— Баллиол, двадцать первый — двадцать четвертый год, — сказал он.
— Да. Вы там тоже были?
— Вы меня не помните, конечно. Я вел там очень тихую жизнь. А я вспоминаю, что видел вас с другими пижонами.
— Я пижоном никогда не был.
— Но вы казались мне таким. Вы дружили со Слиттером. Он всегда относился ко мне очень хорошо, но я в его компании не бывал. Я вообще не бывал ни в какой компании. Мое свободное время уходило на работу. Я был вынужден работать.
— Кажется, вы выступали в студенческом клубе, правда?
— Пытался. Но хорошего из этого ничего не выходило. Так вы, значит, в Югославию?
— Я? В Югославию?
— По-моему, вас прислали именно для этого. Завидую вам. Я выбрался оттуда под Новый год, и доктора больше не разрешают мне ехать туда. Меня посылали туда в связи с шестым наступлением, но я совсем сдал там. Последние две недели меня носили на носилках. Я был для них только обузой. Партизаны никогда не оставляют своих раненых. Они знают, как поступит с ними противник. В нашей колонне было семьдесят мужчин и пятнадцать женщин. Привалы делали только на несколько часов, а потом — все вперед и вперед. Я не знаю, как бы отнеслись к этому переходу мои коллеги-ученые. Мы сожрали всех своих ослов в первую же неделю, а к концу перехода питались корнями и корой. Тем не менее мы благополучно дошли, и меня вместе с другими ранеными отправили на самолете. А вы участвовали в этом довольно трудном отступлении с Крита?
— Да. Откуда вы узнали?
— Это все есть в присланном нам досье. Ну что ж, вам, наверное, не надо рассказывать, что значит настоящее изнурение. У вас галлюцинации были?
— Да, были.
— У меня тоже. Но вы поправились лучше, чем я. Доктора говорят, что я к боевым действиям теперь уж совсем не пригоден. Приходится вот сидеть здесь и инструктировать других. Давайте приступим к работе. — Он развернул большую карту. — Положение весьма неустойчивое, — продолжал он. — Но мы постарались нанести на карту самые последние данные.
В течение двадцати минут он знакомил Гая с обстановкой. Здесь — освобожденные районы; по этой дороге движется одна бригада, а по этой — другая; здесь был штаб дивизии, а здесь — штаб корпуса. Четкими академическими формулировками Каттермоул изложил весь план крупной и очень сложной операции по окружению и контратакам сил противника.
— Я не представлял, что все это происходит в таких крупных масштабах, — признался Гай.
— И никто не представляет. Никто и не представит, и так будет до тех пор, пока роялистское правительство будет сидеть в изгнании в Лондоне. Партизаны припирают к стенке в три раза больше войск, чем мы во всей Италии. Помимо группы армий фон Вейхса там пять или шесть дивизий четников и усташей. Вам эти названия, вероятно, незнакомы. Это сербские и хорватские квислинговцы. У противника там, должно быть, не менее полумиллиона человек.
— Но и партизан там, кажется, много, — заметил Гай показав на карту, где было нанесено множество соединений.
— Да, да, — согласился майор Каттермоул. — Разумеется, не все части полностью укомплектованы. Ничего хорошего из того, что мы отправим на поле боя людей больше, чем в состоянии материально обеспечить, не получится. А нехватку мы ощущаем почти во всем — и в артиллерии, и в транспортных средствах, и в самолетах, и в танках. Мы вынуждены вооружать себя тем, что удается захватить у противника. До недавнего прошлого те, кто сидит в Каире, посылали оружие Михайловичу, которое он использовал против наших людей. Сейчас дело обстоит лишь немногим лучше. Вооружение и другие запасы понемногу поступают, но организовать снабжение ими движущихся сил с воздуха не так-то легко. Прислали свою миссию и русские, ее возглавляет генерал. Вы не можете себе представить, пока не увидите сами, какое влияние это оказывает на партизан. Это нечто такое, что я считаю своим долгом объяснить всем нашим офицерам связи. Югославы считают нас союзниками, но русские для них нечто большее. Однажды во время шестого наступления, когда мы переправлялись через реку, нас атаковали пикирующие бомбардировщики. Так вот парнишка из загребского университета — один из тех, кто нес меня на носилках, — сказал совершенно искренне: «Каждая бомба, сброшенная здесь, значит: долой еще одну из тех, которые предназначаются для бомбардировки русских». Мы для них — иностранцы. Они принимают, конечно, то, что мы посылаем, но особой благодарности нам не высказывают. Сражаться и умирать приходится им, а не кому-нибудь еще. Некоторые наши малоумудренные опытом люди приходят в замешательство и думают, что здесь играет роль какая-то политика. Уверен, что вы не совершите этой ошибки, но на всякий случай я говорю об этом каждому, кого мне приходится инструктировать.
В этот момент дверь приоткрылась и в ней появилась голова бригадира Кэйпа.
— Джо, зайдите ко мне на минутку.
— Изучайте пока карту, — сказал майор Каттермоул. — Я скоро вернусь.
Читать карту военной обстановки Гая научили неплохо. Старательно просматривая ее, он задался вопросом: где конкретно на этой сложной, пересеченной местности он окажется в ближайшем будущем?
Майор Каттермоул возвратился к Гаю.
— Извините, что оставил вас. Текущие дела. Мой инструктаж, собственно, можно считать законченным, да и бригадир освободился, чтобы побеседовать с вами. Он скажет вам, куда и когда вас направят. Вам предстоит весьма интересная работа, куда бы вы ни попали. Партизаны — это поистине откровение в буквальном смысле слова.
О противнике майор Каттермоул говорил с безличной профессиональной враждебностью, с такой же, с какой хирург смотрит на злокачественную операбельную опухоль; о товарищах по оружию он говорил с чувством преданности, хотя также безличной, почти с мистической любовью, которую можно заметить на картинах чувствительных художников, писавших в стиле барокко.
— Офицеры и солдаты, — продолжал он возбужденно, — едят одно и то же и живут в одних и тех же помещениях. И женщины тоже. Вы видите, что девушки служат в тех же рядах, что и парни. Некоторые из них убежали к партизанам, едва успев окончить школу и оставив свои буржуазные семьи сотрудничать с врагом. Я был свидетелем таких смелых и отважных действий, в подлинность которых не поверил бы, несмотря на самые достоверные описания. Даже когда мы располагали анестезирующими средствами, девушки часто отказывались пользоваться ими. Я видел, как они, дабы доказать свое мужество, переносили мучительнейшие операции, не вздрогнув ни единым мускулом, а иногда даже напевая песни в то время, когда хирург делал свое дело. Впрочем, все это вы увидите сами. Вы будете свидетелем удивительных превращений.
Дверь открылась, и в ней снова показалась голова бригадира Кэйпа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216