Крысы, укрытые по ушки
газетными обрывками, вынесли наперсток или пробку, и в нем крыс в банане
медленно ополоснул передние лапки. Позади на круглой огороженной площадке
несколько громадных жирных пасюков в красных накидках важно стерегли
маленького альбиноса. Проходя мимо, крыс в банане пискнул что-то и,
взмахнув хвостом, скрылся в Барби-домике. Пасюки, возглавляемые здоровенной
крысой, которая напялила на себя целую консервную банку с дырами для лапок,
растянули альбиноса и начали стегать его хвостами...
- Держи меня, Коминт, - прошептал Николай Степанович.
- Степаныч, да что же это...
- Господи, путеводи меня в правде Твоей... - он перекрестился.
Наваждение не исчезло.
Крысы, толпящиеся внизу, раздвинулись, образовав длинный коридор. Он вел
от игрушечного города к невысокой кучке камней. И пасюки в красном, окружив
альбиноса, стали подталкивать его к этому коридору. Альбинос шел неохотно,
оглядываясь как бы в ожидании помощи и поддержки. Откуда-то возник
связанный из палочек крест. Альбинос взял его передними лапками и понес
сквозь верещащую толпу...
- Уйдем, - сказал Николай Степанович. - Не могу больше...
- Ну, Степаныч, дай досмотреть.
- Нет, Коминт. Не для людей это.. - и, не оглядываясь более на спутников,
Николай Степанович вернулся в коридор. Минуту спустя смущенные Гусар и
Коминт присоединились к нему.
- Куда дальше? - зажигая свечи, спросил Коминт.
- Не знаю. Надо подумать. И вообще - отойдем подальше, хватит с меня этой
богосквернящей мистерии... и, неровен час, опять что-нибудь начнется...
Они отошли совсем недалеко, когда сзади торжествующе заскрежетало и
ударило гулко - всего один раз.
Золотая дверь.
(Поповка, 1897, июнь)
Английские колонны терялись в пушечном дыму. Голландцы пятились, но не
бежали. Кавалерия Нея гарцевала на холмах. Груши, как всегда, заблудился.
- Сир! - подбежал Сульт.- Там гонец от князя Барклая де Толли!
- О чем же просит князь?
- Он: Сир, когда я услышал, то подумал, что схожу с ума! Сир, он
предлагает военный союз!
- Какая великолепная интрига. Пригласите гонца.
Передо мной встал запыхавшийся юный высокий красавец. Узкое смуглое лицо
его еще более потемнело от порохового дыма, серо-голубые глаза блестели.
- Ваше величество! Полковник Гумилев с посланием от командующего. Его
светлость князь ведет вам на помощь русский корпус. Найдено завещание
светлейшего князя Кутузова:
- Моего старшего брата?- я сделал масонский знак.
Гонец молча с достоинством поклонился.
- Что ж, полковник, давайте пакет.
Я нетерпеливо сорвал бандероль с синего конверта.
Барклай де Толли предлагал мне демонстрировать отступление левым флангом,
дабы самому ударить во фланг и тыл принцу Оранскому.
У меня была минута на принятие решения.
- Полковник! Летите обратно и передайте на словах князю: ровно в три часа
Рейль изобразит отступление от высоты Сен-Жан. Я буду ждать удара моих
русских союзников не позже четырех часов.
- Да, Ваше величество.
- Стойте, полковник. Ваше лицо мне очень знакомо. У меня прекрасная
память на лица. Где мы могли встретиться? В России?
- Скорее, в Африке. Помните русских путешественников, которые показали
вашим солдатам дорогу на оазис Нахар?
- Да! Какими же прихотливыми дорогами вела нас судьба, прежде чем мы
вновь встретились: Надеюсь видеть вас после победы в моей палатке,
полковник!
Он вновь поклонился, ловко вскочил на горячего вороного коня и поскакал.
Я смотрел ему вслед.
- Сульт,- позвал я. - Сообщите Рейлю и Нею, что я хочу их видеть.
:Англичане и голландцы гибли сотнями и сдавались в плен тысячами.
Уцелевшие, бросая оружие, уходили по дороге на Брюссель, спасая шкуры, но
не знамена. Веллингтон вручил мне свою шпагу. Без парика он был похож на
упавшего в пруд бульдога. Принца Оранского не было пока ни среди живых, ни
среди мертвых. Подходившие с востока прусские колоны остановились и теперь
стояли, как зрители, неспособные вмешаться в ход пиесы. И мои солдаты, и
русские - все были обессилены не столько неприятелем, сколько непролазной
грязью полей:
Наконец, нашелся Груши. Он упал на пруссаков с фланга, и через четверть
часа боя Блюхер запросил пощады.
- Пруссия тоже будет с нами,- сказал я Барклаю де Толли. - И коварная
Австрия станет ползать на брюхе, вымаливая пощаду.
- Это был дурной союзник,- согласился князь.
- А где же тот юный полковник, которого вы присылали ко мне?
- Увы! На обратном пути он был смертельно ранен в сердце, но из последних
сил доскакал и передал ваши слова. "Вы ранены?" - спросил я. "Нет, я убит",
- ответил он. И просил вас принять вот это:- князь подал мне тяжелое черное
кольцо с черным камнем. - Найдено им в одной из древних африканских
гробниц.
Это кольцо вдесятеро старше пирамид.
С благоговением я надел кольцо. Тяжесть веков переполняла его.
- Пусть это будет залогом нерушимости нашего союза,- сказал я. И как бы в
ответ тучи раздвинулись, и все вокруг залило отчаянным сиянием.
Князь перекрестился.
- Это Божие знамение,- сказал он.
Я посмотрел в небо. Мне показалось, что там, за облаками, за дымом,
сквозь сияние - смотрит на нас знакомое узкое смуглое лицо.
Это и правда было сиянием. Оно что-то сотворило с моим миром, и я видел
одинаково резко и придавал одинаковое значение и пылинке на острие штыка
игрушечного солдатика, и полету кобчика над далеким лугом, и красноватому
солнцу; и насморку давно умершего Наполеона, и бесконечным недомоганиям
моего старого папеньки, и собственным прыщам, и хромоте мерина Рецессия; и
слышному по ночам гудению далекого поезда, и упрекам маменьки, и выспренным
словам молитвы; и тому, что я живу на земле, а мог бы и не жить, и тому,
что жизнь прекрасна, а смерть неизбежна: и с каким-то сладостным страданием
я по-настоящему ощутил себя металлическим гренадером, идущим в огонь ради
прихоти заоблачного мальчика.
И потом, когда сияние погасло и все стало таким, как раньше, я
разочарованно увидел истоптаный мною песок, вырытые канавки и воткнутые
палочки, насыпанный холмик и спичечные коробки вместо домиков, деревянные
пушечки, облупленую краску на солдатиках: и стал тихо и медленно складывать
все в ящик. Потом мне долго хотелось кому-то (да кому же? маменьке,
конечно) рассказать о том, что произошло со мной сегодня, но я не знал, как
начать разговор:
Я впервые встретился с нехваткой слов. Это было мучительно.
Золотая дверь на миг приоткрылась передо мною:
8.
Ученики ощупью, шаг за шагом, поднимались вверх по витой лестнице.
Густав Мейринк
В двух местах ход был разрушен до такой степени, что пришлось пробираться
ползком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
газетными обрывками, вынесли наперсток или пробку, и в нем крыс в банане
медленно ополоснул передние лапки. Позади на круглой огороженной площадке
несколько громадных жирных пасюков в красных накидках важно стерегли
маленького альбиноса. Проходя мимо, крыс в банане пискнул что-то и,
взмахнув хвостом, скрылся в Барби-домике. Пасюки, возглавляемые здоровенной
крысой, которая напялила на себя целую консервную банку с дырами для лапок,
растянули альбиноса и начали стегать его хвостами...
- Держи меня, Коминт, - прошептал Николай Степанович.
- Степаныч, да что же это...
- Господи, путеводи меня в правде Твоей... - он перекрестился.
Наваждение не исчезло.
Крысы, толпящиеся внизу, раздвинулись, образовав длинный коридор. Он вел
от игрушечного города к невысокой кучке камней. И пасюки в красном, окружив
альбиноса, стали подталкивать его к этому коридору. Альбинос шел неохотно,
оглядываясь как бы в ожидании помощи и поддержки. Откуда-то возник
связанный из палочек крест. Альбинос взял его передними лапками и понес
сквозь верещащую толпу...
- Уйдем, - сказал Николай Степанович. - Не могу больше...
- Ну, Степаныч, дай досмотреть.
- Нет, Коминт. Не для людей это.. - и, не оглядываясь более на спутников,
Николай Степанович вернулся в коридор. Минуту спустя смущенные Гусар и
Коминт присоединились к нему.
- Куда дальше? - зажигая свечи, спросил Коминт.
- Не знаю. Надо подумать. И вообще - отойдем подальше, хватит с меня этой
богосквернящей мистерии... и, неровен час, опять что-нибудь начнется...
Они отошли совсем недалеко, когда сзади торжествующе заскрежетало и
ударило гулко - всего один раз.
Золотая дверь.
(Поповка, 1897, июнь)
Английские колонны терялись в пушечном дыму. Голландцы пятились, но не
бежали. Кавалерия Нея гарцевала на холмах. Груши, как всегда, заблудился.
- Сир! - подбежал Сульт.- Там гонец от князя Барклая де Толли!
- О чем же просит князь?
- Он: Сир, когда я услышал, то подумал, что схожу с ума! Сир, он
предлагает военный союз!
- Какая великолепная интрига. Пригласите гонца.
Передо мной встал запыхавшийся юный высокий красавец. Узкое смуглое лицо
его еще более потемнело от порохового дыма, серо-голубые глаза блестели.
- Ваше величество! Полковник Гумилев с посланием от командующего. Его
светлость князь ведет вам на помощь русский корпус. Найдено завещание
светлейшего князя Кутузова:
- Моего старшего брата?- я сделал масонский знак.
Гонец молча с достоинством поклонился.
- Что ж, полковник, давайте пакет.
Я нетерпеливо сорвал бандероль с синего конверта.
Барклай де Толли предлагал мне демонстрировать отступление левым флангом,
дабы самому ударить во фланг и тыл принцу Оранскому.
У меня была минута на принятие решения.
- Полковник! Летите обратно и передайте на словах князю: ровно в три часа
Рейль изобразит отступление от высоты Сен-Жан. Я буду ждать удара моих
русских союзников не позже четырех часов.
- Да, Ваше величество.
- Стойте, полковник. Ваше лицо мне очень знакомо. У меня прекрасная
память на лица. Где мы могли встретиться? В России?
- Скорее, в Африке. Помните русских путешественников, которые показали
вашим солдатам дорогу на оазис Нахар?
- Да! Какими же прихотливыми дорогами вела нас судьба, прежде чем мы
вновь встретились: Надеюсь видеть вас после победы в моей палатке,
полковник!
Он вновь поклонился, ловко вскочил на горячего вороного коня и поскакал.
Я смотрел ему вслед.
- Сульт,- позвал я. - Сообщите Рейлю и Нею, что я хочу их видеть.
:Англичане и голландцы гибли сотнями и сдавались в плен тысячами.
Уцелевшие, бросая оружие, уходили по дороге на Брюссель, спасая шкуры, но
не знамена. Веллингтон вручил мне свою шпагу. Без парика он был похож на
упавшего в пруд бульдога. Принца Оранского не было пока ни среди живых, ни
среди мертвых. Подходившие с востока прусские колоны остановились и теперь
стояли, как зрители, неспособные вмешаться в ход пиесы. И мои солдаты, и
русские - все были обессилены не столько неприятелем, сколько непролазной
грязью полей:
Наконец, нашелся Груши. Он упал на пруссаков с фланга, и через четверть
часа боя Блюхер запросил пощады.
- Пруссия тоже будет с нами,- сказал я Барклаю де Толли. - И коварная
Австрия станет ползать на брюхе, вымаливая пощаду.
- Это был дурной союзник,- согласился князь.
- А где же тот юный полковник, которого вы присылали ко мне?
- Увы! На обратном пути он был смертельно ранен в сердце, но из последних
сил доскакал и передал ваши слова. "Вы ранены?" - спросил я. "Нет, я убит",
- ответил он. И просил вас принять вот это:- князь подал мне тяжелое черное
кольцо с черным камнем. - Найдено им в одной из древних африканских
гробниц.
Это кольцо вдесятеро старше пирамид.
С благоговением я надел кольцо. Тяжесть веков переполняла его.
- Пусть это будет залогом нерушимости нашего союза,- сказал я. И как бы в
ответ тучи раздвинулись, и все вокруг залило отчаянным сиянием.
Князь перекрестился.
- Это Божие знамение,- сказал он.
Я посмотрел в небо. Мне показалось, что там, за облаками, за дымом,
сквозь сияние - смотрит на нас знакомое узкое смуглое лицо.
Это и правда было сиянием. Оно что-то сотворило с моим миром, и я видел
одинаково резко и придавал одинаковое значение и пылинке на острие штыка
игрушечного солдатика, и полету кобчика над далеким лугом, и красноватому
солнцу; и насморку давно умершего Наполеона, и бесконечным недомоганиям
моего старого папеньки, и собственным прыщам, и хромоте мерина Рецессия; и
слышному по ночам гудению далекого поезда, и упрекам маменьки, и выспренным
словам молитвы; и тому, что я живу на земле, а мог бы и не жить, и тому,
что жизнь прекрасна, а смерть неизбежна: и с каким-то сладостным страданием
я по-настоящему ощутил себя металлическим гренадером, идущим в огонь ради
прихоти заоблачного мальчика.
И потом, когда сияние погасло и все стало таким, как раньше, я
разочарованно увидел истоптаный мною песок, вырытые канавки и воткнутые
палочки, насыпанный холмик и спичечные коробки вместо домиков, деревянные
пушечки, облупленую краску на солдатиках: и стал тихо и медленно складывать
все в ящик. Потом мне долго хотелось кому-то (да кому же? маменьке,
конечно) рассказать о том, что произошло со мной сегодня, но я не знал, как
начать разговор:
Я впервые встретился с нехваткой слов. Это было мучительно.
Золотая дверь на миг приоткрылась передо мною:
8.
Ученики ощупью, шаг за шагом, поднимались вверх по витой лестнице.
Густав Мейринк
В двух местах ход был разрушен до такой степени, что пришлось пробираться
ползком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145