Они не вернулись. Назир тоже посылал человека, но и о нем ничего не было слышно. Можно было предполагать, что все эти люди были там схвачены.
Все это встревожило Восэ.
Зато порадовали его вести, услышанные им от горцев, прибывших из Куляба, Каратегина, Дарваза с тем, чтобы
присоединиться к повстанцам, захватившим Бальджуан и обратившим в бегство его правителя...
Этих людей, пополнивших войско Восэ, набралось больше пятидесяти, и все они рассказывали о волнениях и бунтах населения в их, соседствующих с Бальджуаном, бекствах. Во множестве селений крестьяне, прослышав о восстании Восэ, зашевелились, начали нападать на сборщиков налогов и других чиновников, в отдельных пунктах убили их. Повстанцы собираются в отряды, уходят в глубь горных ущелий. Однако чиновники подсылают и туда своих шпионов, которые бродят по селениям, базарам, проникают на празднества; если кто заговорит о Восэ и его восстании, то его хватают и бросают в тюрьму...
Как бы в подтверждение этих известий, с половины дня в Бальджуан стали прибывать новые группы кулябцев, муминабадцев, дарвазцев. Были с ними и конные и приехавшие верхом на ослах. Восстав в своих селениях, избив или убив амлякдаровских приспешников и чиновников, разграбив и испепелив их дома, эти люди, заполняя дороги и горные тропы, устремились сюда. Заезжие дома, чайханы и казармы в Бальджуане оказались быстро переполнены нахлынувшими в город беглецами.
Ночью караульщики привели к Восэ четверых локайцев — трех молодых и одного пожилого... Этот последний, назвавшийся Карабаем, заявил:
— Мы — из Куляба. Убежали от Тугая, пришли к тебе.
Восэ узнал его. Он приходил в селение Сурх-Сакау вместе с Тугаем. Теперь он представил Восэ трех своих сыновей — они были в возрасте от двадцати пяти до тридцати лет, крепко сложенные, сильные, но весьма уставшие и голодные. После еды и недолгого отдыха Кара- бай — худой, смуглый мужчина с редкой бородкой, небольшими серыми глазами — вновь привел к Восэ своих сыновей, и все вместе они рассказали, что Тугай, нарушив обещание, направил человека в Кангурт к Мирзо Акраму спросить его: «Если я, Тугай, приду к тебе на помощь, нападу на Восэ, что ты мне дашь?» Правитель пообещал Тугаю денег, всякого добра и должность. Тугай согласился и сейчас готовится отправиться в Кангурт в распоряжение бека Мирзо Акрама.
Карабай сказал, что поступить так, как Тугай, бесчестно, и ночью, призвав своих сыновей, бежал с ними. Он добавил: «Тугай — глава воров и разбойников, а его отец
Бутабай — старейшина кулябских локайцев. Я с сыновьями работал у Бутабая, пахал на его быках, кормил его скот. Бутабай и сын его очень нас притесняли и мучили. Даже невестку мою, молодую жену сына моего Навруза, силой отобрал у него, взяв к себе четвертой женой».
— Если примешь, мы все останемся у тебя, Восэ! — закончил Карабай.— Скажешь нам: сиди! — будем сидеть. Скажешь: иди — пойдем. Поведешь воевать — будем воевать!
На встрече с Карабаем были Одина и Назир-богатырь. Одина сказал беглецам:
— Вам нельзя доверять, вы не держите слова, не можете честно дружить с людьми!
Восэ был в нерешительности: верить ли своим нежданным гостям или нет? Не подосланы ли они шпионить?
— Если ты нам не веришь,— спросил у Одины Карабай,— то зачем приезжал от Восэ к Тугаю за помощью?
— Как мог я отказать Восэ, если он посылал меня? — ответил Одина.— Была бы моя воля, никогда бы не обратился к Тугаю!
Старый Карабай был явно обижен:
— Ты людей не знаешь! Не знаешь и клевещешь на них! Ты глупый, а потому всех локайцев меряешь на аршин Тугая, считаешь вероломными. Не знаю, как считает Восэ, за кого принимает нас. Но если и Восэ не верит нашим словам, то и говорить не о чем. Мы уйдем.
— А куда вы уйдете? — вступил в разговор Назир.— Если вы вернетесь в Куляб, Тугай сдерет с вас шкуру!
— Лучше лишиться шкуры, чем выслушивать клевету! — быстро ответил Навруз, старший сын Карабая.
— Хорошо! — сказал Восэ.— Оставайтесь с нами.
Глядя в землю, нервно мигая, встревоженный Восэ
думал о том, что если разбойник Тугай со своими головорезами отправится на помощь правителю, то силы Мирзо Акрама существенно увеличатся и борьба с ним окажется намного трудней.
Каково было положение в лагере правителя, все еще оставалось неизвестным. Восэ надеялся на приход хоть одного из посланных им в Кангурт, но никто из них до утра не возвратился.
На заре один из часовых прискакал в крепость и разбудил Восэ:
— Восэ! Из Кангурта идет большое войско!..
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Правитель Бальджуанского бекства Мирзо Акрам считал двадцать четвертое зуль-када тысяча триста четвертого года хиджры — день, когда он потерпел поражение в битве с Восэ на берегу Сурхоба,— самым тяжелым, самым злосчастным и роковым в своей жизни. Спасаясь бегством в Кангурт, въезжая в маленькую крепость амлякдара этого городка, он заливался горючими слезами, «Увы, судьба моя стала темной, опозорен я!» — плакался он на груди своего друга — амлякдара Кангурта.
Хаджи Якуб, судья Шахобиддин, бай Алайк-бахш плакали вместе с ним: в те времена не считалось постыдным плакать, и начальники в тяжелые для них дни лили слезы ручьями, так как этим доказывали свою покорность богу, крепость веры и чистоту души. Остальные собравшиеся в Кангурте должностные лица и богачи хоть и не лили слез, но пребывали в состоянии не менее. Ведь их семьи, усадьбы и замки, сады, все имущество остались в Бальджуане, оказались в руках «этих разбойников, голодранцев, босяков проклятых!». Вдобавок ко всем огорчениям и бедствиям, они испытывали стыд за поражение, за бегство, стыд перед людьми, перед каждым, большим и малым, перед всем народом. А еще и страх — липкий страх ответственности перед эмиром!
Все они не смели открыто взглянуть в лицо жителям Кангурта, глазевшим на них всюду по улицам, и не удивительно, что бай Алайк-бахш, делясь своим настроением с хаджи Якубом, то и дело повторял: «Положение у нас хуже собачьего, достойный!»
В крепости правитель напустился на своего караулбеги Давлята:
— Это ты виноват, ты! Где ты был, почему опоздал, не пришел на помощь додхо Раджабу и Аллаяр'у, когда они дрались с бунтовщиками? Почему это ты спокойненько отправился к Тут-и-буни-Хайдар?
Давлят, которому лекарь перевязывал раненую ногу, виновато произнес:
— Я хотел ударить по Восэ с тылу! Виноват Аллаяр, да будет милостив к нему сам бог. Опоздал он! Если бы он подошел вовремя на подмогу к Раджабу, восставшие были бы побеждены, разбежались бы, а я их всех перебил бы на пути бегства.
Ты хотел, чтоб тебе барана подали уже зажаренным в большом котле? — упрекнул Давлята правитель.— Сначала пусть другие дерутся, обратят Восэ в бегство, а ты нападешь потом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
Все это встревожило Восэ.
Зато порадовали его вести, услышанные им от горцев, прибывших из Куляба, Каратегина, Дарваза с тем, чтобы
присоединиться к повстанцам, захватившим Бальджуан и обратившим в бегство его правителя...
Этих людей, пополнивших войско Восэ, набралось больше пятидесяти, и все они рассказывали о волнениях и бунтах населения в их, соседствующих с Бальджуаном, бекствах. Во множестве селений крестьяне, прослышав о восстании Восэ, зашевелились, начали нападать на сборщиков налогов и других чиновников, в отдельных пунктах убили их. Повстанцы собираются в отряды, уходят в глубь горных ущелий. Однако чиновники подсылают и туда своих шпионов, которые бродят по селениям, базарам, проникают на празднества; если кто заговорит о Восэ и его восстании, то его хватают и бросают в тюрьму...
Как бы в подтверждение этих известий, с половины дня в Бальджуан стали прибывать новые группы кулябцев, муминабадцев, дарвазцев. Были с ними и конные и приехавшие верхом на ослах. Восстав в своих селениях, избив или убив амлякдаровских приспешников и чиновников, разграбив и испепелив их дома, эти люди, заполняя дороги и горные тропы, устремились сюда. Заезжие дома, чайханы и казармы в Бальджуане оказались быстро переполнены нахлынувшими в город беглецами.
Ночью караульщики привели к Восэ четверых локайцев — трех молодых и одного пожилого... Этот последний, назвавшийся Карабаем, заявил:
— Мы — из Куляба. Убежали от Тугая, пришли к тебе.
Восэ узнал его. Он приходил в селение Сурх-Сакау вместе с Тугаем. Теперь он представил Восэ трех своих сыновей — они были в возрасте от двадцати пяти до тридцати лет, крепко сложенные, сильные, но весьма уставшие и голодные. После еды и недолгого отдыха Кара- бай — худой, смуглый мужчина с редкой бородкой, небольшими серыми глазами — вновь привел к Восэ своих сыновей, и все вместе они рассказали, что Тугай, нарушив обещание, направил человека в Кангурт к Мирзо Акраму спросить его: «Если я, Тугай, приду к тебе на помощь, нападу на Восэ, что ты мне дашь?» Правитель пообещал Тугаю денег, всякого добра и должность. Тугай согласился и сейчас готовится отправиться в Кангурт в распоряжение бека Мирзо Акрама.
Карабай сказал, что поступить так, как Тугай, бесчестно, и ночью, призвав своих сыновей, бежал с ними. Он добавил: «Тугай — глава воров и разбойников, а его отец
Бутабай — старейшина кулябских локайцев. Я с сыновьями работал у Бутабая, пахал на его быках, кормил его скот. Бутабай и сын его очень нас притесняли и мучили. Даже невестку мою, молодую жену сына моего Навруза, силой отобрал у него, взяв к себе четвертой женой».
— Если примешь, мы все останемся у тебя, Восэ! — закончил Карабай.— Скажешь нам: сиди! — будем сидеть. Скажешь: иди — пойдем. Поведешь воевать — будем воевать!
На встрече с Карабаем были Одина и Назир-богатырь. Одина сказал беглецам:
— Вам нельзя доверять, вы не держите слова, не можете честно дружить с людьми!
Восэ был в нерешительности: верить ли своим нежданным гостям или нет? Не подосланы ли они шпионить?
— Если ты нам не веришь,— спросил у Одины Карабай,— то зачем приезжал от Восэ к Тугаю за помощью?
— Как мог я отказать Восэ, если он посылал меня? — ответил Одина.— Была бы моя воля, никогда бы не обратился к Тугаю!
Старый Карабай был явно обижен:
— Ты людей не знаешь! Не знаешь и клевещешь на них! Ты глупый, а потому всех локайцев меряешь на аршин Тугая, считаешь вероломными. Не знаю, как считает Восэ, за кого принимает нас. Но если и Восэ не верит нашим словам, то и говорить не о чем. Мы уйдем.
— А куда вы уйдете? — вступил в разговор Назир.— Если вы вернетесь в Куляб, Тугай сдерет с вас шкуру!
— Лучше лишиться шкуры, чем выслушивать клевету! — быстро ответил Навруз, старший сын Карабая.
— Хорошо! — сказал Восэ.— Оставайтесь с нами.
Глядя в землю, нервно мигая, встревоженный Восэ
думал о том, что если разбойник Тугай со своими головорезами отправится на помощь правителю, то силы Мирзо Акрама существенно увеличатся и борьба с ним окажется намного трудней.
Каково было положение в лагере правителя, все еще оставалось неизвестным. Восэ надеялся на приход хоть одного из посланных им в Кангурт, но никто из них до утра не возвратился.
На заре один из часовых прискакал в крепость и разбудил Восэ:
— Восэ! Из Кангурта идет большое войско!..
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Правитель Бальджуанского бекства Мирзо Акрам считал двадцать четвертое зуль-када тысяча триста четвертого года хиджры — день, когда он потерпел поражение в битве с Восэ на берегу Сурхоба,— самым тяжелым, самым злосчастным и роковым в своей жизни. Спасаясь бегством в Кангурт, въезжая в маленькую крепость амлякдара этого городка, он заливался горючими слезами, «Увы, судьба моя стала темной, опозорен я!» — плакался он на груди своего друга — амлякдара Кангурта.
Хаджи Якуб, судья Шахобиддин, бай Алайк-бахш плакали вместе с ним: в те времена не считалось постыдным плакать, и начальники в тяжелые для них дни лили слезы ручьями, так как этим доказывали свою покорность богу, крепость веры и чистоту души. Остальные собравшиеся в Кангурте должностные лица и богачи хоть и не лили слез, но пребывали в состоянии не менее. Ведь их семьи, усадьбы и замки, сады, все имущество остались в Бальджуане, оказались в руках «этих разбойников, голодранцев, босяков проклятых!». Вдобавок ко всем огорчениям и бедствиям, они испытывали стыд за поражение, за бегство, стыд перед людьми, перед каждым, большим и малым, перед всем народом. А еще и страх — липкий страх ответственности перед эмиром!
Все они не смели открыто взглянуть в лицо жителям Кангурта, глазевшим на них всюду по улицам, и не удивительно, что бай Алайк-бахш, делясь своим настроением с хаджи Якубом, то и дело повторял: «Положение у нас хуже собачьего, достойный!»
В крепости правитель напустился на своего караулбеги Давлята:
— Это ты виноват, ты! Где ты был, почему опоздал, не пришел на помощь додхо Раджабу и Аллаяр'у, когда они дрались с бунтовщиками? Почему это ты спокойненько отправился к Тут-и-буни-Хайдар?
Давлят, которому лекарь перевязывал раненую ногу, виновато произнес:
— Я хотел ударить по Восэ с тылу! Виноват Аллаяр, да будет милостив к нему сам бог. Опоздал он! Если бы он подошел вовремя на подмогу к Раджабу, восставшие были бы побеждены, разбежались бы, а я их всех перебил бы на пути бегства.
Ты хотел, чтоб тебе барана подали уже зажаренным в большом котле? — упрекнул Давлята правитель.— Сначала пусть другие дерутся, обратят Восэ в бегство, а ты нападешь потом?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122