В качестве подсобного женского промысла было распространено изготовление шапок на предпринимателей-скупщиков. Таковы же были условия и в деревне Шевелино, где зародилась секта «истинных христиан», как они сами себя называли; в народе сек­тантов звали сютаевцами, по имени основателя, кресть­янина Василия Сютаева. Сютаев был «раскаявшимся»; грешником. Уйдя на работу каменщиком в Петербург, он из рабочего скоро превратился в предпринимателя и промышлял изготовлением и продажей надгробных па­мятников, причем, как водится, сплошь и рядом надувал своих заказчиков. Из его рассказов А. С. Пругавину неясно, какие мотивы побудили его бросить это дело как грешное и преступное и переселиться в родную де­ревню. По словам Сютаева, он роздал все свои деньги нищим и в Шевелино вернулся ни с чем. Однако там он занялся не убыточным хлебопашеством, а прибыльным скотоводством: сам пас свое стадо и нанимался пасту­хом к общественному стаду, жил зажиточно. Сютаев рассказывал Пругавину, что пришел к мысли об отде­лении от православия таким же практическим путем, как и другие сектанты этой эпохи: он разошелся с офи­циальной церковью вследствие вымогательств местного священника. Окончательное «просвещение» ему дала Библия, из которой он увидал, что люди живут непра­ведно, не по-божески. Основная сущность божества - это любовь; аллегорически она изображена в образе троицы, ибо отец - любовь, и сын - любовь, и дух - любовь. Любви противоположен мир, который не зна­ет ее, в нем все суетно и греховно, все служит предме­том купли и продажи, все стремится к эксплуатации и наживе. Аллегорическое изображение мира - это число 666 апокалипсического зверя, антихриста. Все внешние предметы и способы выражения религиозного чувства, вроде таинств, икон, постов, мощей, - пустые обряды; ими питается людская греховность, в особенности гре­ховный клир, поощряющий даже самое грубое идолопо­клонство и превративший церкви в разбойничьи верте­пы, где ведется гнусная торговля благодатью. Весь су­ществующий порядок противоречит божественной прав­де любви. Все сотворено богом; значит, все принадле­жит ему. Если бы не было собственности, а все было бы в общем пользовании, не было бы и вражды. Но люди всю землю располосовали межами, одни земли отдали казне, другие - господам, третьи - крестьянам. Послед­ним достались лишь ничтожные наделы, и крестьяне принуждены остаться вечными рабами господ, неся им оброки и аренды исполу. Нет на земле любви, нет и на­стоящего, благословенного труда. Бог в заповеди, данной Адаму, благословил только обрабатывание земли; но люди превратили благословенный и единственно без­грешный труд в тяжелое бремя и завели торговлю, ис­полненную всякого греха, ибо всякий продавец обмери­вает и обвешивает. И весь этот противный божествен­ной правде порядок поддерживается и охраняется влас­тями. Поэтому современные власти - злые власти и не имеют права на почитание. Эти власти требуют оброков, разоряют недоимщиков, сажают в остроги, затевают братоубийственные войны. Сютаев надеялся, что такой порядок долго продолжаться не может, божественная правда должна воцариться на земле усилиями и пропо­ведью его сторонников. Тогда воцарится любовь и ис­чезнет все, что теперь ей препятствует, исчезнут собст­венность, наемный труд, торговля, национальная рознь и война. Все люди будут в поте лица трудиться над об­работкой земли, и все продукты будут общими. Эта про­поведь Сютаева имела успех; в короткое время он со­брал до тысячи последователей в Шевелине и в сосед­них деревнях. Сютаевцы, следуя примеру своего учите­ля, пошли даже в некоторых отношениях дальше его: он только перевесил иконы из красного угла на середину стен «вроде картин или портретов», а те попросту выб­расывали иконы или кололи их на дрова, мотивируя эту расправу точь-в-точь так же, как известный нам новго­родец XVII в.: «Я им молился, молился, они меня не ми­луют, я взял и расколол их, а сын в печку бросил», - рассказывал Пругавину один из сютаевцев.
Успех окрылил Сютаева, и он попробовал от слов перейти к делу: организовал на началах «любви» ком­муну, в которой все было объявлено общим, для приме­ра коммунарам перестал запирать сундуки и амбары, отказывался платить подати, снабжал неимущих лесом на ремонт, а у коммунаров брал себе приглянувшихся ему телок и за свои услуги заказывал шапочницам себе шапки. Однако эта затея очень быстро кончилась кра­хом. В коммуну кроме Сютаева проникли и другие бога­теи, которые повели себя слишком прямолинейно: один кулак, вошедший в коммуну, стал попросту и без затей брать у коммунаров все лучшее, что попадалось под руку. Двое из пострадавших разочаровались в коммуне и подали на кулака в суд. В то же время и сам Сютаев вынужден был отказаться от принципа «все общее», так как его амбары и сундуки стали опустошаться всеми, кому не лень, и опять повесил везде замки. После этого коммуна скоро распалась. Она стоила Сютаеву недеше­во, так как кроме покраж он пострадал еще дважды от продажи скота за неплатеж податей, после чего превратился в самого аккуратного плательщика. Дело свелось к чисто демонстративному разрыву с православием; но так как никакой новой веры и обрядности Сютаев соз­дать не мог, то и эта основа оказалась слабой, секта еле-еле дотянула до смерти Сютаева, а потом бесслед­но исчезла.
Мы видим, что сютаевщина и южнорусская штун­да - совершенно аналогичные явления. По существу, обе эти доктрины сходятся почти буквально: их основ­ные положения, отрицающие всякий торговый обмен и возводящие только земледельческий труд в степень богоустановленного труда, и упрощенное решение проб­лем распределения совершенно одинаковы. Эти две од­нородные доктрины имели и одинаковую судьбу: их наивный утопический коммунизм потерпел быстрое и ка­тастрофическое крушение в рамках быстро развивавше­гося капитализма. Духоборчество дважды могло пробо­вать свои опыты в коммунистическом направлении, так как оно имело возможность строить свои общины на девственной почве, на колонизационной основе, на про­сторах днепровских степей и закавказских горных до­лин; поэтому оно на первых порах было счастливее основских и шевелинских утопистов. Попытки последних оказались карточными домиками, воздушными замками, исчезавшими при первом соприкосновении с капитали­стической действительностью и ее правом частной соб­ственности.
Жизнеспособными и получившими широкое разви­тие оказались именно те секты, которые были связаны с процессами накопления, твердо держались принципа частной собственности и ставили своей задачей содей­ствие обогащению своих сочленов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146