Фабрика и латифундия заедали крестьянина, не поспевав­шего за жизнью и не умевшего справиться с нуждою при безземельи и голодовках. Цены на рабочие руки и в ла­тифундиях, и на заводах стояли низкие, никаких зако­нов об охране труда и в помине не было. Безнадежно бившийся между заводом и экономией крестьянин-бат­рак не видел для себя никакого просвета, никакого вы­хода. На этой почве зародилось среди херсонского кре­стьянства сектантское движение. Сведения о возникно­вении последнего несколько сбивчивы, и потому в лите­ратуре суждения по этому вопросу разошлись. Офици­альные обличители сектантства полагают, что движение возникло под прямым и сознательным воздействием немецких колонистов, пропагандировавших евангелизм среди своих украинских батраков и среди окрестного украинского сектантства. В качестве аргументов приво­дятся такие факты, как распространение пастором не­мецкой колонии Рорбах евангелий на русском языке, существование в соседних с Рорбахом селах кружков, занимавшихся чтением и толкованием писания под ру­ководством немцев, и, наконец, то обстоятельство, что двое из украинских инициаторов южной штунды, Михаил Ратушный и Иван Рябошапка, были из батраков, работавших у немецких колонистов. Другие склонны думать, что влияние немецких колонистов было только способствующим и что новые секты, образовавшись са­ми собой, лишь черпали из догматики и обрядности не­мецких колонистов.
Тут прежде всего надо заметить, что сами немецкие колонисты не представляли собой чего-то однородного ни с социальной, ни с религиозной стороны. Командова­ла кулацкая верхушка, но существовали и зависевшая от нее немецкая же беднота, и неустойчивая середняц­кая прослойка. В низах колонистов как раз в середине XIX в. возникают секты эсхатологического и мистиче­ского характера - назаряне, ожидавшие близкого кон­ца света, и прыгуны (H?pfer), разновидность хлыстов, искавшие нового откровения посредством экстатических плясок и кружений. Верхушка, напротив, придержива­лась разных евангелическо-рационалистических толков. Если пропаганду вели верхи - а только они были еван­геликами, - то происхождение первой штундистской ор­ганизации не соответствует результатам пропаганды, ибо духовные христиане, как звали себя первые новые сек­танты Херсонщины, строгими евангеликами не были; с другой стороны, их идеология и практика не сходятся с направлением сектантства в немецких низах. Поэтому для возникновения первой секты - духовных христиан, как нам думается, не приходится допускать прямого немецкого воздействия. Немецкий религиозный быт мог иметь значение лишь содействующего фактора. В основ­ном же идеология духовных христиан, как мы сейчас увидим, была прямым производным от условий их со­циального положения.
Духовные христиане появились в селе Основа Одес­ского уезда, где были живы старые духоборческие тра­диции и существовало несколько молоканских общин. Неудивительно, что некоторые основные элементы рели­гиозной идеологии духовных христиан оказались заим­ствованными из этих двух старых доктрин. Но эти эле­менты послужили лишь религиозным обоснованием для новой социальной доктрины, о которой ни духоборцы, ни тем более молокане и не помышляли. Применяя ста­рый метод толкования священного писания, рекомендо­ванный духоборцами, духовные христиане выбрали дру­гой эпизод из ветхозаветной истории в качестве крае­угольного камня своей доктрины. Бог есть любовь; любовь заповедана и людям, и за соблюдение любви лю­дям дана земля и производимые ею плоды; на земле все должны трудиться, ибо бог есть и труд. «Это не я рабо­таю, - говорил один из основателей секты, Онищенко, - это бог работает». Но заповеди эти нарушены, и отсюда все зло в мире. Аллегорически современное состояние мира изображено в истории рабства евреев в Египте. Евреи - это угнетенные и обездоленные, фараоны - это сильные мира сего. Последние сами не работают, но эксплуатируют крестьянский труд, насильничают, за­ставляют других жить так, как тем не хотелось бы; они льют кровь человеческую на войне, и от них идут все грабежи и убийства. Казни египетские - это аллегори­ческое изображение ряда бедствий, которые хронически поражают крестьянина: эпизоотии, эпидемии, саранча, градобития, голод. Люди должны стремиться к тому, что­бы произошло на земле воскресение любви, аллегори­чески изображаемое воскресением Христа. Когда вос­креснет между людьми любовь, тогда осуществится бо­жественная заповедь на земле. Тогда земля и все дру­гие средства и орудия производства, недра, воды, скот и т. д. перестанут быть предметом нечестивого торга, ко­торый теперь царит всюду, ибо теперь торгуют даже совестью и людьми. Как дар божий все эти блага станут общими: право на пользование продуктами земли по­лучит только тот, кто трудился над ней, обрабатывая ее, - «трудивыйся да яст». Люди должны будут разде­литься на коммуны, со специализацией труда и обме­ном натурой; богопротивная торговля прекратится, тор­гаши исчезнут, о деньгах останется лишь одно воспоми­нание. Такая идеология могла возникнуть только в сре­де бедняцкой и батрацкой части херсонского крестьян­ства. И, подобно всякой другой крестьянской доктрине, она, восставая против капитализма как эксплуататор­ской силы, не смогла противопоставить ему ничего ино­го, кроме утопического анархизма. Но характерно, что, в отличие от духоборцев, христиане не помышляли осуще­ствлять свою утопию в рамках современного им общест­ва. Их коммунизм не практический, а чисто теоретиче­ский: осуществление его откладывается до того неиз­вестного срока, когда воскреснет любовь в мире. Как произойдет это, они не интересовались. Вопросы мессиа­низма и эсхатологии не занимали в их идеологии ника­кого места. Трудно сказать, чем это объясняется. Весь­ма возможно, что мы имеем здесь дело с известным не­доразвитием секты, ибо в 70-х годах всем сектантским движением юга России овладевают уже зажиточные эле­менты, перестраивающие его на евангельский лад и пре­вращающие его в орудие своего господства.
Аналогичная южнорусским духовным христианам и практически столь же бесплодная секта образовалась в конце 70-х годов в Новоторжском уезде Тверской гу­бернии. Условия быта тут были до известной степени одинаковы с херсонскими: крестьянское малоземелье и соседство крупной фабрично-заводской промышленно­сти одинаково существовали как на юге, так и здесь. Но были также и некоторые существенные различия. Наде­лы в общем были крупнее, чем на юге, но зато земля была очень плохая - «глина да каменье», в районе не было крупных помещичьих имений, которые вытягивали бы из деревень батраков, но зато близость крупных го­родских центров способствовала развитию отходных промыслов, в особенности на строительные работы, так что летом во многих деревнях пахали, сеяли, косили и жали бабы и старики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146