женщине не надобно "гулять"
Ни с камер-юнкером, ни с флигель-адъютантом,
Когда она жена и мать.
О. Никодим простер перст:
- Вот! А per contra, не станет Толстого - и переведутся сочинители на
Руси:
Придется читать всяких Лейкиных да Чехонте.
И выпили здоровье графа Толстого.
А потом вдруг незаметно перешли к разговору о грибах, о способах их
выслеживания и собирания, и о том, что завтра с утра можно было бы и
съездить поискать, да вот не соберется ли дождь?
- Не будет дождя,- подал я голос впервые за вечер.
- Барометр, отроче, иное предвещает,- сказал о. Никодим. - Отчего же не
будет?
- Не будет дождя,- повторил я упрямо. Очень хотелось вишневого варенья,
но скрываемая мной дырка в зубе принуждала к воздержанию.
- Он у нас Надод Красноглазый,- выдал меня братец Дмитрий.- Предводитель
папуасов. Вызывает духов и живым пескарям головы откусывает.
Я покраснел. Настоящий Надод, тот, что у Буссенара, живьем ел европейских
глобтроттеров. Вот так Митя! Я же не кричу на всех углах, что сам-то он
носит звание вождя зулусов Умслопогаса...
- Врет он все,- сказал я. - И не пескарь, а карась. Мы бы его и так, и
так испекли.
- Николенька и вправду угадывает погоду,- вступилась маменька.- Вот
прошлым летом не послушались мы его, поехали на ночь глядя в Поповку -
прокляли все.
Такой дождь был, такой дождь:
- Барометр - железо,- веско сказал дядюшка. - Боцман с хорошим прострелом
лучше любого барометра. Вот, рассказывал капитан Гедройц, как в бытность
его старшим офицером на клипере "Лебедь" стояли они на Суматре, отдыхали и
провиант брали для Камчатки. И был у них юнга-татарчонок. И вот вдруг этот
юнга буквально бесится, ко всем бросается и кричит: уходить надо, уходить!
Куда уходить, зачем - да и какое его татарское дело? А он одно: уходить
надо, погибнем! Что делать? Доктор его пользует, без толку. Ну, посадили в
канатный ящик. Так он оттуда выбрался, фонарь схватил - и в крюйт-камеру
сумел забраться!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145