Оно оказалось чрезвы­чайно живучим, и это понятно: если бы церковь и госу­дарство допустили такое же свободное творение новых сакралий и святых, как это было в допетровскую эпоху, то им пришлось бы идти за народной массой и приспо­собляться к ней, а не руководить ею. Поэтому дела о «суевериях», т. е. о явлении новых икон, от которых про­исходят чудеса, о появлении юродивых и благочестивых целителей молитвой различных болезней не сходят с консисторских столов в течение XVII и XIX вв. Отноше­ние к таким делам почти всегда было самое строгое, хотя бы виновники их были самыми ортодоксальными людь­ми. Зато провозглашение новых святых и новых мощей, происходившее официальным образом, всегда обстав­лялось самым торжественным образом, при непремен­ном участии высокопоставленных особ. В этих случаях церковь всегда умела блеснуть в качестве «руководи­тельницы» народной массы. Сами императоры, кончая Николаем II, нередко принимали здесь активное уча­стие, и эти празднества для объективного наблюдателя всегда получали любопытный и весьма поучительный смысл.
СТАРООБРЯДЧЕСТВО НА ПОЧВЕ ТОРГОВОГО КАПИТАЛА
СОЦИАЛЬНАЯ ОРГАНИЗАЦИЯ ПОПОВЩИНЫ

Ранее мы охарактеризова­ли три главнейших направления так называемого рас­кола: боярское, посадское и крестьянское; там же мы указали, что профессиональный клир, не принявший «новой веры», разделился и различные его элементы примкнули к этим трем основным направлениям, не об­разуя какого-либо отдельного своеобразного течения ста­рой веры. Из этих трех основных направлений боярское скоро исчезло совершенно со сцены вместе с окончатель­ным исчезновением боярства как определенной социаль­ной группы; уже в 90-х годах XVII в. уцелевшие осколки боярской староверческой фронды растворились в дру­гих течениях раскола. Напротив, в посадской и крестьян­ской среде старая вера получила дальнейшее и чрезвы­чайно интересное развитие. При этом в форме «старой православной», «древлероссийской» или просто «восточ­но-православной» веры старообрядчество удержалось в среде посадского сословия и принесло там свои наиболее зрелые и подлинные плоды. Это явление вполне естест­венное и закономерное. Посадская оппозиция была оппо­зицией будущих участников господства политического; в сфере социальной посадское купечество уже в XVIII в. отчасти естественным, отчасти искусственным законода­тельным путем стянуло под свою зависимость почти все «подлые» элементы посадского мира. Поэтому религиоз­ное развитие в среде посадской оппозиции направилось не столько в сторону выработки новой религиозной идео­логии, сколько в сторону выработки церковных организа­ций, организаций господства, оперировавших старой, «древлероссийской», «истинно православной» идеологией и ею опутывавших эксплуатируемые элементы. Развитие посадского раскола базировалось в течение XVIII в. на росте торгового капитала, искавшего всяческих путей для накопления, и всего прямолинейнее было в так назы­ваемой поповщине, выработавшей к середине XIX в. за­конченную старообрядческую церковь. Развитие в среде крестьянской оппозиции пошло иным путем. По мере того как первоначальные крестьянские раскольничьи ор­ганизации, образовавшиеся в конце XVII в., разлагались под влиянием социальной дифференциации, они распада­лись на буржуазные церковные организации и на сек­тантские крестьянские общины, организации борьбы. Помимо того, терзаемое со всех сторон крепостническим государством, крестьянство в течение XVIII и XIX вв. создавало все новые и новые секты. Крестьянская рефор­мация, начавшаяся в конце XVII в., не закончилась еще и в наши дни.
В первой половине XVIII в. правительство вместе с синодом вело свирепую борьбу против раскольничьих общин, сложившихся в конце XVII в. на различных ок­раинах Московского государства. Поэтому начиная с XVIII в. новые общины раскольников слагаются пре­имущественно за рубежом. Это была такая же оживлен­ная эмиграция и по таким же мотивам, как эмиграция из Англии пуритан в XVI в. и индепендентов в XVI и XVII вв. С особенной силой эта эмиграция шла во время бироновщины, в 30-х годах XVIII в., когда вакханалия властей над раскольниками достигла ужасающих разме­ров. Старообрядческая «Церковная история» рассказы­вает, как на Дону «полномочный чиновник» предлагал тамошним раскольникам выбирать между принятием но­вых книг и виселицей. И все согласились умереть. «Му­читель подавал лишь знак - и вдруг вздергивались на виселицу и умирали, а по умертвии мучитель повелевал тела бросать в реку, да теми пловущими мертвецами воз­вестить и прочим нижним станицам, какова постигнет и тех година». В результате этой дикой расправы подня­лось будто бы до 40 000 «самых домохозяев» с женами и детьми под предводительством «своего богомудрого ата­мана Некрасова» и ушло за Дунай в турецкие пределы. От светских властей не отставали в усердии духовные власти. Синод, в распоряжение которого были предо­ставлены сначала штрафные суммы, взимавшиеся с рас­кольников за непринятие исповеди и причастия в право­славных церквах, а затем двойной оклад за ношение раскольниками бороды и платья старого покроя, учредил для лучшего сбора этих средств особую контору расколь­нических дел, преобразованную затем, во время пребы­вания синода в Москве при Петре II, в канцелярию розыскных раскольничьих дел. Главной задачей этого уч­реждения было не столько обращение раскольников, сколько их розыск и взимание с них штрафов и двойного оклада, а также исполнение приговоров над упорными раскольниками. В отдельных областях и городах сыск­ным делом ведали особые «судии мирские», главным об­разом из военных, подчиненные канцелярии, в их рас­поряжение правительство предоставило особые воинские команды, которые употреблялись для разыскивания рас­кольников в лесах и пустынях. Найденные подвергались суду канцелярии и ее же средствами наказывались: вы­рывали ноздри, ссылали на каторгу, сжигали расколь­ничьи иконы и книги. Эта раскольничья инквизиция про­существовала около семи лет, пока двойной оклад не был передан в ведение сената, тогда канцелярия розыскных раскольничьих дел была упразднена, сыск раскольников перешел в ведение гражданских властей, а за синодом остался только суд, производившийся с прежней жесто­костью.
Ужасы инквизиции и правительственных репрессий только увеличивали из года в год поток эмиграции. Под­водя итоги эмиграции первой половины XVIII в., тот же автор «Церковной истории» пишет: «Населились от ве­ков ненаселяемые отдаленные сибирские и кавказские горы. Умножились российским народом области: мало­российская, белорусская, польская и бессарабская. Наделились тем же уделом в значительном числе целых обществ многие державы:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146