— Проходите, проходите, — подбодрил их полковник. — Или вы боитесь, что вас увидят сидящими рядом с нами? Познакомьтесь с моей супругой и дочерью.
Они заняли места бок о бок с высокопоставленными персонами.
— Вы уезжаете домой на уик-энд? — спросила дочь полковника.
— Нет. Видите ли, мой дом в Италии, — ответил Гай.
— В самом деле?! Вы артист или кто-нибудь в этом роде? Как интересно!
— А мой дом был в Бечуаналенде, — сказал Эпторп.
— О, вам, наверное, есть что рассказать, — оживился полковник. — Ну что ж, пожалуй, пора начинать.
Он дал знак кивком головы; загорелись огни рампы; полковник поднялся по ступенькам на сцену.
— Мы все с нетерпением ждем этого концерта, — сказал он. — Эти очаровательные леди и совершеннейшие джентльмены проделали большой путь в такой холодный вечер, чтобы занять наш досуг. Давайте окажем им самый радушный прием, на который только способны алебардисты.
Полковник под громкие аплодисменты возвратился на свое место.
— По-настоящему артистов должен был бы представлять капеллан, — сказал он Гаю. — Но иногда я даю этому человеку возможность отдохнуть от его обязанностей.
Из глубины сцены донеслись звуки рояля, и занавес медленно пополз вверх. Еще до того, как он полностью поднялся, капитан-комендант впал в глубокий, но не совсем беззвучный сон. На авансцене под эмблемой корпуса алебардистов расположилась небольшая концертная труппа в составе трех престарелых, сильно подкрашенных дам, бледного как мертвец и совершенно не подкрашенного пожилого мужчины и животного среднего рода и неопределенного возраста за роялем. Все они были одеты в костюмы пьеро и пьеретт. Раздался гром одобрительных аплодисментов. Представление началось бойкой песенкой. Головы в первом ряду одна за другой осели на стоячие воротники. Гай тоже не выдержал и задремал.
Он проснулся примерно через час, разбуженный мощным голосом, ударившим в уши с расстояния всего нескольких футов. Это был голос бледного мужчины. Казалось, в его хилое нордическое тело на какое-то время вселился дух необыкновенно сильного тенора с юга. Этот же голос разбудил и капитан-коменданта.
— О господи, не может быть, неужели уже «Боже, храни короля!»?
— Нет, сэр, только еще «Да будет вечно Англия!».
Капитан-комендант сосредоточился и прислушался.
— Совершенно верно, — согласился он. — Никогда не могу определить вещь по мелодии, пока не услышу слова. У этого старика, кажется, есть голос, правда?
Это был последний номер программы. Когда он закончился, все встали по стойке «смирно» и артисты вместе с присоединившейся к ним аудиторией исполнили государственный гимн.
— В таких случаях мы всегда приглашаем артистов выпить бокал вина, — сказал полковник. — Вы можете собрать несколько молодых офицеров и оказать артистам эту честь. Я надеюсь, у вас больше опыта в обращении с артистическим миром, чем у нас. И еще, если в воскресенье вы никуда не уезжаете и ничем не заняты, милости просим к нам на завтрак.
— С большим удовольствием, сэр, — сказал Эпторп, хотя не было никакой уверенности в том, что приглашение полковника относится не только к Гаю, но и к нему.
— Вы тоже останетесь здесь? Да, да, конечно, приходите и вы. Мы будем очень рады.
Капитан-комендант не пошел с ними в офицерское собрание. Два кадровых офицера и три или четыре офицера из группы Гая выступали в роли хозяев, принимавших гостей. Пожилые леди, снявшие с себя всякий грим и причудливые костюмы, потеряли все свое театральное обаяние и теперь очень напоминали своим видом домашних хозяек, только что совершивших ежедневные покупки.
Гай оказался рядом с тенором, который был теперь без парика и на лысой голове которого торчало несколько клочков седых волос, что немного молодило его, но тем не менее оставляло очень пожилым. Его щеки и нос были усеяны прыщами, угрями и фиолетовыми прожилками, а глаза, окруженные множеством морщинок, слезились. Уже много недель Гай не видел лица больного человека.
— Вы все очень гостеприимны. Особенно вы, алебардисты. «Медные головы» всегда занимали в моем сердце особое место.
— «Медные каблуки», — поправил его Гай.
— Да, да, конечно, я хотел сказать «медные каблуки». Однажды, в прошлую войну, мы были на фронте рядом с алебардистами. Мы тогда быстро нашли общий язык с вашими ребятами. Я служил в группе артистов, но не офицером. Пошел в армию рядовым и прослужил так всю войну.
— А я пробрался в алебардисты совсем недавно.
— О, вы так молоды!.. Нельзя ли еще чашечку этого замечательного кофе? Когда поешь, теряется так много энергии.
— У вас хороший голос.
— По-вашему, я пел хорошо? Никогда нет полной уверенности.
— О, сегодня вы пели замечательно.
— Конечно, мы далеко не первоклассная труппа.
— Нет, нет, успех был полнейший.
Они постояли молча. В группе офицеров, окруживших дам, раздался взрыв смеха. Там, по-видимому, все чувствовали себя свободно.
— Еще кофе?
— Нет, спасибо.
Молчание.
— Новости за последнее время, кажется, стали лучше, — сказал наконец тенор.
— Да?
— О, намного лучше.
— У нас времени на чтение газет почти не остается.
— Да, представляю себе. Я завидую вам. В газетах сплошная ложь, — уныло проговорил тенор. — Нельзя верить ни одному слову. Но новости хорошие. В самом деле — отличные новости. Они поднимают настроение, — продолжал он, всплывая на поверхность из глубин уныния. — Каждое утро сообщают что-нибудь ободряющее. Как раз то, в чем мы нуждаемся в такое время.
Вскоре прием закончился, и гости укатили в ночную тьму.
— Довольно интересная личность этот дядечка, с которым ты разговаривал, — сказал Эпторп.
— Да.
— Настоящий артист. По-моему, он пел когда-то в опере.
— Возможно.
— В «Гранд-опера».
Через десять минут Гай был в постели. Еще в детстве его приучили к ежевечернему самоанализу своей совести и искренним раскаяниям. С тех пор, как он поступил на военную службу, эта религиозная процедура переплеталась с преподанными в течение дня уроками. Он печально провалился в изложении приема составления винтовок в козлы: «…четные номера средней шеренги наклоняют ствол своей винтовки вперед и берут ее под правую руку магазинной коробкой вверх, ухватываясь одновременно за верхнюю антабку…» Он не совсем был уверен сейчас, что знает, у кого больше ребер — у кошки или у кролика. Ему хотелось бы, чтобы это он, а не Эпторп призвал к порядку дерзких капралов в зале для физических занятий. Он грубо поправил этого благопристойного меланхоличного старика, когда тот сказал «медные головы» вместо «медные каблуки». Соответствовало ли это тому истинно «алебардийскому радушию», которого от него ожидали? Много было оснований и для раскаяния, и для исправления.
2
К двенадцати часам в субботу казарменный городок буквально опустел, все уехали или ушли куда-нибудь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216