Кроме того, Голубинский находит «несобственный» вид ереси, заключавшийся в христианском вольномыс­лии, о котором, однако, он ничего определенного сказать не может. Между этими двумя крайностями стоит сред­нее мнение Панова, который считает ересь жидовству­ющих непосредственным продолжением стригольничест­ва, случайно испытавшим на себе незначительное влияние иудейства. Бессилие церковных историков объясняется тем, что каждый из них оказался в плену у какого-либо одного источника, который казался пред­почтительнее других. Не владея подлинно научным ме­тодом, но применяя обычные приемы богословских логическо-прагматических построений, церковные историки не могли разобраться и в источниках, отражавших точки зрения различных социальных групп той эпохи. Недале­ко оказался от них и П. Н. Милюков, не идущий дальше самого элементарного прагматизма.
Для правильного суждения о ереси приходится прежде всего оценить те источники, которые сообщают нам о ереси жидовствующих. У нас имеются, во-первых, по­слания новгородского архиепископа Геннадия об ерети­ках, содержащие отрывочные данные о них, которые те­ряются среди жалоб на бездействие московских властей; во-вторых, «Известие» митрополита Зосимы о соборе 1490 г. с обличением ереси и приговор этого собора по делу о еретиках; в-третьих, сочинение Иосифа Волоцкого «Просветитель», целиком посвященное изобличению ереси. Это последнее заключает в себе 16 слов, изобли­чающих различные заблуждения еретиков, и в качестве предисловия дает «Сказание о новоявившейся ереси», представляющее из себя небольшой исторический очерк ереси, в котором рассказывается, как ересь возникла в Новгороде, как из Новгорода проникла в Москву, и ука­зываются поименно московские еретики. «Сказание» кончается рассказом о соборе 1490 г.; а в 15 слове сооб­щаются сведения о втором соборе на еретиков, 1504 г., вставленные в книгу уже после ее выхода в свет.
Ценность первых двух источников не подлежит ни­какому сомнению: они документально удостоверяют существование ереси в Новгороде и дают возможность судить о характере этой ереси. Но зато к сообщениям «Просветителя» приходится относиться с большой осторожностью. В противоположность Геннадию, кото­рый имел лично дело с еретиками в Новгороде, Иосиф, сидя до 1503 г. безвыездно в своем монастыре, не видал и не слыхал лично ни одного еретика и писал о новгород­ских еретиках отчасти на основании сообщений Генна­дия, отчасти на основании других слухов, которые до него доходили, и притом передавал добытые им сведения не только без всякой критической проверки, но еще сдоб­рив их своим объяснением ереси. Именно в то время, как Геннадий, допуская некоторое иудейское влияние, счи­тает, что ересь в Новгороде возникла главным образом под влиянием маркеллианской и массилианской ереси, Иосиф нашел ключ к ереси в слове «жид», и с его легкой руки и пошел совершенно неправильный термин «жидовствующие». В изложении идеологии еретиков Иосиф значительно расходится с приговором 1490 г., в кото­ром нет и половины тех «ересей», о которых говорит Иосиф. Далее, московские еретики были политическими противниками Иосифа, так как стояли за секуляризацию церковных имуществ; поэтому при характеристике их Иосиф стремится прежде всего очернить их с моральной стороны, пишет, что глава московских еретиков, митро­полит Зосима, был человеком «объядаяйся и упиваяйся и свинским житием живый» - обычный тип русского крупного иерарха этой эпохи - и что Зосима, «обретая простейших, напоял их ядом жидовским»; но про идео­логию московских еретиков он может только сказать, что они «баснословия некая и звездозаконию учаху и по звездам смотрети и строити рождение и житие человече­ское, а писание божественное презирати, яко ничтоже суще и непотребно человеком». Поэтому сообщения «Просветителя» никоим образом нельзя класть в осно­ву нашего суждения об ереси, как это сделал Голубинский. Они могут иметь значение только после поверки их остальными нашими источниками. Но зато для ха­рактеристики воззрений и методов осифлянскои партии, принимавшей самое деятельное участие в жестокой церковно-политической борьбе конца XV и первой половины XVI в. «Просветитель» имеет, конечно, первостепенную ценность.
Первое, что мы должны отметить, заключается в пестроте социальной базы ереси. В Новгороде это сто­ронники московской партии, из мелких людей и клиро­шан; в Москве это, с одной стороны, приближенные князя, с другой стороны, гонимое им боярство. Другими словами, к ереси примыкали и тогдашние «левые», по­скольку московский князь проводил политику борьбы с удельным феодализмом и северным городским партику­ляризмом, а с другой стороны, и тогдашние «правые», поскольку боярство боролось за сохранение своих зе­мель и привилегий. Противоречивость обычная, сплошь и рядом возникающая в моменты переходных эпох. По­этому мы поймем сущность ереси и ее причудливые из­вивы только в том случае, если постоянно будем огля­дываться на социально-политическую борьбу эпохи и на ее острые моменты.
Появление ереси в Новгороде совпало с ожесточен­ной борьбою новгородских партий перед вторым похо­дом Ивана III на Новгород. Эта борьба с самого начала была не чужда некоторых религиозных мотивов. Сокру­шившая Псков и готовая сокрушить Новгород Москва казалась боярству и его религиозным идеологам анти­христовым царством; когда падет Новгород, восторже­ствует антихрист, и вскоре настанет кончина мира. Это ожидание находило себе поддержку в церковном доку­менте: пасхалия была рассчитана только до 1492 г., который должен был соответствовать 7000 г. от сотворе­ния мира, а 7000 лет - это срок существования мира. В одном сборнике XV в. в конце пасхалии была сделана особая приписка, в которой говорилось, между прочим: «Сие лето на конце явися, в оньже чаем всемирное тор­жество пришествие твое». Такая же приписка повторя­ется в летописях XV в., и ею оперируют в поучениях тог­дашние иерархи.
Новгородская ересь появляется одновременно с оживлением эсхатологических чаяний. Иосиф приводит со слов Геннадия имена первых новгородских еретиков с обозначением их профессии: из 23 лиц 15 человек - священники, или крылошане, или сыновья священников, а остальные, судя по прозвищам (Гридя Клоч, Мишук Собака, Васюк Сухой и др.), принадлежали к московской партии, состоявшей главным образом из черных людей, которые ожидали от соединения с Москвой дешевого хлеба. Если мы вспомним, что новгородское белое духо­венство так же, как черные люди, было в полном подчи­нении у боярства и архиепископа, то для нас ясны будут причины московских симпатий церковной части новго­родских еретиков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146