Босыми ступнями бывший ефрейтор попирал Вечный Лед. Над
головой его закруглялся купол Полой Земли, а половину пространства полотна
занимал огромный лунный диск. Картину следовало рассматривать долго, как
"Сад земных наслаждений" Босха. В левой руке фюрер сжимал пылающий факел, а
правая рука, вооруженная мечом Зигфрида, пресекала враждебные поползновения
Луны, на поверхности которой явственно просматривались безобразные
существа, в ужасе расползавшиеся от крошечного красного знамени со
свастикой в белом круге. Могучее тело фюрера было бледным и даже синеватым,
сверхрельефные мышцы вздувались. Легкая поземка холодила ноги вождя,
попутно заметая развалины древнего города:
- У вас подлиная свобода творчества, Рудольф! - с восторгом сказал я. -
Попробовал бы кто-нибудь в России изобразить таким манером Сталина. Кто
автор?
- Э-э! - хитро сказал Зеботтендорф.- Нипочем не догадаетесь.
- Неужели Шагал?!
- Берите выше. Сальвадор Дали! И если я вам скажу, сколько ему заплатили:
- Но ведь он декадент.
- За такие деньги он выдавил из себя декадента не по каплям, как
советовал ваш классик, а как из клистира - тугой струей. Дуче увидел эту
картину и упал в обморок от зависти.
На третьем этаже располагалось всего два отдела: Крови дракона и
Ариизации Каббалы.
Коллектив каббалистов был смешанный, немецко-еврейский. В кабинетиках,
где они сидели по двое, было тихо и спокойно. Исследователи читали тексты,
комментировали их друг другу, пытались разобраться в темных и двусмысленных
местах. Кто занимался гематрией, кто нотариконом, кто темурой. Так, во
всяком случае, гласили таблички на дверях. Насколько я знаю Каббалу,
работой сотрудники отдела были обеспечены на пять-шесть тысяч лет. Но в
помещениях отчетливо пахло типографской краской, а из-за двери в торце
коридора доносился отчетливый механический стрекот.
Значительную часть обширного зала занимал странный механизм, напоминающий
огромный арифмометр, соединенный с телетайпом. Барабаны арифмометра
медленно проворачивались, издавая щелкающие звуки, а телетайп непрерывно
извергал из себя бумажную ленту, которая поступала под механические ножницы
и разрезалась ими на куски размером с театральный билет. Две белокурые
девушки в синих халатах брали эти "билеты", скатывали их в трубочки и
отдавали солдату, который и производил основную операцию. А заключалась она
в следующем: вдоль стены в прочных железных клетках стояли слепленные из
глины грубые подобия человеков с огромными распахнутыми ртами - числом
пять. Солдат вынимал изо рта очередного болвана уже лежащую там бумажку,
вкладывал новую - и возвращался к девушкам. На каждую использованную
бумажку ставилась печать, исходящий номер, после чего она накалывалась на
заостренный проволочный штырь. В углу комнаты уже стояло десятка три
полностью использованных штырей. Делалось все это молчком, движения людей
совпадали по ритму со щелчками "арифмометра", и впечатление создавалось
самое жуткое.
- Пойдемте отсюда, барон, - сказал я.- Здесь начинаешь представлять себе
Вечность: Не так уж ошибался Федор Михайлович. Она, конечно, не совсем
похожа на баньку с паутиной по углам - но что-то общее есть. Не хватает
только лозунга: "Здесь выковывается дар немецкого гения к славной дате
Тысячелетия Рейха!"
- Зря смеетесь, Николас,- сказал барон. - Мы уже перебрали четверть
комбинаций. Может быть, через час, может быть, через день - но я услышу,
как эти медхен завизжат от ужаса. И тогда, может быть:- он посмотрел на
меня.- Нам надо лететь в Иерусалим. Вы видели это своими глазами. Скажите
ему.
Помогите мне убедить его.
- Не имею права,- сказал я.- Но рассказать, что я видел - обязан.
- Да. Просто расскажите, что вы это видели. Он поймет. Хотите коньяку?
- Хочу.
Кабинет Зеботтендорфа располагался в отделе Крови дракона. Там трудились
четыре молодых человека самого подозрительного вида. Отдел напоминал
декорацию фильма о безумном ученом: коктейль из физической, химической и
оптической лабораторий, составленный с истинно немецкой обстоятельностью и
сентиментальностью. Рядом с точными и дорогими приборами стояли вазочки с
цветами, на стенах среди таблиц висели фотографии девушек и собачек, а
также салфетки, на которых вышиты были любимые Зеботтендорфом назидательные
стишки. Из стоящего в углу "телефункена" доносились предательские синкопы
джаза Глена Миллера.
Проезжал я их хваленую Чаттанугу - ничего особенного. Обыкновенный
полустанок.
- Сейчас я вам покажу кое-что:- барон заговорщицки понизил голос, отпирая
сейф.- Вот, взгляните: подлиная кровь дракона.
В хрустальной пробирке алели похожие на бусины гранулы ксериона.
Мне понадобилось немало усилий, чтобы промолчать.
Дело в том, что обычно ксерион помещается в капсулы из пчелиного воска.
Он, конечно, просвечивает сквозь них, но тускло. Цвет гранул - коричневый,
и они неправильной формы. Но тот ксерион, который мы переправляли
"Гугенотам свободы" для выхода Америки из Великой депрессии, тот, который
вез Брюс, а потом и я - тот был из чисто эстетских соображений запечатан в
воск горных пчел, подкрашенный кармином. И вот перед собой я видел десяток
гранул того самого ксериона:
- Кровь дракона - это, если я правильно помню, одно из названий
Философского камня? - сказал я.
- Совершенно верно,- обрадовался моим познаниям Зеботтендорф.- Вот этого
количества достаточно для того, чтобы произвести центнер чистейшего золота.
Скоро мы приступим к синтезу этого вещества:
- Стоило ли тогда затевать войну? - пожал я плечами.
Зеботтендорф огляделся, взял меня за плечи и сказал негромко:
- Война - это дело рук политических пигмеев. А мы с вами маги, Николас.
Какой коньяк вы предпочитаете?
В сейфе стояла всего одна бутылка:
14.
Подвигну мертвих, адских, воздушних и водних, Соберу духов, к тому зверей
многородных.
Созову купно, прийдут змии страховидни, Гади, смоки, полозы, скорпии,
ехидны:
Феофан Прокопович
К концу дня у них были ключи от двух сдающихся на короткий срок квартир:
в Хамовниках и на станции Лось, пропуск в семейное общежитие Останкинского
пивзавода и обещание пустить на ночь в студию одного малоизвестного
фотохудожника. Этим обещанием и воспользовались в первую очередь.
От станции метро Таганская до студии было минут пятнадцать неторопливой
ходьбы. С наступлением темноты приморозило. Лужи схватывало ледком, звук
шагов звонко отлетал от стен. Пустой трамвай обогнал их, рассыпая искры. Из
витрин высокомерно взирали на людей чернолицые манекены.
Студия располагалась в полуподвале ненового обшарпанного трехэтажного
дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145
головой его закруглялся купол Полой Земли, а половину пространства полотна
занимал огромный лунный диск. Картину следовало рассматривать долго, как
"Сад земных наслаждений" Босха. В левой руке фюрер сжимал пылающий факел, а
правая рука, вооруженная мечом Зигфрида, пресекала враждебные поползновения
Луны, на поверхности которой явственно просматривались безобразные
существа, в ужасе расползавшиеся от крошечного красного знамени со
свастикой в белом круге. Могучее тело фюрера было бледным и даже синеватым,
сверхрельефные мышцы вздувались. Легкая поземка холодила ноги вождя,
попутно заметая развалины древнего города:
- У вас подлиная свобода творчества, Рудольф! - с восторгом сказал я. -
Попробовал бы кто-нибудь в России изобразить таким манером Сталина. Кто
автор?
- Э-э! - хитро сказал Зеботтендорф.- Нипочем не догадаетесь.
- Неужели Шагал?!
- Берите выше. Сальвадор Дали! И если я вам скажу, сколько ему заплатили:
- Но ведь он декадент.
- За такие деньги он выдавил из себя декадента не по каплям, как
советовал ваш классик, а как из клистира - тугой струей. Дуче увидел эту
картину и упал в обморок от зависти.
На третьем этаже располагалось всего два отдела: Крови дракона и
Ариизации Каббалы.
Коллектив каббалистов был смешанный, немецко-еврейский. В кабинетиках,
где они сидели по двое, было тихо и спокойно. Исследователи читали тексты,
комментировали их друг другу, пытались разобраться в темных и двусмысленных
местах. Кто занимался гематрией, кто нотариконом, кто темурой. Так, во
всяком случае, гласили таблички на дверях. Насколько я знаю Каббалу,
работой сотрудники отдела были обеспечены на пять-шесть тысяч лет. Но в
помещениях отчетливо пахло типографской краской, а из-за двери в торце
коридора доносился отчетливый механический стрекот.
Значительную часть обширного зала занимал странный механизм, напоминающий
огромный арифмометр, соединенный с телетайпом. Барабаны арифмометра
медленно проворачивались, издавая щелкающие звуки, а телетайп непрерывно
извергал из себя бумажную ленту, которая поступала под механические ножницы
и разрезалась ими на куски размером с театральный билет. Две белокурые
девушки в синих халатах брали эти "билеты", скатывали их в трубочки и
отдавали солдату, который и производил основную операцию. А заключалась она
в следующем: вдоль стены в прочных железных клетках стояли слепленные из
глины грубые подобия человеков с огромными распахнутыми ртами - числом
пять. Солдат вынимал изо рта очередного болвана уже лежащую там бумажку,
вкладывал новую - и возвращался к девушкам. На каждую использованную
бумажку ставилась печать, исходящий номер, после чего она накалывалась на
заостренный проволочный штырь. В углу комнаты уже стояло десятка три
полностью использованных штырей. Делалось все это молчком, движения людей
совпадали по ритму со щелчками "арифмометра", и впечатление создавалось
самое жуткое.
- Пойдемте отсюда, барон, - сказал я.- Здесь начинаешь представлять себе
Вечность: Не так уж ошибался Федор Михайлович. Она, конечно, не совсем
похожа на баньку с паутиной по углам - но что-то общее есть. Не хватает
только лозунга: "Здесь выковывается дар немецкого гения к славной дате
Тысячелетия Рейха!"
- Зря смеетесь, Николас,- сказал барон. - Мы уже перебрали четверть
комбинаций. Может быть, через час, может быть, через день - но я услышу,
как эти медхен завизжат от ужаса. И тогда, может быть:- он посмотрел на
меня.- Нам надо лететь в Иерусалим. Вы видели это своими глазами. Скажите
ему.
Помогите мне убедить его.
- Не имею права,- сказал я.- Но рассказать, что я видел - обязан.
- Да. Просто расскажите, что вы это видели. Он поймет. Хотите коньяку?
- Хочу.
Кабинет Зеботтендорфа располагался в отделе Крови дракона. Там трудились
четыре молодых человека самого подозрительного вида. Отдел напоминал
декорацию фильма о безумном ученом: коктейль из физической, химической и
оптической лабораторий, составленный с истинно немецкой обстоятельностью и
сентиментальностью. Рядом с точными и дорогими приборами стояли вазочки с
цветами, на стенах среди таблиц висели фотографии девушек и собачек, а
также салфетки, на которых вышиты были любимые Зеботтендорфом назидательные
стишки. Из стоящего в углу "телефункена" доносились предательские синкопы
джаза Глена Миллера.
Проезжал я их хваленую Чаттанугу - ничего особенного. Обыкновенный
полустанок.
- Сейчас я вам покажу кое-что:- барон заговорщицки понизил голос, отпирая
сейф.- Вот, взгляните: подлиная кровь дракона.
В хрустальной пробирке алели похожие на бусины гранулы ксериона.
Мне понадобилось немало усилий, чтобы промолчать.
Дело в том, что обычно ксерион помещается в капсулы из пчелиного воска.
Он, конечно, просвечивает сквозь них, но тускло. Цвет гранул - коричневый,
и они неправильной формы. Но тот ксерион, который мы переправляли
"Гугенотам свободы" для выхода Америки из Великой депрессии, тот, который
вез Брюс, а потом и я - тот был из чисто эстетских соображений запечатан в
воск горных пчел, подкрашенный кармином. И вот перед собой я видел десяток
гранул того самого ксериона:
- Кровь дракона - это, если я правильно помню, одно из названий
Философского камня? - сказал я.
- Совершенно верно,- обрадовался моим познаниям Зеботтендорф.- Вот этого
количества достаточно для того, чтобы произвести центнер чистейшего золота.
Скоро мы приступим к синтезу этого вещества:
- Стоило ли тогда затевать войну? - пожал я плечами.
Зеботтендорф огляделся, взял меня за плечи и сказал негромко:
- Война - это дело рук политических пигмеев. А мы с вами маги, Николас.
Какой коньяк вы предпочитаете?
В сейфе стояла всего одна бутылка:
14.
Подвигну мертвих, адских, воздушних и водних, Соберу духов, к тому зверей
многородных.
Созову купно, прийдут змии страховидни, Гади, смоки, полозы, скорпии,
ехидны:
Феофан Прокопович
К концу дня у них были ключи от двух сдающихся на короткий срок квартир:
в Хамовниках и на станции Лось, пропуск в семейное общежитие Останкинского
пивзавода и обещание пустить на ночь в студию одного малоизвестного
фотохудожника. Этим обещанием и воспользовались в первую очередь.
От станции метро Таганская до студии было минут пятнадцать неторопливой
ходьбы. С наступлением темноты приморозило. Лужи схватывало ледком, звук
шагов звонко отлетал от стен. Пустой трамвай обогнал их, рассыпая искры. Из
витрин высокомерно взирали на людей чернолицые манекены.
Студия располагалась в полуподвале ненового обшарпанного трехэтажного
дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145