- поинтересовался Филипп.
- От конституции, сударик мой, зависит сие, и не только от сталинской, но
и от собственной органомической. Месяц, много - полтора. Потом оживет
ненадолго, вспомнит все - и преставится окончательно. Тогда мы его
душонку-то и выпустим. Хочешь, Колька, тебе отдам? - он протянул аптечный
пузырек. В пузырьке мерцало что-то мутное.
- Mersi, mon prince,- сказал я. - Не хочу. Распорядитесь сами.
Промедление смерти (Москва, 1980, июль)
Москва сегодня больше, чем когда-либо, напоминала образцовый
коммунистический город, родившийся в одномерном вооражении образцвого
коммунистического архитектора, которому присутствие людей на проспектах и
площадях нужно единственно для масштаба. Колдуны из метеослужбы
переусердствовали в учреждении хорошей погоды, и жара стояла несусветная.
Казалось, что где-то за Медведковым или Лосиным Островом внезапно
кончатся постройки и начнутся пески Калахари. Конторы московские с виду
работали, но толку добиться нельзя было ни в одной. Главные начальники, как
правило, высиживали свое на трибунах Олимпиады, а те, на ком все держалось,
хоронили сегодня Высоцкого:
Я не пошел. Новое поколение "красных магов", выросшее в отсутствие
реального сопротивления, было бездарно, легковерно, страшно напугано
рассказами ветеранов о безжалостных мозаичниках, опасалось черых кошек,
кривых углов, пацифистских "лапок", непонятных слов и числа "91". Там, на
Ваганьковском, их наверняка было больше, чем актеров Таганки. Они были
загнаны в угол собственными страхами и потому очень опасны.
Кроме того, с некоторых пор я стал ощущать, что после пребывания в толпе
я впадаю в депрессию. Хочется то ли принять душ, то ли утопиться:
И еще я в очередной раз подумал, как тупа и бестолкова эта власть. У нее
совершенно отсутствовало чутье на своих и чужих. Что покойный Галич чужой -
она еще понимала. Но что Высоцкий свой - уразуметь никак не могла. А с
другой стороны, уразумей она это - и пропал бы Высоцкий: Да, прожить без
врагов эта власть не умела, и единственно, что научилась при ней страна
делать понастоящему качественно - так это врагов.
В общем, я не пошел.
Мне и так хватало поводов для уныния.
До семьдесят шестого оставалась надежда, что Союз Девяти восстановит
связи с Трофимом Денисовичем. Но мудрецы, очевидно, решили, что материал
отработан: Все-таки нелюди они, эти великие гуманисты.
Весной этого года умер Иван Леонидович Сидериди, он же Кузнец. Умер при
странных обстоятельствах: выпал из электрички, подъезжая к городку
Грязовец.
По все житейским соображениям, делать ему в тех краях было решительно
нечего; тем более, что добираться электричками почти до самой Вологды -
занятие не для обеспеченого пенсионера. Но в именно в Грязовце еще со
времен Ивана Грозного и до начала нашего века располагалась штаб-квартира
Ордена:
Вполне возможно, что за нами все-таки следили.
И, не исключено: у некоторых начинала оживать - робко, островками -
прежняя память:
В Академии в очередной раз вяло поинтересовались, собираюсь ли я защищать
докторскую, посетовали на мою излишнюю скромность и нерасторопность, потому
что тема готовая, а я, похоже, дожидаюсь, когда перемрут достйные
оппоненты. Потом я заглянул к приятелям в камералку, где, несмотря на
жаркий день, пили свежеразведенный спирт: поминали: Здесь, под "Коней
привередливых", я поучаствовал в очередной дискуссии: какой палеолит
главнее: верхний или нижний? Потом разговор шарахнулся в сторону и коснулся
крылом найденных недавно в Китае терракотовых солдат: Зачем императору Циню
потребовалось тащить за собой в могилу несколько тысяч глиняных болванов?
Воевать царство мертвых? Нет, подумал я, император просто слишком рано
умер, а китайские мудрецы, которых живьем закапывали в землю и чьи книги
сжигались у них на головах, оказались не менее упрямы, чем рабби Лёв.
В прошлом году я встречался со стариком в Праге. Рана в его памяти -
огромная, с двадцать третьего по шестьдесят пятый - постепенно зарастала
чужими воспоминаниями и собственными фантазиями. Так, например, он искрене
считал, что никакой Второй мировой с ее ужасами на самом деле не было, все
это явилось грандиозным наваждением, которое Господь послал своему народу
для острастки. Потом он, хихикая, рассказал, что Зеботтендорф время от
времени, облачившись в короткие кожаные штаны, появляется на Златней уличке
и в бессильной ярости колотит кулаками по стене, где для всех, кроме него,
открыта дверь. Потом кто-нибудь вызывает санитаров:
Итак, я шел по пустой Москве, дивился на изобильные прилавки, покупал
мороженое себе и всяческие мелкие радости - сослуживицам по музею. С тем,
что Африка в этом году мне опять не светит, следовало смириться. Хрип
Высоцкого из окон заглушался непристойно-бодрыми спортивными маршами
Пахмутовой, слова Добронравова: Куда же делся Гребенников, подумал я.
Агату это наверняка бы заинтересовало:
"Смерть под роялем". Или "Убийство по восходящему хроматическому ряду":
Меня обогнала девушка в белом - как на выпускной бал - платье и
стоптанных туфельках на низком каблуке. Под мышкой она несла бумажную
папку, а в руке - пластиковый пакет с чем-то объемистым и, очевидно,
тяжелым. Была в ее походке какая-то отчаянная решимость - и меня вдруг
окатило безотчетной тревогой. Я еще шел, пытаясь разобраться в себе - а
девушка удалялась - как меня обогнали два молодых человека, одетых с
подчеркнутой "иностранной" небрежностью. Один скосил на меня глаза - и
зафиксировал :
Отпустив их чуть-чуть от себя, я ускорил шаг.
Из-за угла ГУМа навстречу девушке шагнули еще двое. Она метнулась,
пытаясь обойти - те с гоготом, растопырив руки, стали ее ловить. Они
старались показаться пьяными, но слишком уж старались. Те двое, что шли -
бросились бегом к "месту происшествия": Сейчас будет применен обычный
чекистский прием: "даме плохо". Подъедет машина, возможно, что "скорая":
Я давно так не бегал. Кейс мой полетел в сторону, подошвы скользили по
асфальту: Я нагнал "иностранцев" в последний момент: они уже хватали
девушку за плечи, у одного в руке блеснула игла: Я свел их головы с
приличным усилием и услышал характерный треск. Они еще не поняли, в чем
дело, и будто бы стояли, а я уже отбросил девушку в сторону и с разворота
ногой разнес одному из "пьяных" челюсть. Второй умел драться разве что со
связанными:
Посторонний запах бензииа окутал нас. Я схватил девушку за руку - она
упиралась. Она еще хваталась за свой брызнувший пакет с осколками стекла,
за разлетевшиеся из папки листки: Страшным усилием я выдернул ее к себе,
как из болота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
- От конституции, сударик мой, зависит сие, и не только от сталинской, но
и от собственной органомической. Месяц, много - полтора. Потом оживет
ненадолго, вспомнит все - и преставится окончательно. Тогда мы его
душонку-то и выпустим. Хочешь, Колька, тебе отдам? - он протянул аптечный
пузырек. В пузырьке мерцало что-то мутное.
- Mersi, mon prince,- сказал я. - Не хочу. Распорядитесь сами.
Промедление смерти (Москва, 1980, июль)
Москва сегодня больше, чем когда-либо, напоминала образцовый
коммунистический город, родившийся в одномерном вооражении образцвого
коммунистического архитектора, которому присутствие людей на проспектах и
площадях нужно единственно для масштаба. Колдуны из метеослужбы
переусердствовали в учреждении хорошей погоды, и жара стояла несусветная.
Казалось, что где-то за Медведковым или Лосиным Островом внезапно
кончатся постройки и начнутся пески Калахари. Конторы московские с виду
работали, но толку добиться нельзя было ни в одной. Главные начальники, как
правило, высиживали свое на трибунах Олимпиады, а те, на ком все держалось,
хоронили сегодня Высоцкого:
Я не пошел. Новое поколение "красных магов", выросшее в отсутствие
реального сопротивления, было бездарно, легковерно, страшно напугано
рассказами ветеранов о безжалостных мозаичниках, опасалось черых кошек,
кривых углов, пацифистских "лапок", непонятных слов и числа "91". Там, на
Ваганьковском, их наверняка было больше, чем актеров Таганки. Они были
загнаны в угол собственными страхами и потому очень опасны.
Кроме того, с некоторых пор я стал ощущать, что после пребывания в толпе
я впадаю в депрессию. Хочется то ли принять душ, то ли утопиться:
И еще я в очередной раз подумал, как тупа и бестолкова эта власть. У нее
совершенно отсутствовало чутье на своих и чужих. Что покойный Галич чужой -
она еще понимала. Но что Высоцкий свой - уразуметь никак не могла. А с
другой стороны, уразумей она это - и пропал бы Высоцкий: Да, прожить без
врагов эта власть не умела, и единственно, что научилась при ней страна
делать понастоящему качественно - так это врагов.
В общем, я не пошел.
Мне и так хватало поводов для уныния.
До семьдесят шестого оставалась надежда, что Союз Девяти восстановит
связи с Трофимом Денисовичем. Но мудрецы, очевидно, решили, что материал
отработан: Все-таки нелюди они, эти великие гуманисты.
Весной этого года умер Иван Леонидович Сидериди, он же Кузнец. Умер при
странных обстоятельствах: выпал из электрички, подъезжая к городку
Грязовец.
По все житейским соображениям, делать ему в тех краях было решительно
нечего; тем более, что добираться электричками почти до самой Вологды -
занятие не для обеспеченого пенсионера. Но в именно в Грязовце еще со
времен Ивана Грозного и до начала нашего века располагалась штаб-квартира
Ордена:
Вполне возможно, что за нами все-таки следили.
И, не исключено: у некоторых начинала оживать - робко, островками -
прежняя память:
В Академии в очередной раз вяло поинтересовались, собираюсь ли я защищать
докторскую, посетовали на мою излишнюю скромность и нерасторопность, потому
что тема готовая, а я, похоже, дожидаюсь, когда перемрут достйные
оппоненты. Потом я заглянул к приятелям в камералку, где, несмотря на
жаркий день, пили свежеразведенный спирт: поминали: Здесь, под "Коней
привередливых", я поучаствовал в очередной дискуссии: какой палеолит
главнее: верхний или нижний? Потом разговор шарахнулся в сторону и коснулся
крылом найденных недавно в Китае терракотовых солдат: Зачем императору Циню
потребовалось тащить за собой в могилу несколько тысяч глиняных болванов?
Воевать царство мертвых? Нет, подумал я, император просто слишком рано
умер, а китайские мудрецы, которых живьем закапывали в землю и чьи книги
сжигались у них на головах, оказались не менее упрямы, чем рабби Лёв.
В прошлом году я встречался со стариком в Праге. Рана в его памяти -
огромная, с двадцать третьего по шестьдесят пятый - постепенно зарастала
чужими воспоминаниями и собственными фантазиями. Так, например, он искрене
считал, что никакой Второй мировой с ее ужасами на самом деле не было, все
это явилось грандиозным наваждением, которое Господь послал своему народу
для острастки. Потом он, хихикая, рассказал, что Зеботтендорф время от
времени, облачившись в короткие кожаные штаны, появляется на Златней уличке
и в бессильной ярости колотит кулаками по стене, где для всех, кроме него,
открыта дверь. Потом кто-нибудь вызывает санитаров:
Итак, я шел по пустой Москве, дивился на изобильные прилавки, покупал
мороженое себе и всяческие мелкие радости - сослуживицам по музею. С тем,
что Африка в этом году мне опять не светит, следовало смириться. Хрип
Высоцкого из окон заглушался непристойно-бодрыми спортивными маршами
Пахмутовой, слова Добронравова: Куда же делся Гребенников, подумал я.
Агату это наверняка бы заинтересовало:
"Смерть под роялем". Или "Убийство по восходящему хроматическому ряду":
Меня обогнала девушка в белом - как на выпускной бал - платье и
стоптанных туфельках на низком каблуке. Под мышкой она несла бумажную
папку, а в руке - пластиковый пакет с чем-то объемистым и, очевидно,
тяжелым. Была в ее походке какая-то отчаянная решимость - и меня вдруг
окатило безотчетной тревогой. Я еще шел, пытаясь разобраться в себе - а
девушка удалялась - как меня обогнали два молодых человека, одетых с
подчеркнутой "иностранной" небрежностью. Один скосил на меня глаза - и
зафиксировал :
Отпустив их чуть-чуть от себя, я ускорил шаг.
Из-за угла ГУМа навстречу девушке шагнули еще двое. Она метнулась,
пытаясь обойти - те с гоготом, растопырив руки, стали ее ловить. Они
старались показаться пьяными, но слишком уж старались. Те двое, что шли -
бросились бегом к "месту происшествия": Сейчас будет применен обычный
чекистский прием: "даме плохо". Подъедет машина, возможно, что "скорая":
Я давно так не бегал. Кейс мой полетел в сторону, подошвы скользили по
асфальту: Я нагнал "иностранцев" в последний момент: они уже хватали
девушку за плечи, у одного в руке блеснула игла: Я свел их головы с
приличным усилием и услышал характерный треск. Они еще не поняли, в чем
дело, и будто бы стояли, а я уже отбросил девушку в сторону и с разворота
ногой разнес одному из "пьяных" челюсть. Второй умел драться разве что со
связанными:
Посторонний запах бензииа окутал нас. Я схватил девушку за руку - она
упиралась. Она еще хваталась за свой брызнувший пакет с осколками стекла,
за разлетевшиеся из папки листки: Страшным усилием я выдернул ее к себе,
как из болота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145