Налево
искрилось и дышало Садовое кольцо, направо - горели редкие окна. На фоне
темнонеонового неба чернели антенны на крышах. Держась за одну из антенн,
стоял человек.
- Каждый вечер он здесь, - сказал Костя. - Года три я хожу - и да, каждый
вечер:
- Кто же это?
- Неизвестно. Пытались узнать - никак: - Костя развел руками. - А
интересно, кражи из питерской Публичной библиотеки - они с нашим делом
никак не связаны?
- Все может быть, - сказал Николай Степанович. - Ощущается повсюду
какое-то общее шевеление. Ровно как после пятьдесят третьего - всеобщее
оцепенение: Но выделить нечто конкретное трудно.
В киоске на Садовой Николай Степанович купил большую коробку конфет, две
бутылки рейнского вина и банку фаршированных оливок.
- Всем хороши армяне, - сказал он, убирая все в рюкзак, - но вино у них
какое-то неправильное.
- Хм, - Костя присмотрелся к оливкам. - А как же тогда коньяк?
- До войны был правильный.
- Ага: Николай Степанович, я ничего не путаю: анчоусы - это килька?
- Килька.
- Надо же: я, оказывается, на анчоусах вырос: И это коммунисты от меня
скрывали, подумать только!
Он взмахнул рукой, и отъезжающая было от тротуара "волга" с зеленым
огоньком тормознула со скрипом.
- До Библиотеки, - Костя скинул рюкзак, полез в машину.
- До Ленинской, что ли?
- До нее, болезной:
- Надо же, - Николай Степанович осмотрелся в салоне. - А я думал, что
такси в Москве вымерли.
- Это уже по новой, - сказал таксист. - Лужков подбодрил.
- Молодец, - сказал Николай Степанович.
- Молодец, - согласился таксист. - А вы приезжие или как?
- Напополам, - сказал Николай Степанович. - Я из Петербурга. Точнее, из
Царского Села.
- Это теперь Пушкин, что ли?
- Царское есть Царское. Пушкин там учился, - сказал Николай Степанович.
- Да: "Один только человек принадлежал нашему обществу, не будучи
военным. Ему было около тридцати пяти лет, и мы за то почитали его
стариком.
Опытность давала ему перед нами многие преимущества; к тому же его
обыкновенная угрюмость, крутой нрав и злой язык имели сильное влияние на
наши молодые умы:" Подумать, когда-то я знал наизусть и "Выстрел", и
"Пиковую даму", и "Капитанскую дочку", я уже не говорю о "Полтаве" или
"Гавриилиаде". Зачем? Удивлять подруг?.. - таксист склонился над рулем. -
"Мария, бедная Мария, краса черкасских дочерей! Не знаешь ты, какого змия
ласкаешь на груди своей!.." Откуда же ей знать, бедняге, она же "мама мыла
раму" только и помнит из школы:
- А Шива мыл Вишну, - сказал Николай Степанович.
- Что? А:- таксист хохотнул. - Юмор. Понимаю. Чем-то вы на Маслякова
похожи.
Не родственник?
- Я - на Маслякова? - изумился Николай Степанович. - Да ни Боже мой!
- Что-то есть общее, - стоял на своем таксист.
- Стрижка, - подсказал Костя.
- Lapsus memoriae, - возразил Николай Степанович.
- А жалко, - сказал таксист. - Так бы хвастался: Маслякова возил: Вот
ваша библиотека.
- Немножко недоезжая, - сказал Костя. - Вон там, на углу.
Николай Степанович расплатился, такси укатило, и Николай Степанович с
Костей, подхватив багаж, направились ко входу в рум. Он был замаскирован
под декоративную нишу в стене библиотеки. Граф Румянцев с "Пятым Римом"
связан был очень плотно: Из кармана Николай Степанович достал Георгиевский
крест
- свой первый, за успешный поиск на левом берегу Двины, сохраненный
Фархадом в тайнике дворницкой и каким-то неведомым способом превращенный им
в универсальный ключ ко всем румам (почему именно этот крест, зачем и при
каких обстоятельствах решил Фархад сделать отмычку, которая имела силу
только в руках Николая Степановича - ничего этого не было в коротком
письме, написанным личным шифром малого таинника Тихого, но рукой маршала
Фархада: дрожала та рука:), прижал его к ключ-камню - и всей ладонью ощутил
проворот механизма, открывающего дверь:
Они спустились по лестнице в тишину рума. Николай Степанович зажег черную
свечу и несколько секунд спустя вместе с Костей шагнул в гомон и суету
"табора" под армянским городом Ехегнадзор:
3.
Итак, ты не хочешь, чтобы тебя мучала совесть, но не в силах этого
избежать.
Чем прийти к такому выводу, лучше вовсе не размышлять.
Хань Юй
- Надька, цыц, - слабым голосом сказал Коминт. - Тебя тут не: о-о!
Полегче, мать, полегче:
- Молчи, слабый мальчик. Хха! - и Ашхен каким-то сложным многосоставным
движением повернула его руку - громкий щелчок, будто хлопнули друг о друга
две дощечки, Коминт подпрыгнул на стуле и тут же обмяк с блаженной улыбкой.
- Это тебе не топорами бросать в беззащитную женщину:
- Надежда Ко: - начал было Костя, но Николай Степанович жестом велел ему
замолчать.
- Ты права, Надя, - сказал он. - Я действительно не имел никакого права
вас в это втягивать. Но бросить вас на произвол судьбы я не мог и подавно.
- На произвол? На произвол? Вы еще смеете говорить о произволе! Да это вы
и есть тот самый произвол судьбы! Появляетесь, делаете все по-своему,
уродуете жизнь, ломаете: Кто вам дал такое право? Кто, я спрашиваю?
- Бог. Сам, своею милостью.
- И вам не стыдно это говорить? Говорить такие слова? Иезуитство
какое-то:
Николай Степанович покачал головой.
- К сожалению, Наденька, так оно и есть. Ну, подумай сама: как мы сюда
попали?
Из Москвы в Армению - сделав два шага?
- Что вы меня, за дуру принимаете? Этих секретных разработок везде
понатыкано:
- Как же вам смогли задурить головы: Тигран!
- Здесь, командир.
- На твоих глазах человек превратился в дракона. Ты подтверждаешь?
- Да. Сам видел, сам трогал, сам убивал тварь.
- Как - в дракона? - ахнула Надежда.
Тигран пожал плечами и отошел.
- Ты сама, повторяю, сделала шаг - и очутилась за две тысячи километров:
- Я не понимаю, какое это имеет отношение:
- Такое, милая моя Наденька, что весь твой прежний житейский опыт сегодня
становится бесполезен. Ты, наверное, все еще думаешь, что неприятности наши
начались через то жалкое золото? Что за нами гоняется какая-то мафия, или
контрразведка, или еще кто-то подобный - зловредный, но человеческий и
потому объяснимый? Кого можно понять, сторговаться или перейти на его
сторону? А лучше всего - отвернуться и не замечать, что он там делает за
твоей спиной?
- Я вовсе не собиралась переходить на чью-то сторону. Я просто хочу жить
своей жизнью и не позволять никому диктовать мне: Детям нужна нормальная
школа, черт побери, а не эта деревенская дыра! Я уже не говорю о себе, моя
репутация погибла:
- Опять двадцать пять. Если в тебя ударяет молния - кто виноват?
- Молния? - вдруг подбоченилась Ашхен. - Я не знаю, что там с молниями, а
школа детям нужна нормальная! Я послушала, чему их тут учат:
- Да! - вспыхнув вновь, закричала Надежда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
искрилось и дышало Садовое кольцо, направо - горели редкие окна. На фоне
темнонеонового неба чернели антенны на крышах. Держась за одну из антенн,
стоял человек.
- Каждый вечер он здесь, - сказал Костя. - Года три я хожу - и да, каждый
вечер:
- Кто же это?
- Неизвестно. Пытались узнать - никак: - Костя развел руками. - А
интересно, кражи из питерской Публичной библиотеки - они с нашим делом
никак не связаны?
- Все может быть, - сказал Николай Степанович. - Ощущается повсюду
какое-то общее шевеление. Ровно как после пятьдесят третьего - всеобщее
оцепенение: Но выделить нечто конкретное трудно.
В киоске на Садовой Николай Степанович купил большую коробку конфет, две
бутылки рейнского вина и банку фаршированных оливок.
- Всем хороши армяне, - сказал он, убирая все в рюкзак, - но вино у них
какое-то неправильное.
- Хм, - Костя присмотрелся к оливкам. - А как же тогда коньяк?
- До войны был правильный.
- Ага: Николай Степанович, я ничего не путаю: анчоусы - это килька?
- Килька.
- Надо же: я, оказывается, на анчоусах вырос: И это коммунисты от меня
скрывали, подумать только!
Он взмахнул рукой, и отъезжающая было от тротуара "волга" с зеленым
огоньком тормознула со скрипом.
- До Библиотеки, - Костя скинул рюкзак, полез в машину.
- До Ленинской, что ли?
- До нее, болезной:
- Надо же, - Николай Степанович осмотрелся в салоне. - А я думал, что
такси в Москве вымерли.
- Это уже по новой, - сказал таксист. - Лужков подбодрил.
- Молодец, - сказал Николай Степанович.
- Молодец, - согласился таксист. - А вы приезжие или как?
- Напополам, - сказал Николай Степанович. - Я из Петербурга. Точнее, из
Царского Села.
- Это теперь Пушкин, что ли?
- Царское есть Царское. Пушкин там учился, - сказал Николай Степанович.
- Да: "Один только человек принадлежал нашему обществу, не будучи
военным. Ему было около тридцати пяти лет, и мы за то почитали его
стариком.
Опытность давала ему перед нами многие преимущества; к тому же его
обыкновенная угрюмость, крутой нрав и злой язык имели сильное влияние на
наши молодые умы:" Подумать, когда-то я знал наизусть и "Выстрел", и
"Пиковую даму", и "Капитанскую дочку", я уже не говорю о "Полтаве" или
"Гавриилиаде". Зачем? Удивлять подруг?.. - таксист склонился над рулем. -
"Мария, бедная Мария, краса черкасских дочерей! Не знаешь ты, какого змия
ласкаешь на груди своей!.." Откуда же ей знать, бедняге, она же "мама мыла
раму" только и помнит из школы:
- А Шива мыл Вишну, - сказал Николай Степанович.
- Что? А:- таксист хохотнул. - Юмор. Понимаю. Чем-то вы на Маслякова
похожи.
Не родственник?
- Я - на Маслякова? - изумился Николай Степанович. - Да ни Боже мой!
- Что-то есть общее, - стоял на своем таксист.
- Стрижка, - подсказал Костя.
- Lapsus memoriae, - возразил Николай Степанович.
- А жалко, - сказал таксист. - Так бы хвастался: Маслякова возил: Вот
ваша библиотека.
- Немножко недоезжая, - сказал Костя. - Вон там, на углу.
Николай Степанович расплатился, такси укатило, и Николай Степанович с
Костей, подхватив багаж, направились ко входу в рум. Он был замаскирован
под декоративную нишу в стене библиотеки. Граф Румянцев с "Пятым Римом"
связан был очень плотно: Из кармана Николай Степанович достал Георгиевский
крест
- свой первый, за успешный поиск на левом берегу Двины, сохраненный
Фархадом в тайнике дворницкой и каким-то неведомым способом превращенный им
в универсальный ключ ко всем румам (почему именно этот крест, зачем и при
каких обстоятельствах решил Фархад сделать отмычку, которая имела силу
только в руках Николая Степановича - ничего этого не было в коротком
письме, написанным личным шифром малого таинника Тихого, но рукой маршала
Фархада: дрожала та рука:), прижал его к ключ-камню - и всей ладонью ощутил
проворот механизма, открывающего дверь:
Они спустились по лестнице в тишину рума. Николай Степанович зажег черную
свечу и несколько секунд спустя вместе с Костей шагнул в гомон и суету
"табора" под армянским городом Ехегнадзор:
3.
Итак, ты не хочешь, чтобы тебя мучала совесть, но не в силах этого
избежать.
Чем прийти к такому выводу, лучше вовсе не размышлять.
Хань Юй
- Надька, цыц, - слабым голосом сказал Коминт. - Тебя тут не: о-о!
Полегче, мать, полегче:
- Молчи, слабый мальчик. Хха! - и Ашхен каким-то сложным многосоставным
движением повернула его руку - громкий щелчок, будто хлопнули друг о друга
две дощечки, Коминт подпрыгнул на стуле и тут же обмяк с блаженной улыбкой.
- Это тебе не топорами бросать в беззащитную женщину:
- Надежда Ко: - начал было Костя, но Николай Степанович жестом велел ему
замолчать.
- Ты права, Надя, - сказал он. - Я действительно не имел никакого права
вас в это втягивать. Но бросить вас на произвол судьбы я не мог и подавно.
- На произвол? На произвол? Вы еще смеете говорить о произволе! Да это вы
и есть тот самый произвол судьбы! Появляетесь, делаете все по-своему,
уродуете жизнь, ломаете: Кто вам дал такое право? Кто, я спрашиваю?
- Бог. Сам, своею милостью.
- И вам не стыдно это говорить? Говорить такие слова? Иезуитство
какое-то:
Николай Степанович покачал головой.
- К сожалению, Наденька, так оно и есть. Ну, подумай сама: как мы сюда
попали?
Из Москвы в Армению - сделав два шага?
- Что вы меня, за дуру принимаете? Этих секретных разработок везде
понатыкано:
- Как же вам смогли задурить головы: Тигран!
- Здесь, командир.
- На твоих глазах человек превратился в дракона. Ты подтверждаешь?
- Да. Сам видел, сам трогал, сам убивал тварь.
- Как - в дракона? - ахнула Надежда.
Тигран пожал плечами и отошел.
- Ты сама, повторяю, сделала шаг - и очутилась за две тысячи километров:
- Я не понимаю, какое это имеет отношение:
- Такое, милая моя Наденька, что весь твой прежний житейский опыт сегодня
становится бесполезен. Ты, наверное, все еще думаешь, что неприятности наши
начались через то жалкое золото? Что за нами гоняется какая-то мафия, или
контрразведка, или еще кто-то подобный - зловредный, но человеческий и
потому объяснимый? Кого можно понять, сторговаться или перейти на его
сторону? А лучше всего - отвернуться и не замечать, что он там делает за
твоей спиной?
- Я вовсе не собиралась переходить на чью-то сторону. Я просто хочу жить
своей жизнью и не позволять никому диктовать мне: Детям нужна нормальная
школа, черт побери, а не эта деревенская дыра! Я уже не говорю о себе, моя
репутация погибла:
- Опять двадцать пять. Если в тебя ударяет молния - кто виноват?
- Молния? - вдруг подбоченилась Ашхен. - Я не знаю, что там с молниями, а
школа детям нужна нормальная! Я послушала, чему их тут учат:
- Да! - вспыхнув вновь, закричала Надежда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145