.. Они хорошие люди. Я был... я горжусь... что работал с ними.
— Нам еще придется это постичь.
— Конечно. — Фитц взглянул на него и печально улыбнулся. — Теперь в дело вступила полиция штата. А парни из полиции штата всегда умеют добыть своего преступника, верно, Гриффин? Не то что мы, корпящие в поте лица городские копы. Мы способны разбираться только с гангстерами, палящими из автомобилей, да с прочей тупоумной шпаной — там, где не нужно большого ума. Нет, детективы из полиции штата никогда не делают ошибок в расследовании. Детективы штата никогда не поддаются давлению.
Рука Гриффина судорожно вцепилась в дверную ручку. На щеках заходили желваки. В ушах почти тотчас возникло знакомое гудение. Очень медленно и осторожно он разжал пальцы, заставляя себя выпустить ручку двери. Очень медленно сделал глубокий вдох и сосчитал до десяти.
— У вас была тяжелая ночь, — сказал Гриффин, наконец почувствовав, что может заговорить. — Так что я окажу нам обоим услугу и сделаю вид, что вы ничего не говорили, а я ничего не слышал.
Фитц неотрывно, в упор смотрел на него. Зрачки его казались маленькими и острыми черными точками, осунувшееся лицо было искажено упрямой, хмурой гримасой. Гриффин заподозрил, что Фитц продолжит свое подначивание. Возможно потому, что провел ночь у ложа мертвой девушки, с которой ни в коем случае не должно было произойти такое. А теперь на него с остервенением набросились и полиция штата, и, быть может, в следующие полчаса он получит такую же вздрючку от своего лейтенанта. И все это недовольство и отчаяние накапливается и нарастает в человеке. Нарастает и нарастает, пока ему не становится наплевать на все, и он идет вразнос. Ты начинаешь постоянно думать о бедных жертвах... о том, что, шевелись ты чуть быстрее, соображай чуть проворнее, дерись чуть лучше, все было бы иначе. И так до тех пор, пока наконец твое желание крушить не возобладает над инстинктом самосохранения.
Тогда ты идешь домой и обнимаешь свою умирающую жену, до того ослабевшую от рака, что она уже не может даже говорить, а только открывает и закрывает глаза. Но скоро и этого уже не остается. Ты просто приходишь домой, сидишь в пустом доме, и образы пропавших детей пляшут у тебя перед глазами.
— Идите домой и немного поспите, — сказал Гриффин.
— Пошел ты, Гриффин! Знаешь, может, я и не такой молодой, как ты. Может, я и не способен три раза подряд выжать груз, равный своему весу, или что ты там еще проделываешь в свободное время. Но не думай, что я какой-нибудь слабак, сержант. Я старый, злой, толстый, лысый. И это порождает во мне такую склонность к жестокости, которая тебе не снилась. Так что нечего читать мне лекции по полицейской процедуре и нечего начальственно приглядывать, как я веду дело!.. Да, и еще одно! Я знаю, на что пошли деньги Джиллиан.
— Фитц...
— Спросите преподобного отца Ронделла из крэнстонского прихода. Скажите, что это Джиллиан назвала вам его имя.
— Из крэнстонского прихода? Из Крэнстона? — Гриффин нахмурился, потом растерянно заморгал. — О нет!
— Да! Я знаю этих женщин, сержант. Я знаю их! А теперь убирайтесь из моей машины.
Гриффин пожал плечами и выбрался из машины.
— А знаете, Фитц, такие вот смешанные расследования сыщиками разных юрисдикции все-таки положительно сказываются на взаимоотношениях.
— Да, я тоже так думаю.
Фитц съехал с бордюра и умчался прочь. Гриффин тоже сел в машину и взял путь на Крэнстон.
Глава 23
Джиллиан
Волны плавно накатывались на песчаный пляж; мягко вздымаясь, увенчанные белыми шапочками пены, они опять отбегали, исчезая в темных глубинах океана. Тотчас же вслед отступающей волне устремлялись птицы-перевозчики, деловито выискивая на обнажившемся песке что-нибудь съедобное. Но вот очередная зеленая волна мягко обрушивалась на берег, и маленькие белые птички стремительно взвивались вверх.
Стоял тихий и ясный майский день. Джиллиан задумчиво созерцала эту картину и не повернула головы даже тогда, когда услышала шум подъехавшей машины. Вот мотор затих, дверца отворилась и снова захлопнулась. Послышались приближающиеся шаги по песку. При этом она вспомнила одно стихотворение религиозного содержания, которое читала в детстве. Джиллиан улыбнулась, и тут же острая душевная боль пронзила ее.
Она никогда не была религиозна. И никогда не была тверда в вере. Возможно, причина заключалась в том, что слишком уж много одиноких ночей пришлось ей провести в детстве. Слишком много данных и нарушенных матерью обещаний, пока где-то в глубине души Джиллиан не усвоила, что может рассчитывать только на себя. Тем не менее она заигрывала с религией, говорила о ней с друзьями, время от времени посещала Рождественскую мессу. Ей нравилось слушать, как поет хор. Она находила удовольствие и успокоение, когда посреди бесконечных серых зимних дней приходила в собор, согретый сотнями живых человеческих тел, стоящих бок о бок и сообща воздающих хвалу Господу.
Триш еще в старших классах школы примкнула к церкви конгрегационалистов. Она со рвением восприняла это вероучение. Вера в высшую силу вполне соответствовала ее светлому взгляду на жизнь. Творить добро своими руками — это так гармонировало с ее кипучей натурой. Несколько раз Джиллиан вместе с сестрой посещала службы, и ее поразил жар, каким горело лицо Триш во время молитвы. Вера вдыхала в Триш новые силы. Возвышала и наполняла, делала ее еще больше самой собой, чем обычно.
Пока не настала та ночь, когда она так отчаянно нуждалась в Боге... или в Джиллиан... или просто в большом и сильном полицейском, добросовестно выполняющем свою работу.
Если Бог существует и не счел нужным спасти Триш, стоит ли Джиллиан так остро переживать свою вину? Или, может, Бог как раз и выбрал Джиллиан орудием спасения, и она, не справившись с поручением, подвела и его, и сестру. Сколькими мыслями она терзала себя бессонными ночами! А также ясными весенними майскими днями, стоя под ласковыми лучами солнца и глядя на океанский прибой.
— О Боже, Сильвия Блэр. Та бедная, бедная девушка. Что же мы наделали?
— Джиллиан.
Она не обернулась. Ей незачем было это делать, чтобы узнать, кто ее окликает.
— Что, на сей раз принесли с собой пыточные тиски, чтобы выкручивать пальцы?
— Вообще-то тисками мы вооружены всегда. Я имею в виду управление полиции. Но я старый добрый католик — я бы и помыслить не смел о том, чтобы применить их к священнику.
Она замерла, оцепенев, потом наконец обернулась. По ту сторону перил веранды стоял сержант Гриффин. Щеки его потемнели и ввалились, твердая линия подбородка очень впечатляла, глаза ярко блестели. Даже на расстоянии десяти футов нельзя было не ощущать его присутствия. Широкие плечи, мускулистые руки, грудь колесом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132
— Нам еще придется это постичь.
— Конечно. — Фитц взглянул на него и печально улыбнулся. — Теперь в дело вступила полиция штата. А парни из полиции штата всегда умеют добыть своего преступника, верно, Гриффин? Не то что мы, корпящие в поте лица городские копы. Мы способны разбираться только с гангстерами, палящими из автомобилей, да с прочей тупоумной шпаной — там, где не нужно большого ума. Нет, детективы из полиции штата никогда не делают ошибок в расследовании. Детективы штата никогда не поддаются давлению.
Рука Гриффина судорожно вцепилась в дверную ручку. На щеках заходили желваки. В ушах почти тотчас возникло знакомое гудение. Очень медленно и осторожно он разжал пальцы, заставляя себя выпустить ручку двери. Очень медленно сделал глубокий вдох и сосчитал до десяти.
— У вас была тяжелая ночь, — сказал Гриффин, наконец почувствовав, что может заговорить. — Так что я окажу нам обоим услугу и сделаю вид, что вы ничего не говорили, а я ничего не слышал.
Фитц неотрывно, в упор смотрел на него. Зрачки его казались маленькими и острыми черными точками, осунувшееся лицо было искажено упрямой, хмурой гримасой. Гриффин заподозрил, что Фитц продолжит свое подначивание. Возможно потому, что провел ночь у ложа мертвой девушки, с которой ни в коем случае не должно было произойти такое. А теперь на него с остервенением набросились и полиция штата, и, быть может, в следующие полчаса он получит такую же вздрючку от своего лейтенанта. И все это недовольство и отчаяние накапливается и нарастает в человеке. Нарастает и нарастает, пока ему не становится наплевать на все, и он идет вразнос. Ты начинаешь постоянно думать о бедных жертвах... о том, что, шевелись ты чуть быстрее, соображай чуть проворнее, дерись чуть лучше, все было бы иначе. И так до тех пор, пока наконец твое желание крушить не возобладает над инстинктом самосохранения.
Тогда ты идешь домой и обнимаешь свою умирающую жену, до того ослабевшую от рака, что она уже не может даже говорить, а только открывает и закрывает глаза. Но скоро и этого уже не остается. Ты просто приходишь домой, сидишь в пустом доме, и образы пропавших детей пляшут у тебя перед глазами.
— Идите домой и немного поспите, — сказал Гриффин.
— Пошел ты, Гриффин! Знаешь, может, я и не такой молодой, как ты. Может, я и не способен три раза подряд выжать груз, равный своему весу, или что ты там еще проделываешь в свободное время. Но не думай, что я какой-нибудь слабак, сержант. Я старый, злой, толстый, лысый. И это порождает во мне такую склонность к жестокости, которая тебе не снилась. Так что нечего читать мне лекции по полицейской процедуре и нечего начальственно приглядывать, как я веду дело!.. Да, и еще одно! Я знаю, на что пошли деньги Джиллиан.
— Фитц...
— Спросите преподобного отца Ронделла из крэнстонского прихода. Скажите, что это Джиллиан назвала вам его имя.
— Из крэнстонского прихода? Из Крэнстона? — Гриффин нахмурился, потом растерянно заморгал. — О нет!
— Да! Я знаю этих женщин, сержант. Я знаю их! А теперь убирайтесь из моей машины.
Гриффин пожал плечами и выбрался из машины.
— А знаете, Фитц, такие вот смешанные расследования сыщиками разных юрисдикции все-таки положительно сказываются на взаимоотношениях.
— Да, я тоже так думаю.
Фитц съехал с бордюра и умчался прочь. Гриффин тоже сел в машину и взял путь на Крэнстон.
Глава 23
Джиллиан
Волны плавно накатывались на песчаный пляж; мягко вздымаясь, увенчанные белыми шапочками пены, они опять отбегали, исчезая в темных глубинах океана. Тотчас же вслед отступающей волне устремлялись птицы-перевозчики, деловито выискивая на обнажившемся песке что-нибудь съедобное. Но вот очередная зеленая волна мягко обрушивалась на берег, и маленькие белые птички стремительно взвивались вверх.
Стоял тихий и ясный майский день. Джиллиан задумчиво созерцала эту картину и не повернула головы даже тогда, когда услышала шум подъехавшей машины. Вот мотор затих, дверца отворилась и снова захлопнулась. Послышались приближающиеся шаги по песку. При этом она вспомнила одно стихотворение религиозного содержания, которое читала в детстве. Джиллиан улыбнулась, и тут же острая душевная боль пронзила ее.
Она никогда не была религиозна. И никогда не была тверда в вере. Возможно, причина заключалась в том, что слишком уж много одиноких ночей пришлось ей провести в детстве. Слишком много данных и нарушенных матерью обещаний, пока где-то в глубине души Джиллиан не усвоила, что может рассчитывать только на себя. Тем не менее она заигрывала с религией, говорила о ней с друзьями, время от времени посещала Рождественскую мессу. Ей нравилось слушать, как поет хор. Она находила удовольствие и успокоение, когда посреди бесконечных серых зимних дней приходила в собор, согретый сотнями живых человеческих тел, стоящих бок о бок и сообща воздающих хвалу Господу.
Триш еще в старших классах школы примкнула к церкви конгрегационалистов. Она со рвением восприняла это вероучение. Вера в высшую силу вполне соответствовала ее светлому взгляду на жизнь. Творить добро своими руками — это так гармонировало с ее кипучей натурой. Несколько раз Джиллиан вместе с сестрой посещала службы, и ее поразил жар, каким горело лицо Триш во время молитвы. Вера вдыхала в Триш новые силы. Возвышала и наполняла, делала ее еще больше самой собой, чем обычно.
Пока не настала та ночь, когда она так отчаянно нуждалась в Боге... или в Джиллиан... или просто в большом и сильном полицейском, добросовестно выполняющем свою работу.
Если Бог существует и не счел нужным спасти Триш, стоит ли Джиллиан так остро переживать свою вину? Или, может, Бог как раз и выбрал Джиллиан орудием спасения, и она, не справившись с поручением, подвела и его, и сестру. Сколькими мыслями она терзала себя бессонными ночами! А также ясными весенними майскими днями, стоя под ласковыми лучами солнца и глядя на океанский прибой.
— О Боже, Сильвия Блэр. Та бедная, бедная девушка. Что же мы наделали?
— Джиллиан.
Она не обернулась. Ей незачем было это делать, чтобы узнать, кто ее окликает.
— Что, на сей раз принесли с собой пыточные тиски, чтобы выкручивать пальцы?
— Вообще-то тисками мы вооружены всегда. Я имею в виду управление полиции. Но я старый добрый католик — я бы и помыслить не смел о том, чтобы применить их к священнику.
Она замерла, оцепенев, потом наконец обернулась. По ту сторону перил веранды стоял сержант Гриффин. Щеки его потемнели и ввалились, твердая линия подбородка очень впечатляла, глаза ярко блестели. Даже на расстоянии десяти футов нельзя было не ощущать его присутствия. Широкие плечи, мускулистые руки, грудь колесом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132