Восэ и Назир утром и днем ели виноград, накладывая его на хлеб, а к горячему приступали лишь вечером, после работы.
К концу второго месяца, на радость Восэ, Назир стал прежним Назиром-богатырем...
Близилась осень, мулла Сафар, переписав несколько книг и закончив взятую на себя каллиграфическую работу, собрался возвращаться в Бухару. Наши скитальцы, сумевшие накопить немного денег, уже давно скучали по дому. Они приглашали Сафара с собою в горы, уговаривали его побывать в Сари-Хосоре, узнав, что там у него есть сестра, племянники и двоюродные братья. Но мулла Сафар обещал, «если богу будет угодно», приехать весной будущего года и уж тогда наглядеться на родину, оставленную
им лет пятьдесят назад, перевидать всех родственников, из которых многих он и вообще-то ни разу в жизни не
видел!
С началом осени Восэ и Назир отправились в горы...
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Осенью 1885 года эмир Музаффар доживал последние дни; он лежал в постели в летнем дворце Ширбадан, под Бухарой.
Весну и половину лета того года эмир провел в Картах. Если бы он так долго не оставался в этом бекстве с его изнурительно жарким климатом, а, как в прежние годы, ранней весной выехал в Шахрисябз, то, возможно, прожил бы еще несколько лет.
Так говорили его лекари, хотя и добавляли: «На все воля бога, от судьбы рабу божьему никуда не уйти».
В Картах уже третий год свирепствовала тропическая малярия, которую так и называли «каршинской». Малярия эта не пощадила даже столь высоко богом поставленное лицо, как сам его высочество эмир Бухары, и свалила его с ног. Почуяв, что скоро умрет, эмир Музаффар испугался и. приказал поскорее доставить его в Бухару: он предпочитал последние дни провести в столице...
Никто не знал, почему эмир столь долго оставался в Картах. Окружающие не решались спросить его самого: желчный, раздражительный, весь во власти подозрений, Музаффар не любил тех, кто о чем-либо его расспрашивал, мог обвинить их в соглядатайстве, шпионаже, предательстве, даже бросить в тюрьму, казнить.
Но сметливые люди давно уже разнюхали, почему он задержался в Картах: тайные осведомители его высочества донесли, что на него готовится покушение со стороны гордых кёнагасов — предводителей того узбекского рода, из которого происходили независимые беки Шахрисябза и Китаба — областей, пятнадцать лет назад завоеванных с помощью русских войск эмиром Музаффаром и присоединенных к Бухарскому эмирату. Правда ли, что такое покушение готовилось, или его выдумали лазутчики Музаффара, желая извлечь для себя выгоду из подозрительности эмира,— выяснить теперь невозможно, но известно: Музаффар опасался не только упомянутых беков, их приверженцев, но и своего старшего сына Абдул Малика. Он до
пускал возможность покушения на себя и, в страхе, не хотел уезжать из Каршей.
Что же касается Абдул Малика, то следует заметить, что этот старший сын Музаффара еще за четырнадцать лет до описываемых событий поднял мятеж против своего отца, но был разбит силами эмира Музаффара, при содействии регулярных войск Туркестанского генерал-губернатора Кауфмана. Тогда, проклятый отцом, отказавшимся навсегда от своего старшего сына и желавшим его казни, Абдул Малик беяал в Индию. С тех пор он жил в Пешавере, а отец его в своих дурных снах неизменно видел, как проклятый им мятежник тайно пробирается в пределы эмирата, намереваясь свергнуть с престола и убить эмира.
И уж конечно, еслиб какое-нибудь восстание против эмира вспыхнуло в самом деле, Абдул Малик оказался бы тут как тут, примкнул к любому беку, бию, хакиму и самому черту, дабы, отомстить отрекшемуся от него отцу.
Вот причины, по которым эмир Музаффар, уединившись в Каршах, никого, кроме двух-трех самых преданных и испытанных людей, к себе не пускал и дая^е, боясь отравления, не брал в рот никакой пищи, прежде чем ее при нем не испробует повар.
Когда тяжелая болезнь все же заставила Музаффара выехать из Каршей, он остановился в четырех верстах от Бухары, во дворце Шйрбадан; там, на свежем воздухе, прекрасном тенистом саду, эмир стал было поправляться и ужо чувствовал себя как будто совсем хорошо, как вдруг, спустя два месяца после приезда, одиннадцатого числа месяца мухаррама — первого,месяца мусульманского лунного года — малярия с новой силой схватила его. И уж тут никакие заботы, никакие лекарства, назначаемые придворными лекарями, ослабленному и дряхлому повелителю не могли помочь.
Во дворце Шйрбадан собрались придворные, самые приближенные к эмиру государственные чиновники. Во время болезни эмира повелителем государства, по воле Музаффара, был премьер-министр — кушбеги Шо Мухаммед. Но когда в столицу прибыл его соперник, правитель Шахрисябза, хитрый, властолюбивый и энергичный Остонакул, то кушбеги оказался на втором месте. Осто- накул и Музаффар были братьями от разных матерей, и все знали, что Остонакул — самый любимый эмиром сановник, , которому Музаффар доверяет больше, чем кому бы то ни было. Теперь все приказы и распоряжения стали исходить от Остонакула...
Люди двора, уже несколько дней находившиеся вместе, давно переговорили обо всем, круг разговоров их сузился, $ем более что у каждого на уме были и свои тайные мысли, о которых никто другой не должен был догадываться. Поэтому дни эмирской свиты больше проходили в молчании, но все боялись отлучиться из дворца, чтобы не быть в чем-либо заподозренными и чтоб не пропустить минуты, когда эмир отдаст богу душу и неизвестно как определятся судьбы людей, пребывающих во дворце. Эмир лежал в спальне, то в сознании, то без сознания. В спальню никого не пускали, придворные спрашивали о состоянии больного у старого лекаря, который один теперь находился у постели эмира и, выпивая каждые полчаса чайник зеленого чая, то и дело отлучался по малой нужде. Лекарь, откашливаясь, отвечал усталым старческим голосом коротко: «Улучшения нет» — и спешил в нужник.
Во дворце доживающего свои дни эмира находились многие «столпы государства», но не было его детей. О старшем мятежном и проклятом сыне Абдул Малике мы уже сказали, второй сын, Мумин, наместник эмира в Гиссаре, давно всеми называемый «старшим сыном», находился в своем бекстве, так же как в своих областях находились и другие сыновья Музаффара, правители Кермине — Абдул Ахад, Рузара — Акрам, Чарджоу — Хаким... Последний был любимцем эмира, и он наконец приехал из Чарджоу в Бухару по своей воле, чтобы повидать отца и проститься с ним. Однако Остонакул и кушбеги Шо Мухаммед не пустили его к отцу. Они боялись, как бы лишенный ясности ума эмир не пазначил в предсмертный час этого своего сына наследником вместо нелюбимого Абдул Ахада, которого эмир определил своим наследником уже много лет назад, наперекор порядку старшинства, но по причинам, какие считал достаточно вескими:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
К концу второго месяца, на радость Восэ, Назир стал прежним Назиром-богатырем...
Близилась осень, мулла Сафар, переписав несколько книг и закончив взятую на себя каллиграфическую работу, собрался возвращаться в Бухару. Наши скитальцы, сумевшие накопить немного денег, уже давно скучали по дому. Они приглашали Сафара с собою в горы, уговаривали его побывать в Сари-Хосоре, узнав, что там у него есть сестра, племянники и двоюродные братья. Но мулла Сафар обещал, «если богу будет угодно», приехать весной будущего года и уж тогда наглядеться на родину, оставленную
им лет пятьдесят назад, перевидать всех родственников, из которых многих он и вообще-то ни разу в жизни не
видел!
С началом осени Восэ и Назир отправились в горы...
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Осенью 1885 года эмир Музаффар доживал последние дни; он лежал в постели в летнем дворце Ширбадан, под Бухарой.
Весну и половину лета того года эмир провел в Картах. Если бы он так долго не оставался в этом бекстве с его изнурительно жарким климатом, а, как в прежние годы, ранней весной выехал в Шахрисябз, то, возможно, прожил бы еще несколько лет.
Так говорили его лекари, хотя и добавляли: «На все воля бога, от судьбы рабу божьему никуда не уйти».
В Картах уже третий год свирепствовала тропическая малярия, которую так и называли «каршинской». Малярия эта не пощадила даже столь высоко богом поставленное лицо, как сам его высочество эмир Бухары, и свалила его с ног. Почуяв, что скоро умрет, эмир Музаффар испугался и. приказал поскорее доставить его в Бухару: он предпочитал последние дни провести в столице...
Никто не знал, почему эмир столь долго оставался в Картах. Окружающие не решались спросить его самого: желчный, раздражительный, весь во власти подозрений, Музаффар не любил тех, кто о чем-либо его расспрашивал, мог обвинить их в соглядатайстве, шпионаже, предательстве, даже бросить в тюрьму, казнить.
Но сметливые люди давно уже разнюхали, почему он задержался в Картах: тайные осведомители его высочества донесли, что на него готовится покушение со стороны гордых кёнагасов — предводителей того узбекского рода, из которого происходили независимые беки Шахрисябза и Китаба — областей, пятнадцать лет назад завоеванных с помощью русских войск эмиром Музаффаром и присоединенных к Бухарскому эмирату. Правда ли, что такое покушение готовилось, или его выдумали лазутчики Музаффара, желая извлечь для себя выгоду из подозрительности эмира,— выяснить теперь невозможно, но известно: Музаффар опасался не только упомянутых беков, их приверженцев, но и своего старшего сына Абдул Малика. Он до
пускал возможность покушения на себя и, в страхе, не хотел уезжать из Каршей.
Что же касается Абдул Малика, то следует заметить, что этот старший сын Музаффара еще за четырнадцать лет до описываемых событий поднял мятеж против своего отца, но был разбит силами эмира Музаффара, при содействии регулярных войск Туркестанского генерал-губернатора Кауфмана. Тогда, проклятый отцом, отказавшимся навсегда от своего старшего сына и желавшим его казни, Абдул Малик беяал в Индию. С тех пор он жил в Пешавере, а отец его в своих дурных снах неизменно видел, как проклятый им мятежник тайно пробирается в пределы эмирата, намереваясь свергнуть с престола и убить эмира.
И уж конечно, еслиб какое-нибудь восстание против эмира вспыхнуло в самом деле, Абдул Малик оказался бы тут как тут, примкнул к любому беку, бию, хакиму и самому черту, дабы, отомстить отрекшемуся от него отцу.
Вот причины, по которым эмир Музаффар, уединившись в Каршах, никого, кроме двух-трех самых преданных и испытанных людей, к себе не пускал и дая^е, боясь отравления, не брал в рот никакой пищи, прежде чем ее при нем не испробует повар.
Когда тяжелая болезнь все же заставила Музаффара выехать из Каршей, он остановился в четырех верстах от Бухары, во дворце Шйрбадан; там, на свежем воздухе, прекрасном тенистом саду, эмир стал было поправляться и ужо чувствовал себя как будто совсем хорошо, как вдруг, спустя два месяца после приезда, одиннадцатого числа месяца мухаррама — первого,месяца мусульманского лунного года — малярия с новой силой схватила его. И уж тут никакие заботы, никакие лекарства, назначаемые придворными лекарями, ослабленному и дряхлому повелителю не могли помочь.
Во дворце Шйрбадан собрались придворные, самые приближенные к эмиру государственные чиновники. Во время болезни эмира повелителем государства, по воле Музаффара, был премьер-министр — кушбеги Шо Мухаммед. Но когда в столицу прибыл его соперник, правитель Шахрисябза, хитрый, властолюбивый и энергичный Остонакул, то кушбеги оказался на втором месте. Осто- накул и Музаффар были братьями от разных матерей, и все знали, что Остонакул — самый любимый эмиром сановник, , которому Музаффар доверяет больше, чем кому бы то ни было. Теперь все приказы и распоряжения стали исходить от Остонакула...
Люди двора, уже несколько дней находившиеся вместе, давно переговорили обо всем, круг разговоров их сузился, $ем более что у каждого на уме были и свои тайные мысли, о которых никто другой не должен был догадываться. Поэтому дни эмирской свиты больше проходили в молчании, но все боялись отлучиться из дворца, чтобы не быть в чем-либо заподозренными и чтоб не пропустить минуты, когда эмир отдаст богу душу и неизвестно как определятся судьбы людей, пребывающих во дворце. Эмир лежал в спальне, то в сознании, то без сознания. В спальню никого не пускали, придворные спрашивали о состоянии больного у старого лекаря, который один теперь находился у постели эмира и, выпивая каждые полчаса чайник зеленого чая, то и дело отлучался по малой нужде. Лекарь, откашливаясь, отвечал усталым старческим голосом коротко: «Улучшения нет» — и спешил в нужник.
Во дворце доживающего свои дни эмира находились многие «столпы государства», но не было его детей. О старшем мятежном и проклятом сыне Абдул Малике мы уже сказали, второй сын, Мумин, наместник эмира в Гиссаре, давно всеми называемый «старшим сыном», находился в своем бекстве, так же как в своих областях находились и другие сыновья Музаффара, правители Кермине — Абдул Ахад, Рузара — Акрам, Чарджоу — Хаким... Последний был любимцем эмира, и он наконец приехал из Чарджоу в Бухару по своей воле, чтобы повидать отца и проститься с ним. Однако Остонакул и кушбеги Шо Мухаммед не пустили его к отцу. Они боялись, как бы лишенный ясности ума эмир не пазначил в предсмертный час этого своего сына наследником вместо нелюбимого Абдул Ахада, которого эмир определил своим наследником уже много лет назад, наперекор порядку старшинства, но по причинам, какие считал достаточно вескими:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122