Лязгнув за дверью замком, они ушли. Представители Восэ поняли, что попали в ловушку...
Прошло не менее двух часов, прежде чем засов и тяжелая дверь открылись. Всех задержанных вывели, повели каким-то узким переулочком, вывели на большой двор. Там, кроме двух-трех мужчин, по виду слуг правителя, никого не было. Подвели к длинной, украшенной резьбой по алебастру веранде глинобитного дома, приказали стать в ряд.
Спустя полчаса из дверей дома на веранду торжественно, в сопровождении чиновников и слуг, вышел в парчовом, пурпурном халате Мирзо Акрам. Голова бека была окручена чалмой нежнейшего голубого цвета. За полой полураспахнутого халата блеснул драгоценностями кривой ятаган. Непроизвольно, повинуясь установленному веками обычаю, представители Восэ окрестили руки на животах в знак приветствия пышно разодетого правителя. На это приветствие ни Мирзо Акрам, ни его свита не ответили. Едва он остановился на краю веранды, как ховалингский амлякдар Абдукаюм, внезапно вырвавшись вперед, вскочил на веранду и, согнувшись вдвое, склонился перед Мирзо Акрамом, схватил подол его халата и стал целовать и, плача, всхлипывая, заговорил:
— Вашего раба эти проклятые взяли в плен, очень мучили меня, великопочтенный! Под предлогом, что я передам вам их жалобы, я еле-еле вырвался из рук подлецов. Нечего слушать речи этих проклятых бунтарей, кровь диванбеги и мученика-тысяцкого на них! Молю воздать им местыо — убить, повесить всех,— да, да, велико- почтенный, повесить всех!
— Ах ты дьявол! —не вытерпел певец Гуль-Курбан. — Проклятый ты сам! Клятвопреступник! Да отомстится тебе за это!
— Замолчи, будь проклят твой отец! — замахнулся на него Абдукаюм.- Вор! Убийца! Мало всех вас повесить! Каждого из вас надо живым на козлодранье разорвать!
Мирзо Акрам, пренебрежительно глянув на амлякдара, больше не обращал на него внимания. Сел на единственный оказавшийся на веранде стул, свита окружила его.
В этой свите были чиновники, хорошо знавшие народного певца Гуль-Курбана, не раз видавшие его на праздничных сборищах и на пиршествах. Низенький, с круглым, лунообразным лицом, хранитель печати правителя с насмешкой спросил певца:
— Где твоя домбра, еретик? Ты, оказывается, бросил петь и примкнул к врагам высочайшего повелителя?
Народный певец, человек пожилой, но еще в цвете сил, не растерялся, а спокойно и рассудительно ответил:
— Домбру я оставил дома, почтенный. А петь я не бросил. С народом моим, пришедшим сегодня требовать справедливости, меня спаял сам бог, потому что я родился среди этих людей и с тех пор, как помню себя, всегда был с ними, а в юности даже имени бальдя уанского правителя я не слыхал, у нас был свой независимый мир тогда!
— Ты, кажется, болтун! — в гневе и с угрозой в голосе промолвил Мирзо Акрам.— А ну, говори, кто убил диванбеги, посланца его высочества? И тысяцкого Саидкула кто убил? Может быть, ты сам убил или,— правитель указательным пальцем ткнул в сторону Одины и Шарифа,— может, ты? Или ты?
— Это они, великопочтенный, они убили! — втираясь в свиту Мирзо Акрама, визгливо выкрикнул ховалингский амлякдар Абдукаюм.— Все они — убийцы!
— Отвечайте, проклятые, кто убил? — заорал бек.— Кто убил диванбеги и тысяцкого?
V Одина, человек по натуре бесстрашный, произнес уверенно и с достоинством:
— Мы к вам пришли требовать, а не отвечать на вопросы!
— И я скажу,— сделал шаг вперед" Шариф,— сначала вы нам ответьте!
Глаза Мирзо Акрама налились кровью.
— Вы пришли как истцы, а не как ответчики? — Ив гневе он заорал: — Эй, охрана! Бейте их и бросьте в подвал!
Охранники набросились, на всех троих доверенных Восэ, связали и, избивая, поволокли в тюрьму. Условия восставших так и не были высказаны беку. А ховалингскому управителю Абдукаюму Мирзо Акрам приказал вернуться в лагерь мятежников и, придумав какую-нибудь хитрость, вызволить оттуда хаджи Якуба с его спутниками.
И как ни трусил Абдукаюм, а ему пришлось вернуться в Тут-и-буни-Хайдар, по дороге хорошенько поразмыслив о том, как обмануть Восэ.
— Твои представители сидят в крепости, угощаются,— сказал он Восэ.— Правитель с ними совещается. Ему хочется, чтобы ты немного смягчил свои требования. Хаджи Якуб, как советник правителя, нужен им там, без него на совещании не обойтись, и без этих белобородых тоже! Правитель привык в каждом деле обсуждать все сообща с ними.
Восэ и все остальные повстанцы уже крайне беспокоились о судьбе отправленных ими гонцов, а теперь не знали: верить ли Абдукаюму или нет? Слова его были похожи на правду.
— Вы поезжайте,— сказал Восэ хажди Якубу.— А другие пусть останутся.
Хаджи Якуб с радостью сел на лошадь и мгновенно умчался. С ним уехал и Абдукаюм.
Едва они скрылись из виду, на тропе показались два всадника, скакавшие от селения Сурхакон. Все узнали Одину и размахивавшего ружьем Ризо.
«Что случилось, почему их двое, почему мчатся?» — повстанцы терялись в догадках. Подъехав к Тут-и-буни-Хайдару, Одина с трудом сдержал перед собравшейся толпой взмыленную лошадь и закричал:
— Восэ! Мы попались в ловушку. Бек нас запер! Нас били, Гуль-Курбана и Шарифа убили! Речь хаджи Якуба была обманом и подлой хитростью. Бек готовится бросить на нас солдат!
Глухо Зашумела толпа. Люди набросились на стариков — спутников хаджи Якуба, остававшихся здесь. В мгновение все трое погибли под ударами палок.
Ризо и Одина рассказали всем, что же произошло.
А произошло вот что.
Охранники некоторое время продержали Гуль-Курбана, Одину и Шарифа в темном подвале крепости, а потом двое вооруженных солдат повели их в тюрьму. Внизу, на площади перед крепостью, стоял отряд солдат. Тюрьма находилась по правую сторону площади, ее от глаз солдат закрывал небольшой холм. За холмом, как раз у дороги, по которой их вели в тюрьму, стоял Ризо с привязанными к дереву лошадьми, на которых его друзья примчались из лагеря Восэ. Увидев товарищей, ведомых со связанными за спиной руками, Ризо растерялся. Конвоируемые подошли ближе, Гуль-Курбан, приостановившись, подмигнул Ризо:
— Ризо! Вынь мою табакерку, заложи мне щепоточку табаку под язык.
Солдаты не стали возражать, потому что им и самим захотелось попользоваться толченым жевательным табаком. Ризо вытащил тыквенную табакерку из-за пояса Гуль-Курбана, отсыпал себе на ладонь и бросил ему в рот крупитчатого табаку. Солдаты взяли табакерку и по очереди заложили себе табак под язык. Ризо, воспользовавшись их беспечностью, в эту минуту незаметно перерезал острым ножиком веревки на руках Гуль-Курбана, а тот, продолжая держать руки за спиной, повернулся лицом к солдатам и, внезапно набросившись на ближайшего, сбил его с ног и выплюнул табак прямо ему в глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
Прошло не менее двух часов, прежде чем засов и тяжелая дверь открылись. Всех задержанных вывели, повели каким-то узким переулочком, вывели на большой двор. Там, кроме двух-трех мужчин, по виду слуг правителя, никого не было. Подвели к длинной, украшенной резьбой по алебастру веранде глинобитного дома, приказали стать в ряд.
Спустя полчаса из дверей дома на веранду торжественно, в сопровождении чиновников и слуг, вышел в парчовом, пурпурном халате Мирзо Акрам. Голова бека была окручена чалмой нежнейшего голубого цвета. За полой полураспахнутого халата блеснул драгоценностями кривой ятаган. Непроизвольно, повинуясь установленному веками обычаю, представители Восэ окрестили руки на животах в знак приветствия пышно разодетого правителя. На это приветствие ни Мирзо Акрам, ни его свита не ответили. Едва он остановился на краю веранды, как ховалингский амлякдар Абдукаюм, внезапно вырвавшись вперед, вскочил на веранду и, согнувшись вдвое, склонился перед Мирзо Акрамом, схватил подол его халата и стал целовать и, плача, всхлипывая, заговорил:
— Вашего раба эти проклятые взяли в плен, очень мучили меня, великопочтенный! Под предлогом, что я передам вам их жалобы, я еле-еле вырвался из рук подлецов. Нечего слушать речи этих проклятых бунтарей, кровь диванбеги и мученика-тысяцкого на них! Молю воздать им местыо — убить, повесить всех,— да, да, велико- почтенный, повесить всех!
— Ах ты дьявол! —не вытерпел певец Гуль-Курбан. — Проклятый ты сам! Клятвопреступник! Да отомстится тебе за это!
— Замолчи, будь проклят твой отец! — замахнулся на него Абдукаюм.- Вор! Убийца! Мало всех вас повесить! Каждого из вас надо живым на козлодранье разорвать!
Мирзо Акрам, пренебрежительно глянув на амлякдара, больше не обращал на него внимания. Сел на единственный оказавшийся на веранде стул, свита окружила его.
В этой свите были чиновники, хорошо знавшие народного певца Гуль-Курбана, не раз видавшие его на праздничных сборищах и на пиршествах. Низенький, с круглым, лунообразным лицом, хранитель печати правителя с насмешкой спросил певца:
— Где твоя домбра, еретик? Ты, оказывается, бросил петь и примкнул к врагам высочайшего повелителя?
Народный певец, человек пожилой, но еще в цвете сил, не растерялся, а спокойно и рассудительно ответил:
— Домбру я оставил дома, почтенный. А петь я не бросил. С народом моим, пришедшим сегодня требовать справедливости, меня спаял сам бог, потому что я родился среди этих людей и с тех пор, как помню себя, всегда был с ними, а в юности даже имени бальдя уанского правителя я не слыхал, у нас был свой независимый мир тогда!
— Ты, кажется, болтун! — в гневе и с угрозой в голосе промолвил Мирзо Акрам.— А ну, говори, кто убил диванбеги, посланца его высочества? И тысяцкого Саидкула кто убил? Может быть, ты сам убил или,— правитель указательным пальцем ткнул в сторону Одины и Шарифа,— может, ты? Или ты?
— Это они, великопочтенный, они убили! — втираясь в свиту Мирзо Акрама, визгливо выкрикнул ховалингский амлякдар Абдукаюм.— Все они — убийцы!
— Отвечайте, проклятые, кто убил? — заорал бек.— Кто убил диванбеги и тысяцкого?
V Одина, человек по натуре бесстрашный, произнес уверенно и с достоинством:
— Мы к вам пришли требовать, а не отвечать на вопросы!
— И я скажу,— сделал шаг вперед" Шариф,— сначала вы нам ответьте!
Глаза Мирзо Акрама налились кровью.
— Вы пришли как истцы, а не как ответчики? — Ив гневе он заорал: — Эй, охрана! Бейте их и бросьте в подвал!
Охранники набросились, на всех троих доверенных Восэ, связали и, избивая, поволокли в тюрьму. Условия восставших так и не были высказаны беку. А ховалингскому управителю Абдукаюму Мирзо Акрам приказал вернуться в лагерь мятежников и, придумав какую-нибудь хитрость, вызволить оттуда хаджи Якуба с его спутниками.
И как ни трусил Абдукаюм, а ему пришлось вернуться в Тут-и-буни-Хайдар, по дороге хорошенько поразмыслив о том, как обмануть Восэ.
— Твои представители сидят в крепости, угощаются,— сказал он Восэ.— Правитель с ними совещается. Ему хочется, чтобы ты немного смягчил свои требования. Хаджи Якуб, как советник правителя, нужен им там, без него на совещании не обойтись, и без этих белобородых тоже! Правитель привык в каждом деле обсуждать все сообща с ними.
Восэ и все остальные повстанцы уже крайне беспокоились о судьбе отправленных ими гонцов, а теперь не знали: верить ли Абдукаюму или нет? Слова его были похожи на правду.
— Вы поезжайте,— сказал Восэ хажди Якубу.— А другие пусть останутся.
Хаджи Якуб с радостью сел на лошадь и мгновенно умчался. С ним уехал и Абдукаюм.
Едва они скрылись из виду, на тропе показались два всадника, скакавшие от селения Сурхакон. Все узнали Одину и размахивавшего ружьем Ризо.
«Что случилось, почему их двое, почему мчатся?» — повстанцы терялись в догадках. Подъехав к Тут-и-буни-Хайдару, Одина с трудом сдержал перед собравшейся толпой взмыленную лошадь и закричал:
— Восэ! Мы попались в ловушку. Бек нас запер! Нас били, Гуль-Курбана и Шарифа убили! Речь хаджи Якуба была обманом и подлой хитростью. Бек готовится бросить на нас солдат!
Глухо Зашумела толпа. Люди набросились на стариков — спутников хаджи Якуба, остававшихся здесь. В мгновение все трое погибли под ударами палок.
Ризо и Одина рассказали всем, что же произошло.
А произошло вот что.
Охранники некоторое время продержали Гуль-Курбана, Одину и Шарифа в темном подвале крепости, а потом двое вооруженных солдат повели их в тюрьму. Внизу, на площади перед крепостью, стоял отряд солдат. Тюрьма находилась по правую сторону площади, ее от глаз солдат закрывал небольшой холм. За холмом, как раз у дороги, по которой их вели в тюрьму, стоял Ризо с привязанными к дереву лошадьми, на которых его друзья примчались из лагеря Восэ. Увидев товарищей, ведомых со связанными за спиной руками, Ризо растерялся. Конвоируемые подошли ближе, Гуль-Курбан, приостановившись, подмигнул Ризо:
— Ризо! Вынь мою табакерку, заложи мне щепоточку табаку под язык.
Солдаты не стали возражать, потому что им и самим захотелось попользоваться толченым жевательным табаком. Ризо вытащил тыквенную табакерку из-за пояса Гуль-Курбана, отсыпал себе на ладонь и бросил ему в рот крупитчатого табаку. Солдаты взяли табакерку и по очереди заложили себе табак под язык. Ризо, воспользовавшись их беспечностью, в эту минуту незаметно перерезал острым ножиком веревки на руках Гуль-Курбана, а тот, продолжая держать руки за спиной, повернулся лицом к солдатам и, внезапно набросившись на ближайшего, сбил его с ног и выплюнул табак прямо ему в глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122