наконец, кладбищенские капиталы были постоян­ным денежным резервом для федосеевских купцов и фаб­рикантов. Мы уже упоминали, что кладбище выдавало огромные ссуды совсем без процентов или за ничтожные проценты (ссуда в 500 000 была дана всего за 4%). Но этого мало: попечители кладбища, в особенности правя­щая тройка - Козьмин, Гучков и Никифоров, без всяко­го контроля и без всякой отдачи брали из капиталов кладбища большие суммы на свои дела. Диктаторское положение Гучкова в федосеевской общине объясняется именно тем обстоятельством, что основная часть кладби­щенского капитала была у него на руках; на кладбище держали только небольшие суммы из опасения обысков. Значение кладбищенского капитала для федосеевской коммерции лучше всего иллюстрируется тем фактом, что перед пасхой, когда обычно фабриканты производили го­довой расчет с рабочими, большинство православных фабрикантов вынуждены были прибегать к кредиту, а фе­досеевцы никогда не нуждались в деньгах и не выдавали векселей.
На зависевшей от московских беспоповских центров периферии положение дел носило аналогичный характер. При каждом заводе, при каждой фабрике устраивалась хозяином часовня, улавливавшая в свои сети рабочих. В особенности выгодно было положение таких молелен в глухих лесных местностях. Большим успехом пользова­лась молельня Морозова в Орехово-Зуеве, где сам Моро­зов совершал богослужение; в Волоколамских лесах при лесопильных заводах Гучкова действовала его молельня. Промышленные капиталисты-беспоповцы сбывали свою продукцию через своих единоверцев - ходебщиков, офе­ней, лавочников и более крупных магазинщиков. Лучше всего и шире, как мы видели, была поставлена эта орга­низация сбыта у федосеевцев. Федосеевские купцы из провинции приезжали все, кто мог, великим постом говеть на Преображенское кладбище. Эти «благочестивые» съезды превращались в биржевые съезды, где заключа­лись сделки, разорялись одни фирмы, основывались дру­гие. В 40-х годах федосеевская организация по размерам своих капиталов и по сфере влияния могла смело поспо­рить с рогожской.
Но этот быстрый расцвет федосеевщины оказался чрезвычайно кратковременным. Федосеевская организа­ция была отличным орудием в процессе первого хищни­ческого периода промышленного накопления, но не могла сделаться надежной базой для постоянной, текущей экс­плуатации промышленного капитала. Для этого ей не­хватало самого главного - обеспечения наследственного права собственности. При помощи федосеевского идеоло­гического насоса быстро создавались федосеевские капи­талы и предприятия; но у каждого из федосеевских тузов возникал вопрос, что будет с наследством после смерти основателя, у которого в силу той же идеологии нет за­конных наследников. Мы видели, что этот момент уже сыграл один раз роковую роль в судьбе федосеевщины; этот же момент разрушил федосеевскую организацию и второй раз.
Еще в 30-х годах николаевское правительство в сво­ей борьбе со старообрядчеством нащупало этот слабый его пункт. 5 декабря 1834 г. было издано высочайшее повеление, что «браки раскольников, венчанные вне церкви, в домах и часовнях и неизвестными бродягами, не могут быть признаваемы за браки законные, а за соп­ряжения любодейные; к детям от таких браков не при­лагаются гражданские законы о правах наследства». Рогожцы немедленно начали хлопоты о неприменении к ним этого распоряжения, и правительство вынуждено было сделать пи уступку, разъяснив в июне 1837 г., что хотя браки раскольников и не признаются законными, однако «полиция должна раскольнических жен поповщинской секты» регистрировать и выдавать поповцам свидетельства об их женах и детях. Но детей беспопов­цев тогда же вторично было предписано считать незакон­норожденными. Такое положение дел в 40-х годах при­чиняло много хлопот и неприятностей федосеевцам. Один из Гучковых попробовал перейти к поморцам; но оказа­лось, что и поморские браки правительством не призна­ются. Тогда стали прибегать к «золотому дождю»: нашли в Москве двух диаконов, которые согласились за боль­шие деньги (50-100 руб.) выдавать фиктивные свиде­тельства о браках, якобы совершенных в православных церквах; в Москве и в провинции находились также та­кие клирики, которые за хорошую мзду записывали в метрические книги детей федосеевских капиталистов, не совершая над ними крещения. Но все эти подлоги были ненадежны и легко могли открыться. В то же время, ис­пользовав, сколько можно было, федосеевскую организа­цию в целях накопления, федосеевские тузы стали явно тяготиться стеснительными лицемерными рамками федосеевской пуританской морали. В 1848 г. строгие преображенские наставники с горечью вынуждены были за­свидетельствовать, что купеческие верхи федосеевщины отступили от праведного жития: Ефим Федорович Гуч­ков находится в сожитии «с иноплеменной иноверкой из Польши»; его брат и жена ездят верхом, последняя «бо­ком, с сигарой, в мужской шляпе и с сатанинским хво­стом». Распространилась среди женской части федосеев­цев и поморцев страсть к «иродиадиным пляскам», к «соблазнительным одеяниям», к «стягиванию тела своего ради потехи демонской». Купцы едят по постам мясо, курят сигары, пьют кофе, играют на скачках, участву­ют «в сонмищах антихристовых, называемых клубами», где играют в карты и в лото, и т. д. Правительство учло эту перемену настроения и в 1847 г. начало атаку на Преображенское кладбище. Преображенская богадельня была подчинена наравне с другими приказу обществен­ного призрения, было предписано принимать туда и не раскольников. Были назначены туда казенные попечите­ли, сначала граф Строганов, потом уже упомянутый жандармский генерал Перфильев. При них, правда, новое положение осталось на бумаге. Но вскоре было на­чато наступление с другой стороны. Было сделано рас­поряжение не принимать от заведомых беспоповцев ни­каких фиктивных метрических свидетельств и строго проводить правила 1834 г. Тогда Гучковы перешли в еди­новерие, за ними последовали другие влиятельные бес­поповцы в Москве и Петербурге. После этого в 1853- 1854 гг. Преображенская богадельня, а также петербург­ские поморские и федосеевские богадельни были оконча­тельно секуляризованы, а Преображенское кладбище с его кельями и часовнями было передано единоверцам; федосеевцам удалось только выговорить право хоронить на кладбище своих покойников. Об этой катастрофе Гуч­ковы, Морозовы и Прохоровы вряд ли долго горевали - они получили от «старой веры» все, что она могла им дать.
Беспоповщина после этого становится мелким, мало­влиятельным явлением, религией больше лавочников, чем промышленников. Когда правительство Александ­ра II, проводя свои буржуазные реформы, легализовало в гражданском отношении старообрядцев, оно, конечно, имело в виду главным образом поповщинскую церковь, представлявшую могучую организацию миллионеров, с которой нельзя было не считаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146