Кэйт оглядела комнату, и ее глаза наткнулись на лежавшую, на столе фигуру мужа, который, судя по звукам, спал в кресле сидя за столом.
Она прошла через комнату к окну, и ненамного приоткрыла шторы. Она не хотела ослепить Энтони, когда он проснется, и в то же время, не хотела вести такую важную беседу в темноте. Затем она подошла к столу, и мягко потрясла его за плечо.
— Энтони? — прошептала она, — Энтони?
Его ответом был тихий храп.
Нахмурившись, она потрясла его посильнее.
— Энтони? — позвала она его громче, — Энтони —
— Яя-я-ух! — он вскочил на ноги с каким-то нечленораздельным криком.
Кэйт наблюдала, как он несколько раз моргнул, затем сосредоточил свой взгляд на ней.
— Кэйт, — произнес он, голос его был хриплый и сонный, и возможно, подумала она, его язык заплетался из-за алкоголя.
— Что ты здесь делаешь?
— А что ты здесь делаешь? — спросила она его в ответ, — Последний раз, когда я проверяла, мы жили на расстоянии не меньше мили отсюда.
— Я не хотел тревожить тебя, — пробормотал он.
Кэйт не могла поверить в то, что он говорит, но решила пока не спорить с ним. Вместо этого она прямо его спросила:
— Почему ты ушел вчера ночью?
После длительной паузы, у Энтони вырвался утомленный вздох, и затем он сказал:
— Это так сложно объяснить.
Кэйт боролась с желание скрестить руки.
— Я умная женщина, — сказала она чересчур уверено, даже для себя, — Я способна схватывать сложные понятия.
Энтони не выглядел довольный ее сарказмом.
— Я не хочу сейчас ничего объяснять.
— Когда ты захочешь мне объяснить это?
— Иди домой, Кэйт, — мягко сказал Энтони.
— Ты собираешься пойти со мной?
Энтони издал небольшой стон, и взъерошил волосы рукой.
О, Господи, она как собака, вцепившаяся в кость. Его голова болела, во рту было гадко, всё, что он хотел сейчас сделать, это почистить зубы и умыться, а его жена, по-видимому, не собирается прекращать его допрашивать…
— Энтони? — упорствовала она.
Хватит! Он вскочил из-за стола так внезапно, что кресло упало на пол с громким стуком.
— Ты сейчас же прекратишь свой допрос! — прорычал он.
Ее губы выпрямились в сердитую линию. Но ее глаза…
Энтони почувствовал, как его заполняет чувство вины. В ее глазах стояла огромная боль. И мука в его сердце усилилась десятикратно.
Он не был готов. Еще нет. Он не знал, что ему делать с ней. Он не знал, что ему делать с собой. Всю свою жизнь — или точнее со дня смерти отца — он знал, что определенные вещи были правдой, они должны были быть правдой. Но сейчас появилась Кэйт, и перевернула все его мировоззрение вверх тормашками.
Он не хотел любить ее. Проклятье, он вообще не собирался любить, кого бы то ни было. Эта была та вещь — единственная вещь — которая могла заставить его бояться своей смерти. Но что же делать с самой Кэйт? Он обещал любить и защищать ее. Как он сможет делать это, если все время будет убегать от нее? Он, конечно, не мог рассказать ей о своих странных убеждениях. Кроме того факта, что она, наверное, думала, что он сумасшедший; все, что он сможет сделать это обрушить на нее всю боль и страхи, которые одолевают его. Лучше позволить ей наслаждаться жизнью в блаженном неведение.
Или даже будет лучше, если она рассердиться на него, и разлюбит его?
Энтони не знал ответа на этот вопрос. И нуждался в большем количестве времени, чтобы разобраться в этом. Он не мог думать, когда она стоит перед ним, и ее, заполненные болью глаза, смотрят на него. И —
— Уходи, — задыхаясь, сказал он, — Только уйди.
— Нет, — сказала она тихо, но с твердостью, что заставило его любить ее еще сильнее. — Только тогда, когда ты скажешь мне, что тебя беспокоит.
Он вышел из-за стола, и взял ее за руку.
— Я не могу рассказать тебе прямо сейчас, — сказал он хрипло, избегая смотреть ей в глаза. — Завтра. Я увижусь с тобой завтра. Или послезавтра.
— Энтони —
— Мне надо время подумать.
— Над чем? — почти закричала она.
— Не делай это сложнее, чем оно уже есть —
— Как это может стать еще сложнее? — потребовала она разъяснений, — Я даже не знаю, о чем ты говоришь.
— Мне всего лишь нужно несколько дней, — сказал он.
Несколько дней, чтобы подумать. Разобраться в том, что же он собирается делать дальше, и как он собирается жить.
Но она повернулась так, чтобы видеть его лицо, протянула руку, и провела по его щеке пальцами с такой нежностью, что у него защемило сердце.
— Энтони, — прошептала она, — Пожалуйста…
Он не мог ничего сказать, мысли путались и разбегались.
Она обняла его за шею, потянула к себе ближе…ближе…, и он не мог себе ничем помочь. Проклятье, он настолько ужасно хотел ее, хотел почувствовать ее губы, ее тело, ее слегка солоноватую
кожу от страсти. Он хотел обнять ее, хотел наслаждаться ее дыханием и жалобными стонами.
Ее губы коснулись его, мягко и настойчиво, и ее язык пощекотал уголок его рта. Было так легко потерять себя в этом, опуститься на ковер, и…
— Нет! — слово, буквально вырвалось у него изо рта, и он понятия не имел, как же сумел все-таки заговорить.
— Нет, — сказал он, отодвигая ее, — Не сейчас.
— Но —
Он не заслуживал ее. Сейчас он не заслуживал ее. Еще нет. До тех пор, пока он не поймет, как же ему жить оставшуюся часть своей жизни. И если это будет означать отрицать единственную вещь, которая могла бы принести ему спасение, что ж пусть будет так.
— Уходи, — приказал он, его голос был немного резче, чем он хотел. — Уходи сейчас же. Я увижусь с тобой позже.
Поникшая и молчаливая на этот раз, она ушла. Ушла, не оглядываясь назад.
И Энтони, который недавно почувствовал, что значит, любить, понял, что значить выражение: взорваться изнутри.
* * *
На следующее утро Энтони был пьян. После полудня, он опохмелялся. В его голове стучало, в его ушах звенело, и его братья, с удивлением обнаружившие его в таком состоянии в клубе, говорили чересчур громко.
Энтони прижал руки к голове, и застонал. Все вокруг говорили чересчур громко.
— Кэйт, знает, что ты здесь делаешь? — спросил Колин, беря грецкий орех с большой оловянной тарелки, стоящей посередине стола, и раскалывая его с громким треском.
Энтони с трудом поднял голову и впился в него взглядом.
Бенедикт наблюдал за братом с приподнятыми бровями, и определенного рода ухмылкой.
— Она точно выгнала его вон, — сказал он Колину. — Надеюсь, ты дашь мне один из твоих грецких орехов?
Колин бросил один орех ему через стол.
— Ты хочешь крекеры?
Бенедикт отрицательно покачал головой, и усмехнулся, подняв над столом толстую книгу в кожаном переплете.
— Больше всего удовольствия получаешь, когда разбиваешь орехи.
— Нет! — отрезал Энтони, протянув руку, чтобы отобрать книгу, — Даже не думай об этом.
— Твои уши очень чувствительные сегодня, не так ли?
Если бы у Энтони был в руках пистолет, он бы точно пристрелил, не раздумывая, обоих, лишь бы прекратить весь этот шум.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
Она прошла через комнату к окну, и ненамного приоткрыла шторы. Она не хотела ослепить Энтони, когда он проснется, и в то же время, не хотела вести такую важную беседу в темноте. Затем она подошла к столу, и мягко потрясла его за плечо.
— Энтони? — прошептала она, — Энтони?
Его ответом был тихий храп.
Нахмурившись, она потрясла его посильнее.
— Энтони? — позвала она его громче, — Энтони —
— Яя-я-ух! — он вскочил на ноги с каким-то нечленораздельным криком.
Кэйт наблюдала, как он несколько раз моргнул, затем сосредоточил свой взгляд на ней.
— Кэйт, — произнес он, голос его был хриплый и сонный, и возможно, подумала она, его язык заплетался из-за алкоголя.
— Что ты здесь делаешь?
— А что ты здесь делаешь? — спросила она его в ответ, — Последний раз, когда я проверяла, мы жили на расстоянии не меньше мили отсюда.
— Я не хотел тревожить тебя, — пробормотал он.
Кэйт не могла поверить в то, что он говорит, но решила пока не спорить с ним. Вместо этого она прямо его спросила:
— Почему ты ушел вчера ночью?
После длительной паузы, у Энтони вырвался утомленный вздох, и затем он сказал:
— Это так сложно объяснить.
Кэйт боролась с желание скрестить руки.
— Я умная женщина, — сказала она чересчур уверено, даже для себя, — Я способна схватывать сложные понятия.
Энтони не выглядел довольный ее сарказмом.
— Я не хочу сейчас ничего объяснять.
— Когда ты захочешь мне объяснить это?
— Иди домой, Кэйт, — мягко сказал Энтони.
— Ты собираешься пойти со мной?
Энтони издал небольшой стон, и взъерошил волосы рукой.
О, Господи, она как собака, вцепившаяся в кость. Его голова болела, во рту было гадко, всё, что он хотел сейчас сделать, это почистить зубы и умыться, а его жена, по-видимому, не собирается прекращать его допрашивать…
— Энтони? — упорствовала она.
Хватит! Он вскочил из-за стола так внезапно, что кресло упало на пол с громким стуком.
— Ты сейчас же прекратишь свой допрос! — прорычал он.
Ее губы выпрямились в сердитую линию. Но ее глаза…
Энтони почувствовал, как его заполняет чувство вины. В ее глазах стояла огромная боль. И мука в его сердце усилилась десятикратно.
Он не был готов. Еще нет. Он не знал, что ему делать с ней. Он не знал, что ему делать с собой. Всю свою жизнь — или точнее со дня смерти отца — он знал, что определенные вещи были правдой, они должны были быть правдой. Но сейчас появилась Кэйт, и перевернула все его мировоззрение вверх тормашками.
Он не хотел любить ее. Проклятье, он вообще не собирался любить, кого бы то ни было. Эта была та вещь — единственная вещь — которая могла заставить его бояться своей смерти. Но что же делать с самой Кэйт? Он обещал любить и защищать ее. Как он сможет делать это, если все время будет убегать от нее? Он, конечно, не мог рассказать ей о своих странных убеждениях. Кроме того факта, что она, наверное, думала, что он сумасшедший; все, что он сможет сделать это обрушить на нее всю боль и страхи, которые одолевают его. Лучше позволить ей наслаждаться жизнью в блаженном неведение.
Или даже будет лучше, если она рассердиться на него, и разлюбит его?
Энтони не знал ответа на этот вопрос. И нуждался в большем количестве времени, чтобы разобраться в этом. Он не мог думать, когда она стоит перед ним, и ее, заполненные болью глаза, смотрят на него. И —
— Уходи, — задыхаясь, сказал он, — Только уйди.
— Нет, — сказала она тихо, но с твердостью, что заставило его любить ее еще сильнее. — Только тогда, когда ты скажешь мне, что тебя беспокоит.
Он вышел из-за стола, и взял ее за руку.
— Я не могу рассказать тебе прямо сейчас, — сказал он хрипло, избегая смотреть ей в глаза. — Завтра. Я увижусь с тобой завтра. Или послезавтра.
— Энтони —
— Мне надо время подумать.
— Над чем? — почти закричала она.
— Не делай это сложнее, чем оно уже есть —
— Как это может стать еще сложнее? — потребовала она разъяснений, — Я даже не знаю, о чем ты говоришь.
— Мне всего лишь нужно несколько дней, — сказал он.
Несколько дней, чтобы подумать. Разобраться в том, что же он собирается делать дальше, и как он собирается жить.
Но она повернулась так, чтобы видеть его лицо, протянула руку, и провела по его щеке пальцами с такой нежностью, что у него защемило сердце.
— Энтони, — прошептала она, — Пожалуйста…
Он не мог ничего сказать, мысли путались и разбегались.
Она обняла его за шею, потянула к себе ближе…ближе…, и он не мог себе ничем помочь. Проклятье, он настолько ужасно хотел ее, хотел почувствовать ее губы, ее тело, ее слегка солоноватую
кожу от страсти. Он хотел обнять ее, хотел наслаждаться ее дыханием и жалобными стонами.
Ее губы коснулись его, мягко и настойчиво, и ее язык пощекотал уголок его рта. Было так легко потерять себя в этом, опуститься на ковер, и…
— Нет! — слово, буквально вырвалось у него изо рта, и он понятия не имел, как же сумел все-таки заговорить.
— Нет, — сказал он, отодвигая ее, — Не сейчас.
— Но —
Он не заслуживал ее. Сейчас он не заслуживал ее. Еще нет. До тех пор, пока он не поймет, как же ему жить оставшуюся часть своей жизни. И если это будет означать отрицать единственную вещь, которая могла бы принести ему спасение, что ж пусть будет так.
— Уходи, — приказал он, его голос был немного резче, чем он хотел. — Уходи сейчас же. Я увижусь с тобой позже.
Поникшая и молчаливая на этот раз, она ушла. Ушла, не оглядываясь назад.
И Энтони, который недавно почувствовал, что значит, любить, понял, что значить выражение: взорваться изнутри.
* * *
На следующее утро Энтони был пьян. После полудня, он опохмелялся. В его голове стучало, в его ушах звенело, и его братья, с удивлением обнаружившие его в таком состоянии в клубе, говорили чересчур громко.
Энтони прижал руки к голове, и застонал. Все вокруг говорили чересчур громко.
— Кэйт, знает, что ты здесь делаешь? — спросил Колин, беря грецкий орех с большой оловянной тарелки, стоящей посередине стола, и раскалывая его с громким треском.
Энтони с трудом поднял голову и впился в него взглядом.
Бенедикт наблюдал за братом с приподнятыми бровями, и определенного рода ухмылкой.
— Она точно выгнала его вон, — сказал он Колину. — Надеюсь, ты дашь мне один из твоих грецких орехов?
Колин бросил один орех ему через стол.
— Ты хочешь крекеры?
Бенедикт отрицательно покачал головой, и усмехнулся, подняв над столом толстую книгу в кожаном переплете.
— Больше всего удовольствия получаешь, когда разбиваешь орехи.
— Нет! — отрезал Энтони, протянув руку, чтобы отобрать книгу, — Даже не думай об этом.
— Твои уши очень чувствительные сегодня, не так ли?
Если бы у Энтони был в руках пистолет, он бы точно пристрелил, не раздумывая, обоих, лишь бы прекратить весь этот шум.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88